пожирали бы суррогат! А боль, конечно, тоже признак живого! Просто надо терпеть. Если бы этому бородатому было известно, что со мной происходит, когда он упоминает мое имя… Как жаль, что не все экстрасенсы, — тогда бы поняли, как дергается все у меня внутри.
Спокойно, спокойно… Я нахожусь среди анонимов. Никто не собирается фотографировать. Просить автограф. Я среди единомышленников! Забыла об этом, ха-ха! Вот дура! Все думают, что известные люди — такие защищенные, а они трясутся, как двоечники, когда на них приходят смотреть. И этот, который говорит то, что мне тяжело слышать, тоже преодолевает боль. Поэтому и представляются здесь все анонимами… А я, что, хотела отсидеться наблюдателем? Зрителем? Ну что, он высморкался, наконец, этот с бородой? Высморкался!» Я сделала над собой усилие и стала смотреть на него исподлобья. И слушать дальше.
«Да в нее все были влюблены, но я особенно, — продолжал свою повесть о первой любви бородач. — По натуре я однолюб. Ходил в кино, как на свидание И жену такую же искал — нежную, блондиночку, стройненькую, с ямочками Потому что Лелька была моим идеалом женщины, моей а ни мой… это по Фрейду. А может, не по Фрейду… а по кому-то еще. Но не было такой. Все, с кем встречался, были с каким-нибудь изъяном. Я, конечно, придирался, по натуре я перфекционист. То слишком маленькие, то высокие, то толстые, то худые… Годы идут. А я в холостяках. Каждое воскресенье, шел в кинотеатр «Зарядье», потом в «Стрелу», потом в «Повторный фильм» — везде, где его показывали. Посмотрю, и на сердце полегчает. И вот наступил этот день… лучше б я не пошел тогда на рынок, ей Богу… Подошел к прилавку — купить зеленюшки всякой, перчику захотелось, приближался Новый год… Вдруг за мной голос женский: «Вы последний за перчиком?» Ох, какой знакомый голос, ну как же мне его не знать..! Оборачиваюсь, точно, — она, Зубова… И сердце в пятки ушло. Но не от радости, а от ужаса. Не то, все не то… Стоит такой сморчок скукожившийся, глаза потухшие, а над бровью — родинка выпуклая, и волосы из родинки торчат. Да и шапка на ней — кулек меховой, колом на голове, жалко смотреть. Все внутри оборвалось. Рухнула моя мечта. Ничего ей тогда не ответил, развернулся и побежал домой. По пути купил бутылку водки. Закрылся. Слезы начались. Потом как-то быстро сдал. Состарился. Так и не женился». Он снова потянулся за платком, громко высморкался. Потом как-то воровато покосился на меня. Я встретила его взгляд стоически: «Не я, не я, не я… Отстань от меня… Не я! Да и родинки у меня волосатой нет. Ошибка!»
Пока я разбиралась с самой собой, я и не заметила, что выступавший давно сел. А, ведущий повернулся и выжидательно смотрит на меня. Мандарина тоже косилась в мою сторону из-под полей своей широкополой шляпы. Выплюнув в руку валидол, я поднялась со своего места, стараясь не смотреть на бородатого.
«У меня друг алкоголик, — решительно заявила я. Но ведущий прервал:
«Значит, вы созависимая?»
«Да, созависимая. Я переживаю чужую проблему, как свою. Это моя особенность, поэтому я алкоголик… Как и он, как вы все! Меня много раз били по голове. Я падала сама, а иногда меня роняли… Меня топтали, задевали ногами. Я стала экстрасенсом. И перестала жить своей собственной жизнью. Потому, что стала жить чужой, как своей. Но недавно мне стало известно, что на сопереживание наложен запрет. Сегодня нужно восхищаться и поклоняться. Теперь не жизнь важна, а тележизнедеятельность. И поэтому я сопереживаю тайно. Я и есть аноним сердца».
Уф! Я выдохнула. И испытала освобождение. Теперь, кажется, выступили действительно все, у кого была в этом необходимость. Слово было за ведущим.
«Я алкоголик-аноним, — повторил он, как все до него. — Я прошел путь каждого из вас… И еще многих, кого здесь нет. Я сам удивляюсь, что все еще жив. И вот, что я думаю: если я смог пройти через все, и выжил, то вы просто обязаны это сделать. Иначе вы бы сюда не пришли».
Все стали подниматься со своих мест, и я решила, что собрание закончилось. Но я ошиблась. Впереди всех ждали практические упражнения. Для этого пришлось перейти в другую, более просторную аудиторию. Здесь не было мебели и было пусто, как в спортзале.
Глава 29. «Упражнения»
«Клятва анонима!» — с легким усилием на последнем слове произнес ведущий. Все встали в круг. И стали произносить клятву. «Я — анонимный человек. Говорю всем своим собратьям — я ничего не боюсь. Доверяю каждому сказанному здесь слову. Признаю равенство всех в своих слабостях. Моя задача — пытаться понять и терпеть ближнего моего. Я присягаю оставаться анонимом, какими благими ни были бы признаны мои дела. Я признаю, что это единственная мера в период застоя, ознаменовавшегося превращением человека чувствующего в телемедиаробота. Присягаю оказывать сопротивление любой попытке сделать меня публичным человеком с именем. Отказываюсь быть зрителем, создающим себе телекумира. Во имя первичности поступка и дела. Во имя живой жизни на земле».
«Упражнение — любовь!» — скомандовал ведущий, как только отзвучали слова клятвы. Все Стали произносить слова, позитивной настройки: «С каждой минутой мне становится все лучше и лучше. По всему телу, по всем клеткам растекается энергия любви…»
Мне вдруг показалось, что я это уже где- то слышала. Вспомнила — это было, когда мы с Винни лежали под деревом в парке. Я тогда услышала хор голосов… И сказала ему: «Знаешь, где-то есть город, тихий, как сон…»
В этот момент ко мне подошел ведущий и положил ладонь на плечо… Я перестала думать о Винни и стала вникать в смысл произносимых слов. И почувствовала, что они излучают тепло и греют меня изнутри. Когда я наполнилась
