«И правильно! — думал автор.— А почему, собственно, какая-то рыба должна еще ловиться на голый крючок? Никто вообще ничего тебе не должен, существует лишь то, что ты сделал сам!»
Но тяжело было понимать это!
Расстроенный, автор вышел из столовой… Потом он увидел, что бредет через какой-то лес по мелкой каменистой речке, совершенно не понимая, как здесь оказался. Потом он вдруг увидел мальчика на дереве.
— Скажите,— спросил мальчик,— вы не видели, здесь не проходил отряд?
— Нет… не видел,— поглядев на него, сказал автор.
Он побрел по речке дальше и вдруг увидел, что высоко в небе по подвесному мосту идет отряд!
Повернувшись, тяжело дыша, поскальзываясь на камнях и падая, автор бежал назад, чтобы найти того мальчика и крикнуть ему: «Там отряд, я видел!»
Но мальчика на дереве не оказалось.
Автор сидел в воде, с болью дыша, вздох за вздохом, по капле приходя в себя. Он ничего не мог поделать, такой уж он был, и когда не парил, то падал, и падал всегда трагически, до конца… Но, может быть, именно поэтому он и «именовался в дальнейшем Автор».
Обессиленный, мокрый, уже в темноте вернулся автор в гостиницу. В полутемном коридоре он столкнулся с директором.
— Да,— заговорил директор,— положение в группе тяжелое… Можно сказать, катастрофическое! — Очевидно, основным деловым качеством директор считал мрачность, справедливо полагая, что мрачного человека никто не осудит, а веселого — непременно осудят.— Вы уже слышали, конечно, про аморальный поступок нашего уважаемого,— усмехнулся он,— режиссера?
— Что-то такое слышал,— пробормотал автор.
— Я вынужден был сообщить об этом на студию,— приближая к нему лицо в тусклом свете коридора, шептал директор.
Автор вдруг заметил, что от директора явственно пахло водкой.
— А главное — все пьют! — мрачно сказал директор.— Просто не знаю, как с этим бороться!
«Да-а,— испуганно подумал автор,— если уж этот борец с пьянством так пьет, можно себе представить, как пьют другие».
(Потом, правда, выяснилось, что пил в группе один директор, как настоящий борец, взяв на себя все функции. Каждое утро директор мрачно подходил к зеркалу… В этот час он напоминал человека на седьмой день после смерти. «Нет! — в отчаянии бормотал он.— Надо бороться с этим злом, вырывать с корнем! Либерализмом тут не поможешь…» И через час шел к доске объявлений прикалывать приказ об увольнении гримера или фотографа… Иногда он ощущал, что что-то путает, но четко разобраться в этом как-то не получалось…)
Кивнув автору (поговорили!), он поплыл головой вперед по коридору, ударив на повороте головой в живот режиссера, единственного аристократа в группе, требующего обычно по вечерам себе в номер подогретую газету и кофе… Но сейчас режиссер был смертельно напуган реакцией общественности на мусс, поэтому, извинившись перед директором, ушел к себе.
Когда автор заглянул к режиссеру в номер поделиться скопившимися сомнениями, обстановка у того отличалась крайним аскетизмом. На грубом столе без скатерти лежали темный засохший хлеб, луковица и крупная серая соль на газете. За окном шел мокрый снег.
— И чтобы никакого мусса! — Якобы сам себе, как бы не сдержав своих чувств, режиссер хлопнул кулаком по столу…
Все это производило гнетущее впечатление на автора, а главное — полностью противоречило тому, что он пытался сказать в своем сценарии.
Увидев, что это автор, режиссер попытался согнать с лица печать испуга и напустить маску любезного, воспитанного хозяина.
— У французов я, помнится, ел сыр, который называется у них «идущий сам по себе»: то есть в нем больше червей, чем сыра,— проникновенно улыбнувшись, сказал режиссер (увидев, что автор ел плавленый сырок, оставшийся от рейса).
Сообщив эти бесценные сведения, режиссер умолк, уже не скрывая паники, снова погрузившись в тяжелую задумчивость.
В словах этих был весь режиссер, насколько знал его автор. В элегантном кабинете режиссера в городе на самом видном месте висел скромный снимок: режиссер, рядом смеющийся, непринужденный известный французский кинодеятель Нефонтан на фоне смутно видной в дымке дождя известной французской церкви Се-Кре-Кер…
Поняв, что разговора не получится, автор вышел.
В номере автор упал в кресло, надеясь отдохнуть, но в кресле оказался дольщик-подсобник, везущий на съемках операторскую тележку по рельсам.
— А… очень приятно,— вставая, сказал автор.
