расшитую куртку и принимает меры. Я на плохом счету в префектуре. За последний год мое поведение не было примерным. Не имея ничего, они могут испытать свое усердие на мне. Я ухожу из Ублоньер.
— И куда ты пойдешь?
— Нанесу визит Шабо и поживу в его имении Парк-Субиз. Они меня там не возьмут. Ты, мой друг, не рискуешь ничем. Оставайся дома, но предупреди наших «казаков», пусть они будут готовы.
Когда он был уже в седле со своей саблей, ружьем, двумя полными патронташами и флягой водки, добавил:
— Я даже рад тому, что случилось. Это отрезвит Бурбонов и придаст смелости их истинным приверженцам, может быть…
— Шевалье, я уверен, что теперь все будет иначе, чем недавно в Пузоже.
— Сегюр говорил, что мы видим себя в прошлом наших отцов, хотим сделать наше будущее похожим на воспоминания о девяносто третьем, но что героев делает случай, а не воля или желание человека. Это довольно здравая мысль, хотя он и бонапартист…
Жандармы появились в Ублоньер только на следующий день. Они окружили дом и учинили тотальный обыск: вспарывали саблями подушки, облазили амбары с пистолетами в руках и чуть не перестреляли друг друга, услышав шорох неосторожной крысы. Устроили допрос старой Перрин и ее детям, размахивая перед их носами оружием, и наорали на Десланда. Перевернув дом снизу доверху и ничего не найдя, они не солоно хлебавши вернулись в Наполеон-Вандейский.
Такое братство царило среди вандейских офицеров, так старательно они скрывали свои разговоры, что император направил на запад дивизию Ламарка. Под его началом был и генерал Траво, специалист по шуанам. Вандейские вожди поспешили создать солидный штаб по организации сопротивления. Назначили генералов без дивизий, перемещали подразделения, которых не существовало и в помине. Священники, хотя и не отказывались объявить священную войну безбожникам, но не торопились и ожидали развития событий. Да и крестьяне не спешили брать в руки оружие, напрасно дворяне упрекали их и пугали бедами в случае возвращения узурпатора к власти. Шевалье дю Ландро тоже получил командирский пост за «признанные всеми заслуги и примерное мужество в деле возвращения короля на трон». Он ответил своим «ржанием». Его пригласили участвовать в военных советах. Эти советы ему быстро и сильно наскучили, и он, появившись на них всего лишь несколько раз, не стал больше утруждать себя. На выдвинутые упреки он решительно заявил:
— В конце концов, вы чиновники или солдаты? Довольно слов, пора переходить к действиям!
— Дорогой шевалье, мы все сгораем от нетерпения, — услышал он в ответ, — но следует тщательно подготовиться, изучить состояние наших сил. Ни одна мелочь не должна быть упущена.
— Я вижу, как вы сгораете, но не в дыму сражений, а в чаду бесплодных разговоров, господа. Весна действительно жаркая, а враг в это время вторгается в страну, захватывает стратегические пункты…
— Да, по вашим словам видно, что вы знаете свое дело. Недаром узурпатор сделал вас капитаном.
Когда он узнал, что Ла Рошжаклен был без голосования выбран главнокомандующим, а часть дивизионных генералов оспорила это решение, он взорвался:
— Вы не достойны того дела, за которое собираетесь сражаться, вы карикатура на ваших предков, Я отказываюсь от звания, которое вы мне дали.
— Ну что вы, Ландро!
— Я сам начну воевать. Буду делать только то, что захочу, и никому не давать отчета.
— А где вы возьмете оружие и снаряжение?
— У меня оно есть, и уже давно. Я, господа, не ждал подарков от англичан…
Со своими тридцатью «казаками» он начал боевые действия, и так успешно, что скоро получил прозвище «Ужас синих». По собственной инициативе он атаковал неприятельские отряды, совершал опустошительные набеги, «очищал» окрестные районы от предателей, порол трусов, разоружал тех, кого подозревал в симпатиях к бонапартистам. Рассказывают, — не знаю, правда, легенда это или так и было на самом деле, — что однажды он захватил врасплох отряд в полсотни солдат, половину расстрелял, а остальных, почти голыми, отпустил на все четыре стороны.
Даже Форестьер, который стал комиссаром-генералом, упрекнул его в жестокости.
— Вы сами ее взрастили во мне, дорогой воспитатель, — ответил шевалье. — Или вы забыли мельницы в Бурнье? Я только прилежный ученик!
Старик опустил голову.
— Но ты в своей ярости, — сказал он, — дошел до того, что даже вырвал усы у ветерана.
— Он обозвал меня мерзавцем!
— Разве он знал, кем ты был?
— Дорогой наставник, я вас люблю, но плохого же вы мнения о наших общих друзьях. Ведь этот ветеран посчитал, что я один из них. Браво!
— Эта жестокость вредит нашему делу.
— Гораздо меньше, чем мяуканью наших салонных стратегов. Я поступаю как вы когда-то. За неимением лучшего, я навожу ужас на синих, попавшихся мне в руки.
— Они уже не те, что в девяносто четвертом.
— Я навсегда отобью у них охоту стать ими, в том числе и оплеухами.
— Но это кровь людей, Юбер!
— Я в ней по локти, дорогой воспитатель, русской, австрийской, прусской…
— На этот раз ты льешь французскую кровь.
— Никакой разницы. Один и тот же и цвет, и запах.
— То, что ты говоришь, чудовищно!
— Я уже однажды это слышал, но меня это не трогает. Если не можешь стать философом, приходится выполнять грязную работу, в том числе и палача.
Однажды ночью был схвачен человек, расклеивавший листовки, призывавшие вандейских солдат стрелять в своих офицеров. Военный совет приговорил его к смерти, и для исполнения приговора несчастного передали дю Ландро. «Казаки» привезли его в Парк-Субиз. Шевалье протянул ему лопату.
— Рой себе могилу, мерзавец, и быстро!
Несчастный послушно стал копать, и, когда яма стала достаточно глубокой, Ландро его остановил:
— На колени, синяя сволочь! Даю тебе пять минут, чтобы попросить Бога принять твою грязную душонку.
И этот дьявол во плоти показал приговоренному циферблат своих часов, блестевший в лунном свете. Затем пистолет изрыгнул огненный язык и пуля разнесла склоненную голову. Предатель упал лицом на дно могилы.
— Заройте его. Ему повезло: вороны его не сожрут.
— И волки не тронут, наш командир.
— Это точно.
Через некоторое время он присоединился к отрядам под командой Сапино для участия в совместных действиях, подготовленных штабом. Они закончились полным разгромом. Луи де Ла Рошжаклен был убит в сражении под Матсом. Его место занял Сапино. Но очередное поражение у Рошзервьера заставило мятежников начать переговоры с Ламарком. Перемирие было подписано 21 июня 1815 года. Но вскоре, побежденный под Ватерлоо, Наполеон вынужден был во второй раз отречься от престола.
— Куча мерзавцев, — бесновался шевалье, — они поспешили убраться восвояси! Но, так как они со мной не посоветовались, синие сволочи, я остаюсь
