него есть дети: две дочки и сын. Не бойся, милая, а любовь к дитю подскажет тебе, что делать.
Мисс Спринт оставила меня одну, и я упала на подушки. Все утро не могла даже поднять голову, а теперь, когда тошнота прошла, я не сумела совладать с сонливостью.
Животик рос. Книга писалась. А свадьба откладывалась. Ретт торопил меня к алтарю, а я испуганно находила разные причины, чтобы не идти в церковь. Непонятный страх съедал изнутри, напоминая, что случилось в моем первом браке. Тогда, на следующий день после свадьбы, мой муж превратился в ленивую… скотину.
— Тебе не о чем волноваться, — в сотый раз повторял Ретт, поглаживая мой, уже очень выпуклый, живот. — Наша дочь или наш сын должны родиться в полной семье, любовь моя. Я обещаю не стать таким, как твой бывший муж.
— Обещаешь, как же, — ворчала я вслух, а про себя ругалась. Беременность сделала из меня недоверчивую истеричку.
Ретт тяжело вздохнул. Поцеловал меня нежно и поднял на руки легко, как пушинку.
— Одевайся, мы едем в церковь.
Через три часа я стала Аделаидой Уилсон. В обычном платье, не белом. В простых сапожках. Зал бракосочетаний не был украшен, а я выглядела как призрак из Саруэла.
Не лучшая свадебная церемония, и совсем не о такой я мечтала. Но, выйдя из церкви под руку со своим законным мужем, вдруг поняла, что теперь я точно самая счастливая женщина на свете. С отекшими ногами и лицом, с растрепанными волосами, в дурацкой одежде, которая мне далеко не по размеру. Одежды для беременных я как-то не приобрела, не было желания.
Но, несмотря на это, я была безумно счастлива.
— Мы устроим торжество, когда ребенок родится, — сказал Ретт по пути домой. Он вел машину медленно и аккуратно, время от времени поглядывая на меня, чтобы убедиться, что меня не укачало. — Что скажешь насчет ресторана на острове Лилий? По моему, там отличный зал для праздника.
Я растерянно хлопала глазами, глядя в свидетельство о браке, и почти не слушала мужа.
— Я все еще не верю, что мы вместе, — пробормотала я, обрывая Ретта. — А ты?
Машина остановилась, не доехав до дома совсем чуть-чуть.
Ретт притянул меня к себе и шепнул:
— Не верю. Не верю, что ты наконец моя.
— И даже не одна, — хихикнула я. — У нас будет дочка, Ретт. Я видела ее во сне.
— Красивая?
— Невероятно…
Я осеклась, вспоминая сон. Мне и правда снилась наша с Реттом будущая дочь. У нее светлые волосики, голубые глаза и алые пухлые губки. Четырехлетняя малышка говорила со мной, просила беречь ее и помогать ей, когда она родится. И… никогда не возвращаться в Саруэл.
Я тогда проснулась среди ночи в холодном поту, а в голове до самого утра звучал голос маленькой Лики:
— Мамочка, я не человек.
Эпилог
Я хранила тайну почти пять лет. Неоднократно порывалась рассказать мужу о сне, который я не забывала ни на день, но не могла. Ведь сон – это просто сон, не более того, верно?
Вот только…
Лика Уилсон родилась в августе. Крошечный комочек с голубыми глазами, взглянув в которые, я потеряла дар речи. Взгляд новорожденной малышки был таким взрослым и осознанным, что я не могла не вспомнить о том сне.
Сегодня, в рождественский день, почти пять лет спустя, я снова прокручивала в голове фразу:
— Мамочка, я не человек.
Дверь хлопнула, выдергивая меня из размышлений.
— Милая? — Ретт подозрительно прищурился, глядя на платье, разложенное на кровати, и на меня – полуголую. — До ужина всего полчаса, а ты еще не готова. Что-то случилось? Ты кажешься уставшей.
— Нет, ничего, — я мотнула головой и отвернулась к зеркалу. В прошлом году решила попробовать новый образ и перекрасила волосы в пепельный. Мне шло, да и Ретту нравился новый цвет. Праздничное платье в этот раз подобрала в тон волосам – из серебристой летящей ткани.
— Лика достаёт котов, — сказал Ретт. — Маркус забился на шкаф и орет оттуда, а Хвоя носится по столу. Может быть, запереть их?
— Не стоит, — усмехнулась я. Котят мы взяли полгода назад. Точнее, нашли на мусорке в коробке. Пять мальчиков и две девочки. Целый зоопарк!
— Одевайся, мы ждем тебя внизу. После ужина поедем на площадь.
Муж ушел, оставив меня одну. Я провела в спальне уже больше часа, ходила из угла в угол и думала, как лучше сообщить Ретту о нашей дочке.
Я бы и вовсе об этом не думала, если не одна странность, случившаяся вчера…
…Лика, четырехлетняя малышка, худенькая и почти прозрачная, сдвинула с места тяжелый бак с водой. Она заливисто расхохоталась, когда немного воды выплеснулось через край, а я, видя это, застыла с ковшом в руках. В голубых, сияющих глазах дочки сверкнули искры. Это не было отблеском гирлянд, и мне не показалось…
В глазках Лики сверкали искры.
— Одуванчик, — позвала я ее, на ватных ногах присаживаясь на корточки. — Как ты это сделала?
— Сто, мама? — Лика доверительно прижалась ко мне. — Купаться хотю.
— Как ты… Как отодвинула бак?
Лика нахмурила светлые бровки.
— Воть, — сказала она и приложила ладошку к железному баку. Он не шелохнулся… Пока дочка не взглянула на него. В глазах вновь сверкнули искры, и бак покачнулся.
Я быстро помыла Лику, закутала ее в пушистый халат и в детской комнате передала отцу. Сама убежала в свою спальню, заперлась изнутри и долго-долго сидела на полу у двери, сверля взглядом окно.
“Мамочка, я не человек”
Мы с Реттом никогда не говорили о нашей близости, произошедшей в Саруэле той ночью. Именно в ту ночь я забеременела Ликой. Забеременела в мертвом городе…
Нет, даже думать об этом не хочу.
Я тряхнула головой, обернулась к платью. Пора одеваться и идти вниз, иначе Лика съест котов, не дождавшись ужина. После того, что произошло вчера, я, стыдно признаться, слегка побаивалась родную дочь.
Спустилась за полчаса до выезда. Замерла на лестнице ненадолго, любуясь украшенной гостиной. Пушистая елка упиралась в потолок, а на ней, изображая праздничную звезду, повисла белоснежная Буля. Буля истошно орала, искала способ удержаться на ёлке и не сорваться с нее прямо в руки “страшного и опасного четырехлетнего монстра”.
— Лика, иди ко мне,
