лучше. Поют нутром, а это редкость. Черте что!» И он снова залился своим неповторимым хохотом.
Как я любила своего друга, как любила! Его голос врачевал и давал силы. Мне захотелось обнять его, чтобы он почувствовал мое сердце. Я встала и обхватила его голову руками, прижав к груди.
«Она вышла окрыленная, — сказала я о Маргарите, — хорошо, что ты дал ей работу». И чмокнула его в лоб.
Зазвенел колокольчик, Градский извинился и, вынырнув из кресла, пошел открывать дверь. Через минуту — другую он появился с гостьей. «Познакомься, моя последняя находка! — весело представил он пришедшую. — Она бросила олигарха, просто послала этого козла! У нее есть чувство собственного достоинства! Ты много таких девушек встречала?» Я встретилась глазами с худенькой девушкой. Это была она — девушка с улицы, Соня Мармеладова.
«Ну что, давай покажем, что ты можешь, — обратился он к ней, — не стесняйся, это моя давнишняя приятельница». Он сел за инструмент. Зазвучали первые аккорды. Было видно, что для девушки мое присутствие в тягость. Но Градскому невозможно было сопротивляться. И, преодолевая страх и стеснение, она взяла первые ноты. Голос, не успев набрать силу, тут же сорвался. «Пиво пила? Кока-колу?» — спросил он. Она покраснела и покорно кивнула.
Я поднялась: «Мне правда пора».
Градский не стал меня разубеждать и пошел проводить в переднюю. У двери я помедлила.
«Ты прав, это замечательная, редкая девушка, — подбирая слова, начала я. — Но она из другого произведения, поверь».
«А ты откуда знаешь?» — удивился он.
«Чувствую, — я ткнула пальцем себе в диафрагму, — вот на этом уровне!»
Глава 25. «Пешеходы»
Наполнившись звуками, я вышла на улицу. Куда теперь? Ноги несли меня, и я им повиновалась.
Я ощутила прилив энергии и наслаждалась тем, что могу шататься по ночному городу.
Еще не рассвело, но улица уже была полна людей. Откуда они взялись в это время? Толпа одиночек, страдающих бессонницей, лунатиков? Сами не знают, что выскользнули из постели и вылезли в окно… И вот бредут, не зная куда? Но люди шли группой, сплоченно. Что-то связывало их. Какое-то сходство, нет, не внешнее, а внутреннее. Они шли, каждый сам по себе, и в то же время вместе, жестикулируя в такт своим мыслям. Отрешенность их лиц и погруженность в себя, каждого в свою тему, свой монолог, и была их общей чертой. Какая-то сила повлекла меня — и я, пристроившись с краю, пошла за ними. Мы сворачивали в темные переулки, потом выныривали из них на просторные площади, пересекали широкие улицы, минуя дворы, и уходили все дальше от центра, вглубь старого города. Я чувствовала рядом их дыхание. Они вдруг стали мне близки. Я понимала, о чем они думают.
«В чем смысл?» — вздохнул шагающий впереди мужчина. Он вынул сигарету, и, ссутулив спину, чиркнул спичкой. Я заметила, как тряслись его руки, пока он прикуривал. «Бедняга! — подумала я. — Вот уже лет десять он задает себе этот вопрос.
Пьет, наверное… Хочется ему помочь, а как? Сказать, что даже если он бросит свою работу, разведется с женой и съедется с другой женщиной, он все равно через год будет задавать тот же вопрос? Так ведь не поверит…» Но вот он что-то уронил, наклонился и стал искать в темноте, снова зажег спичку. Я тоже остановилась, раздумывая: заговорить с ним или нет. Но потом поспешила за остальными.
«Не хочу в этом участвовать… и не буду… Почему я должен? Они планируют мою жизнь, как сценаристы… Все превратится в шоу… «Звезды на операционном столе…», «Звезды у нейрохирурга», «Звезды голосуют»», — думал кто-то рядом.
Я повернулась, пытаясь его разглядеть. Но так и не смогла увидеть лица — мужчина шел, спрятав подбородок в воротник, поджав губы. «Как выразительно он молчит! — усмехнулась я про себя. — А если бы сейчас шепнула ему: «Я с вами совершенно согласна». Представляю его удивленную физиономию».
Но тут же вмешался другой голос.
«Так хочется крикнуть кому-то: «Родной!» Все кажутся какими-то искусственными…»
Эту женщину как будто подслушали все остальные, и подхватили тему.
«Я и так, и эдак… Не достучаться, словно нелюди. Что у них, вырезали часть полушария?» — кричал про себя кто-то отчаянно.
«А мозги вырезали! — этот новый как будто отвечал предыдущему. — Акция такая была. Лег десять-пятнадцать назад. Очередь огромная собралась. Было мнение… чуть поменьше извилин — лучше. Вот как доноры. Сдадут однажды кровь — уже откачивать нужно периодически для здоровья. Так и здесь — лишили однажды мозгов, как через трубочку высосали… теперь уже потребность сдавать мозги».
«Какие они беззащитные, — подумала я о тех, кого слышала, — когда говорят сами с собой… А если друг с другом вслух начинают разговаривать… никто никого не может понять. Все прячутся. Просто не все можно выразить словами. Вот и я не могу. Как пересказать все, что происходит? Особенно, когда… Да, много таких моментов. Когда умирала мама…»
«Все теперь, конечно… после того, что случилось с мамой. Испуг. Почти ежедневный. Обрывки самых простых действий и намерений. Все не до конца, все на полпути, все недопонято, не доиграно, не договорено, не прощено, не дожито, не доделано. Обрывки. Шла и не дошла. Ела и не доела. Так книги не дочитаны и герои книг недопоняты. Зачем писали, — кто успел дописать, — если их не дочитали? На вздохе, на выдохе, без нового вздоха… Ну зачем? Зачем исчезли те, кого знала? Зачем уехали и пропали, не вышли на связь? Почему не пишут? И, в