— А мне нет! — поднимаясь, резко сказал дольщик.
— В чем дело? — пробормотал автор.
— Как вы могли? — вскричал дольщик.
— Что — мог? — вздохнул автор.
— Вы… на кого мы все молились… Как вы могли написать эту халтуру?
— Какую?
— Этот сценарий!
— По-моему, он не так уж плох…— пробормотал автор.
Он прекрасно знал этот тип: сначала их выгоняют из университета, потом они работают где-то на севере, приезжают, ходят демонстративно грязные, оборванные, кичатся своей неудачливостью… и ничего не делают, храня свою чистоту.
— Как вы могли? — повторял дольщик, потом, завывая, стал читать жуткие стихи.
— Извините, я прилягу,— пробормотал автор.
Этот заполярный хиппи его утомил. Под упреки его и завывания автор так и заснул не раздеваясь.
Он проснулся оттого, что свет мелькал по комнате. Он выглянул в окно и увидел директора, загоняющего огромную колонну машин. Был третий час ночи. Видно, директор не щадил себя, что давало ему моральное право не щадить и других. Энергия директора рождала у автора мрачные предчувствия. В сценарии его было робко написано: «По улице, может быть, проезжает автомобиль». При чем же эта колонна автомашин?
«Редкого ума идиот!» — зло думал автор, слыша снизу сиплую брань директора.
После этого он забылся тяжелым, липким сном и снова резко проснулся оттого, что какой-то незнакомый голос громко говорил на всю улицу через усилитель:
— Внимание, внимание! Все в сторону. Сейчас проследует платформа. Внимание!
Улица затихла и опустела, и потом темный автомобиль быстро промчал по лунной улице платформу. По углам ее стояло четыре мощных громкоговорителя, из которых на весь город звучал чей-то дьявольский, леденящий душу смех!
Автор вскочил, встал в угол комнаты… Никогда еще ему не было так страшно! (Назавтра он узнал, что это была подготовка к намеченному в городе Дню смеха, но это не имело уже значения.)
Лишь на рассвете автор уснул тонким, прозрачным сном, когда понимаешь, что снится чушь, но не можешь стряхнуть сон, как паутину… Он стоял у какой-то темной бездны. Вдруг кто-то сунул ему в руки шершавую веревку и прошептал:
— Тащи! Там в пропасти колоссальная баба!..
Морщась, явно чувствуя, что это обман, автор все же долго тащил канат. И вот на травянистом склоне появился лысый худой старик. Хромая, кивая головой, он быстро приближался…
Вряд ли кто-нибудь еще мог провести столь кошмарную ночь в спокойном, в общем-то, номере провинциальной гостиницы, но, может быть, именно поэтому он и «именовался в дальнейшем Автор».
Проснулся он от легкого шума: то ли закипел в соседнем номере чайник, то ли гудела вдали электричка. Потом началось жужжание пылесоса, скрип его колесиков, звонкое бряканье дужки по ведру…
Выйдя из номера, автор сразу почувствовал, что мнение о нем в группе уже сложилось, причем окончательно и не в его пользу.
Когда он садился в автобус и поздоровался, пожилые женщины поджали губы.
Оказалось, его презирали за то, что он ехал в автобусе, а не добился для себя машины. Предыдущий автор добился, чтобы его носили повсюду на носилках…
«Ну почему, почему?» — думал автор.
Автобус задрожал и тронулся.
Рядом с автором на сиденье оказался композитор. Вроде он не нужен был на съемках, приехал по ошибке. Во всяком случае, все смотрели на него с интересом и ожиданием. Действительно, композитор был феноменальный тип!.. Автор и сам был одет бедно, но странно, а композитор его переплюнул! На нем был какой-то салоп, подпоясанный сальной веревкой, и разные ботинки. Милиция не раз его задерживала как сумасшедшего. Может, он делал на этом какой-то бум. Наверно. Одного каблука у него не было, и на этом месте торчал шуруп. Шурупом этим он постоянно ввинчивался в пол, и то и дело специальные люди бежали по коридору студии вывинчивать композитора. И здесь он уже успел раза два ввинтиться.
Но музыку, как считалось, он писал гениальную.
Он вроде бы узнал автора, поздоровался и минут пять своим бабьим голосом вел разговор на интеллектуальные темы, правда, принимая автора за трех совершенно разных людей. Автор был согласен и с такой трактовкой своего образа, но композитор внезапно смолк, как видно, погрузившись в мир звуков…
Автобус остановился, все высыпали на площадку, элегантной толпой стояли у высокого осветительного ДИГа. Дул ветер.
