года, все еще переживая по поводу увольнения Бруно, я взял отпуск и отправился на своей яхте к Виргинским островам. Хотя в то время я об этом не задумывался, теперь я понимаю, что история этой области стала одним из факторов, которые помогли мне принять решение и наконец выполнить свое новогоднее обещание.
Когда я шел по Каналу Сэра Фрэнсиса Дрейка, борясь с ветром, навстречу мне появилось деревянное судно с радужным флагом и раздувавшимися по ветру парусами. Полдюжины молодых людей, хиппи в ярких саронгах, кричали и махали. По-видимому, они жили на борту коммуной, как современные пираты, свободные и ничем не связанные.
Меня кольнула зависть. Я тоже хочу быть свободным. И тут меня осенило. Мое негодование, мой гнев были направлены не на моих родителей и не на то, что они не давали мне преимуществ, которые были у моих друзей в частной школе. В тот момент я вдруг понял, что моя жизнь – дар моих родителей, о которых я часто отзывался с пренебрежением. Я многим обязан маме и папе и должен быть благодарен за все, что они сделали, чтобы подготовить меня и вдохновить на долгий путь, который в итоге привел меня к этому моменту. Кроме того, мне надо было признать личную ответственность за все допущенные ошибки. Обвинять их, как я часто делал, не просто глупо и несправедливо, а еще и разрушительно для меня самого.
Вскоре после этого я вошел в Лейнстерский залив у острова Сент-Джон – бухту, где пиратские корабли поджидали золотой флот. Я бросил якорь; цепь загремела, погружаясь в кристально-чистую воду, и яхта остановилась.
Затем я спустил шлюпку на воду, добрался до острова и вытащил шлюпку на берег под развалинами старой сахарной плантации. Я долго сидел там, возле воды, стараясь ни о чем не думать и избавиться от всех эмоций. Но это не сработало.
Вечером я с трудом поднялся на крутой холм и оказался у осыпающихся стен этой древней плантации, глядя сверху на свой парусник. Я смотрел, как солнце садится в Карибское море. Картина была в высшей степени идиллической, однако я знал, что окружавшая меня плантация некогда являлась местом невыразимых страданий. Здесь погибли сотни порабощенных африканцев, которых под дулом пистолета заставляли строить великолепную усадьбу, сажать сахарный тростник, а затем собирать урожай и управлять оборудованием, которое превращало сахар-сырец в основной ингредиент для рома. За безмятежностью этого места скрывалась жестокая история.
Солнце исчезло за горным хребтом острова. Широченная пурпурная арка раскинулась на небе. Море потемнело, и я вдруг осознал поразительный факт: ведь я тоже рабовладелец, и моя работа в MAIN предполагала не только использование долгов для втягивания бедных стран в глобальную империю. Мои завышенные прогнозы не просто гарантировали моей стране беспрепятственный доступ к нефти; мне, как партнеру компании, поручалось не только увеличивать прибыль MAIN. Моя работа касалась также простых людей и их семей, – таких же, как те, что погибли на стройке стены, на которой я теперь сидел, – людей, которых я эксплуатировал.
Десять лет я был истинным наследником прежних рабовладельцев. Я применял более современный, незаметный подход; мне никогда не приходилось видеть умирающих, чувствовать вонь гниющей плоти или слышать крики предсмертной агонии. Но я тоже согрешил, и, поскольку я мог отстраниться, то есть не замечать личных аспектов – мертвых тел, страданий и криков, возможно, в конечном итоге мой грех был даже хуже.
Я отвернулся от моря, бухты и пурпурного неба. Я закрыл глаза, чтобы не видеть стену, построенную порабощенными людьми, навеки разлученными со своим африканским домом. Я старался отключить эмоции. Когда я открыл глаза, то увидел большую узловатую палку, толстую, как бейсбольная бита, и в два раза длиннее. Я вскочил на ноги, схватил палку и стал бить по каменным стенам. Я колошматил по этим стенам, пока не свалился без сил. И долго лежал на траве, глядя на облака, плывущие надо мной.
В конце концов я вернулся к своей шлюпке. Стоя на берегу, глядя на яхту в лазурной воде, я понял, что надо делать. Надо взять на себя ответственность. Я понимал, что если я вернусь к прежней жизни, MAIN и ко всему, что она собой представляла, я уже никогда не смогу вырваться на свободу. Прибавки, накопления, страховка и привилегии, моя доля в капитале компании… Чем дольше я остаюсь, тем сложнее уйти. Либо я продолжу бичевать себя, как я бичевал эти каменные стены, либо я уйду.
Спустя два дня я вернулся в Бостон. Первого апреля 1980 года я вошел в кабинет Пола Придди и подал заявление на увольнение.
Часть V. 1981 – 2004
Глава 28. Смерть эквадорского президента
Уйти из MAIN оказалось нелегко; Пол Придди просто не поверил мне.
– С первым апреля, – подмигнул он. Я заверил его, что не шучу. Вспомнив совет Паулы ни с кем не враждовать и не давать повода для подозрений в том, что могу обличить экономических убийц, я подчеркнул, что благодарен за все, что сделала для меня MAIN, но мне надо двигаться дальше. Я всегда мечтал написать о людях, с которыми познакомила меня MAIN в разных странах, но без политической подоплеки. Я сказал, что хотел бы работать фрилансером в National Geographic и других журналах и продолжать путешествовать. Я заявил о своей преданности MAIN и поклялся, что буду петь ей дифирамбы при каждой возможности. В то время я искренне верил в то, что говорил. Я просто хотел уйти. Не быть поработителем. Наконец Пол сдался.
Зато все остальные принялись отговаривать меня. Мне то и дело напоминали, как хорошо мне жилось, и даже обвиняли в безумии. Никто не хотел признавать, что я ухожу добровольно (по крайней мере, отчасти), потому что тогда им пришлось бы взглянуть на себя. Если мое решение не является безумным, то им стоит крепко задуматься о собственном благоразумии, раз они остаются в MAIN. Проще было объявить меня сумасшедшим.
Особенно болезненно отреагировали мои подчиненные. Им казалось, что я бросаю их, а сильного преемника не предвидится. Однако я принял твердое решение. После стольких лет колебаний я наконец-то был готов сжечь все мосты.
К сожалению, вышло не совсем так, как я предполагал. Действительно, работы я лишился, но поскольку я не был полноправным партнером, обналичив свои акции, я обнаружил, что на пенсию мне явно не хватит. Если бы я остался в MAIN еще на несколько лет, я вполне мог стать
