потрясающе!
–Что в этом потрясающего, если он, как ты утверждаешь, садист и убийца? – с некоторым недоумением спросила Селеста Эредиа.
Лукас Кастаньо посмотрел на нее так, будто не слышал, потому что его мысли витали где-то далеко, занимаясь какой-то идеей, настойчиво крутящейся у него в голове. Когда он, наконец, вернулся к реальности, его лицо озарила странная улыбка.
–Прости! – извинился он. – Я совсем задумался. – Он долго пил, а потом добавил тем же конфиденциальным тоном: – Потрясающее в том, что единственной навязчивой идеей Момбарса было убивать, пытать и калечить, поэтому он никогда не тратил ни одной пиастры из своей доли добычи. – Он скривился, пробормотав: – Говорят, что балласт его корабля состоит из перуанских серебряных слитков, а кнехты, швартовые утки, посуда и дверные ручки сделаны из чистого золота. Те, кто бывал на борту, уверяют, что Гнев Божий – это на самом деле роскошный плавучий дворец.
–И что ты намекаешь этим? – спросил Мигель Эредиа. – Неужели у тебя в голове промелькнула мысль украсть его?
–"Кто крадет у вора, тому сто лет прощения", – весело ответил тот. – И уж точно гораздо опаснее атаковать Флот, на котором должно быть больше трех тысяч пушек, чем столкнуться с одним-единственным кораблем, капитан которого никогда не проявлял ума ни в чем, кроме причинения вреда, и который, направляясь на Кубу, всегда оказывается в Панаме.
–Ты сошел с ума!
–Сошел с ума? – повторил панамец. – Еще бы! Любой, кто занимается делом, где будущее – это виселица, должен быть безумцем. – Он наклонился вперед, и его голос стал более напряженным, когда он добавил: – Представьте себе, всего на мгновение, что мы способны найти способ подстроить ловушку этому болвану… Это было бы равносильно тому, чтобы иметь пол-Флота у себя под рукой.
–Что ты знаешь о нем? – спросила Селеста, демонстрируя странный и тревожный интерес.
–Единственное, что действительно известно, – это то, что он из знатной семьи из Лангедока. Еще в детстве, прочитав труды монаха Бартоломе де Лас Касаса, он уверовал, что все испанцы – это своего рода монстры, которые ради забавы расчленяют индейцев. Это его потрясло, и вскоре он отправился в море со своим дядей, который был корсаром, утверждая, что он – Ангел-Истребитель, которому Бог поручил уничтожить испанцев. Отсюда и его имя, и название его корабля.
–Ангел-Истребитель на борту Гнева Божьего! – пробормотал Мигель Эредиа, явно впечатленный. – И ты собираешься обвести вокруг пальца такого человека? Да ты и правда смельчак!
–Послушай… – спокойно ответил Лукас Кастаньо. – Жизнь меня научила, что часто гораздо проще обмануть "ангела-истребителя", чем бедняка, потому что бедняк всегда ожидает обмана, а возможность того, что его обманут, даже не приходит в голову "ангелу-истребителю". Здесь нужна не сила, а хитрость. – Он выразительно кивнул в сторону Себастьяна. – А в этом деле наш главный всегда был настоящим мастером.
XIV
Возвращаясь в Куману со всеми своими «сокровищами», превращёнными в простую кредитную записку, выданную банкирами еврея Самуэля Лихваря, дон Эрнандо Педрариас Готарредона с удовлетворением обнаружил, что его верный секретарь Лаутаро Эспиноса в точности выполнил его указания. Поэтому гордый бриг «барка» или бригантина, вооружённый тридцатью двумя пушками по двадцать четыре фунта и двадцатью восемью пушками по тридцать шесть фунтов, был на якоре в близлежащем заливе Пария.
Его капитан, Жоао де Оливейра, более известный как Тирадентес, из-за своей давней привычки вырывать зубы своим людям за серьёзные провинности, был косоглазым и грязным лиссабонцем, который снискал определённую славу на побережье Бразилии. Но не благодаря своим подвигам, а потому, что оказался первым «христианином», уличённым в чрезмерной любви к горьким листьям растения, которые индейцы Анд употребляли для подавления голода и жажды.
Тирадентес, поселившийся в борделе Канделы Фьерро (поскольку на суше он не мог уснуть без как минимум трёх женщин в постели), был вынужден прогнать их пинками, когда в комнате появился бывший представитель Севильской торговой палаты. Будучи всё ещё нагим, он не постеснялся начать шумно мочиться в ведро, указывая на собеседника:
– Уверяю вас, «Ботафумейро» – вероятно, лучшее судно на этой стороне океана.
– Лучше, чем «Жакаре»? – немедленно поинтересовался его собеседник, подходя к окну, чтобы наблюдать за рекой и избежать унизительного зрелища за спиной.
– Я не знаком с «Жакаре», – ответил португалец, неторопливо одеваясь, – но, по рассказам, он отлично ходит при любом ветре, как и мой. Однако моё преимущество вдвое большее количество орудий. – Он громко отрыгнул, источая запах дешёвого алкоголя. – Однако у меня проблемы с экипажем, мне нужны люди, – заключил он.
– Сколько?
– Не меньше восьмидесяти, – быстро ответил он. – Особенно марсовых и артиллеристов.
– В Кумане вряд ли их найдём.
– Конечно нет! – согласился Тирадентес, надевая сапоги и вскакивая на ноги. – Я уже пытался, но, как я понимаю, для набора хорошей команды есть только два порта: Тортуга и Порт-Ройал. Лично я склоняюсь к первому.
Само упоминание маленького острова, на котором сосредоточилось самое большое количество смертельных врагов Севильской торговой палаты на квадратный метр, заставило дона Эрнандо Педрариаса повернуться. Он столкнулся с насмешливой улыбкой неприятного человека с вечным чёрным налётом на зубах из-за привычки жевать листья коки.
– Тортуга? – повторил он с несомненной тревогой в голосе. – Вы считаете, что разумно останавливаться там, если наша главная цель – преследовать и уничтожить пиратское судно?
Тот бросил густую слюну в ведро с мочой, не теряя почти оскорбительной улыбки:
– Хуже было бы в Порт-Ройале! Все, кто швартуется в Тортуге, рады при первой же возможности уничтожить друг друга, и ни один пират не станет оплакивать смерть этого Жака Жакаре. Напротив, они с удовольствием потанцуют на его могиле. Пойдёмте выпьем!
Дон Эрнандо Педрариас с благодарностью воспринял возможность покинуть эту вонючую комнату, пропахшую потом, сексом и мочой. Он почувствовал некоторое облегчение, когда они уселись в тени самана, чьи корни омывала река Мансанарес.
На мгновение ему вспомнился другой Мансанарес, в Мадриде, где он в юности купался вместе с сыновьями герцога Ахумады. И мелькнула мысль: как он мог пасть так низко, начав с таких высот.
После долгой паузы, когда португалец, казалось, понял, что его собеседнику нужно время для размышлений, он грубо спросил:
– Что будет, если на Тортуге узнают, что я на борту?
– Сожгут «Ботафумейро», – быстро ответил тот. – Но этого не случится, так как я буду единственным, кто знает вашу личность. Как только вы подниметесь на борт, вам придётся сменить имя.
– Имя я сменю, но не акцент, – заметил другой. – Я говорю только по-испански.
– Вероятно, на Тортуге полно испанцев-ренегатов, – невозмутимо ответил португалец. – На самом деле большинство штурманов – испанцы, иначе они
