свою мысль.
«Очень просто — гений не вписывается в телевизионный формат. А значит, в сегодняшний день! К тому же вид у него не гламурный. Он на внешность вообще внимания не обращает, ему не до этого. Он не интерактивен — он одиночка, до него не достучаться, мучается при свете лампы, решая вечные вопросы. Он на них когда-нибудь ответил? Кто-нибудь что-нибудь понял? Нет! Так кому он нужен? Сегодня думать надо быстрее. Сегодня жить надо быстрее. Вот романы сегодня как пишутся? Коллективно. За месяц — два максимум. А в авторы назначают какую-нибудь красавицу-вдову.
А гений со своей книгой для вечности провозится всю жизнь. А сегодня как говорят: «Через двадцать лет, ну сорок, уже не помнят тех, кто писал свои шедевры». И добавляют: «Их читатель умер, их зритель тоже. Поколение сменилось». То есть все надо делать очень быстро. Другое дело — бренд. Вот Достоевский — сколько лет ушло, прежде чем его имя стало приносить деньги? Целый век! Достоевский сегодня — это и масло «Достоевский», и рок-группа «Достоевский», и журналист, пишущий под псевдонимом «Дастаеффский», и фабрика мужской одежды. Бренд — само слово уже бодрит А гении всегда больны: или пьют, или еще что-нибудь… Как и алкоголики. Ну вот, пожалуй, все».
Его речь произвела впечатление. Все заулыбались, стали походить на благодарных зрителей. Раздались два-три нерешительных хлопка, но хлопавшие тут же осеклись, поймав на себе укоризненный взгляд ведущего. Среди анонимов нельзя было никого выделять и никем восторгаться — это могло нарушить атмосферу доверия. Здесь действовал принцип: откровение каждого — его личный подвиг. А подвиг не может сопровождаться аплодисментами.
Глава 27. «Кто хочет выступить?»
«Кто еще хочет выступить?» — голос ведущего, как часы, отмерил чье-то время.
И снова зазвучали слова, предварявшие каждую исповедь.
«Я алкоголик! Начал пить, когда потерял жену…» Пухлый крепыш в жилетке и клетчатой рубашке произнес первые слова и замер. Он окинул взглядом аудиторию и, заручившись поддержкой внимательных глаз, продолжил. «Моя жена… ей было одиноко, сейчас я это понимаю… Она все время… одним словом, смотрела передачу: «Найди вторую половинку». И вбила себе в голову, что и она должна найти… эту половинку. И стала ее искать. Очень изменилась. Постригла волосы. Все платья, — выбросила. Сидит в углу и повторяет: имидж, имидж… А я ей: ты мне без имиджа родная, люблю тебя, какая есть… Она на это: меня ты тормозишь в моем развитии, займись собой… ты нарушаешь личное пространство. Взяла свое постельное белье и стала спать на раскладушке. Говорит, что ей ее эгрегор советует искать вторую половинку. Я ей объяснил, что я и есть ее вторая половинка, а она смеется, потом в слезы: «Ты меня не понимаешь… Любви открылась чакра… Ищу вторую половинку, не могу войти в одну и ту же воду…» Я успокаивать ее: «Ну, давай, как прежде, забудь вторую половинку!» Она заводится: «Нет, я должна ее найти!» Как искала — не пойму. Прямо навязчивая идея появилась. И вот, в день ее сорокалетия, — мы как раз на дачу поехали, — топор схватила и оттяпала себе полпальца… И зарыла в огороде. Потом разрыла и говорит: «Нашла. Ты говорил, что не найду!» И стала всем показывать: «Моя вторая половинка!» Страшно было смотреть… Я вызвал скорую, увезли в психушку! Потом в ЖЖ всем поделился. Обвинил такие вот ток-шоу в расколе семьи. В том, что сбивают людей с толку, до сумасшествия доводят. Пропагандируют шизофрению, идею раздвоения семьи на половинки. Прикладывал их крепкими словечками… Потом стал получать предупреждения. И как-то вечером меня побили у подъезда. Я понял, что сеть просматривается. И телевидение нельзя ругать. Хочу стать анонимом сердца». Он замолчал. И сел. И было видно, что тяжело ему дышать, как если бы он ничего не рассказал. Мне стало очень грустно за него.
Очередь дошла до элегантно одетой женщины. На ней была шляпа с пером и черные перчатки. Я давно узнала в ней Мандарину. Она тоже заметила меня еще до начала собрания, но тактично отводила взгляд, давая понять, что надо сохранять полную анонимность.
«Я алкоголик, стаж два года, — произнесла она кокетливо. «Типичная Мандарина, — подумала я, — она во всем найдет повод для кокетства». Очевидно было, что не в первый раз она произносила эти слова. «Я люблю кошек и собак и не понимаю, зачем рожать придурков, которые сидят у телевизора, лучше спасать животных! Они сегодня самые незащищенные… На них идет охота, из них делают чучела! Мы спасем их, они когда-нибудь спасут нас! Я потеряла смысл в жизни, когда погиб мой возлюбленный! Думала сделать дырочку в голове «- есть такой способ возвращения интереса к жизни… но пока не решилась. Почти все перепробовала. Почему не попробовать стать анонимом сердца?»
Когда она села, я не удержалась и послала Мандарине многозначительную улыбку.
Она ее заметила, но продолжала оставаться серьезной. Хотя по всему было видно, что ей это приятно.
«Я алкоголик, стаж… не помню! — раздалось в дальнем углу, — что-то мешало очередной выступавшей четко выговаривать слова. Пришлось поднапрячься и прислушаться. В углу продолжили: «Я не могу больше хохотать перед телеэкраном, у меня вывих челюсти! Теперь меня кормят через трубочку. Я возненавидела телевизор. Хочу стать анонимом сердца». Я оглянулась, чтобы разглядеть говорившую. Вид у нее, несмотря на все несчастья, был карикатурный, ну прямо заяц с флюсом из мультфильма! Ее толстые щеки раскраснелись и буквально вываливались из повязки, которой была замотана голова. Я мысленно приставила к ее макушке два длинных заячьих уха. Смешно! Она заметила мою улыбку и кивнула в ответ — мол, спасибо за сочувствие. Мне стало еще смешнее. Но настойчивый голос ведущего прервал мое секундное развлечение. «Говорите, мы вас слушаем!» — обратился он к женщине, которая сидела на подоконнике и давно тянула руку.
Это была всем известная
