- Я говорила тебе, что родители редко могут стать полноценными донорами.
- Да, я понял, но все-таки. Есть минимальный процент, есть вероятность, что я попаду в этот процент.
- Прости, я не подумала. – я вижу, что она бледнеет. Раньше всегда краснела, а теперь…
- Ты хочешь сразу поехать в онкоцентр или, может, тебе нужно переодеться?
- Не нужно. Я хочу скорее попасть к дочери. – она старается не касаться меня, хотя это почти невозможно, я ведь несу ее на руках.
- Хорошо. Только… твоя нога. Ты ведь не сможешь идти в этих туфлях.
- Да, извини, я не подумала.
Мне хочется сказать, чтобы она перестала просить прощения, но…
- Зоя? Вы меня слышите?
- А? Ой… извините…
- Тебе не интересно?
- Интересно, правда, извините…просто… я…
- Укачивает?
- Нет. Не знаю. Извини… те.
Вспоминаю, как она постоянно извинялась и жестоко краснела тогда, в машине, когда я вез ее в конюшню, а я представлял себе, как посажу ее на Тамерлана, сам сяду сзади, обниму, прижму к себе ее тело, почувствую мягкость упругой груди... Чёрт...
- Тогда мне, правда, лучше зайти в номер, переодеться.
- Я отвезу тебя в гостиницу, потом в клинику.
- Гостиница прямо при онкоцентре, там не нужно никуда везти.
- Хорошо. А ты… может быть ты голодна?
- Нет. – качается головой, потом спохватывается, - наверное ты голоден, да? Тогда… может быть я поеду на такси, а потом ты приедешь? Я предупрежу доктора, он будет тебя ждать.
Я голоден. Да. Голоден до нее. До общения с ней. До взглядов. До прикосновений.
До этих щек, которые раньше покрывались румянцем, а теперь наоборот, становятся белыми как мел, как вершины Кавказских гор…
- Зоя, я отвезу тебя в гостиницу, потом пойду с тобой к доктору. Я не голоден.
Усаживаю ее в машину, сам сажусь рядом, сообщаю водителю куда мы едем.
Зоя сидит, выпрямившись, словно кол проглотила, хотя я чувствую, что ей неудобно. Хочется предложить ей плечо, чтобы она могла склониться ко мне, расслабиться, но…
Вместо этого опускаю подлокотник между нашими сидениями, достаю подушку, которую подаю ей.
- Устраивайся поудобнее, ехать долго, почти другой конец Москвы, сейчас самые пробки. Артур, сколько там по навигатору?
- Показывает час пятнадцать, Тамерлан Александрович.
- Вот видишь. – смотрю на нее, силясь улыбнуться, но моя улыбка скорее может напугать, чем успокоить, лицо застыло как маска.
- А ты не спешишь к сыну? – кажется, все-таки немного подрумяниваются её щеки.
- Сандро сейчас за городом, с Юсифом и его женой. Помнишь, Юсифа? Конюх, который занимался Тамерланом?
Зоя кивает, хотя я не уверен, что она помнит.
- Почему Сандро?
Пожимаю плечами. Сам не знаю. Александр – казалось слишком тяжело для малыша, на Сашу он как-то мало похож, на Саню тоже.
- Так получилось. Ему подходит. Он… Сандро.
- Мне надо маме позвонить.
- Звони, конечно. Или ты хотела наедине? Мы можем выйти из машины, пока еще не выехали с парковки, остановимся?
- Нет, нет… Я могу и при тебе поговорить. Никаких тайн у меня нет.
Сказала, и опять побледнела как смерть.
Смерть. Вот ее главная тайна.
Мне хочется сказать ей что я все знаю. Чтобы… расслабилась уже что ли? Не думала, о том, что приходится врать. Я ведь знал, что она из тех, кому сложно дается ложь!
Знал! И поверил лжи про нее.
- Мамочка, привет! Как вы? Да я еду, буду примерно к семи, может позже. Да, ты можешь передать Глебу Евгеньевичу что я к нему зайду? Да. С Тамерланом. Хорошо, спасибо, мам. Ты звонила Светлане? Как там Коста? Скучает? Ничего, мы скоро его заберем. Посмотрит какая зима в Москве. Пока мамуль, люблю тебя. Да… передам.
Убирает телефон, поворачивает голову.
- Мама… - сглатывает, говорит, не глядя мне в лицо. – передает тебе… привет.
- Она в Москве сейчас? – понимаю, что мой голос хриплый, вспоминаю ее маму, то, как позволила мне посмотреть на дочь…
Почему за все эти годы я так и не решился позвонить и приехать? Я ведь мог. Зое не обязательно было бы знать о том, что я вижусь с дочерью. Хотя, конечно, ее мать бы не допустила. Но… благодаря нашей редкой переписке со Светланой у меня хотя бы были фото и видео моего маленького Светлячка…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Да, мама со Светой.
Света мама, Света дочь… и Светлячок. В их семье только свет.
А у меня кругом тьма.
- Зоя…послушай…
- Прости, Тамерлан, я устала так сегодня. Можно я, правда, немного подремлю? Давай все разговоры потом?
- Да, конечно.
Она устраивается, подкладывая подушку под голову, закрывает глаза.
Я тоже закрываю глаза.
Я просто хотел сказать, что ей не нужно меня бояться. Я не трону ее. Не буду посягать на ее свободу. Никак.
И я не скажу ей о том, что знаю, что ее муж умер. Буду ждать, что она сама расскажет.
И еще, я хотел сказать, что мы будем бороться за жизнь нашей дочери и мы выиграем, мы справимся. Чего бы нам это не стоило.
Чего бы мне это не стоило.
Глава 38.
- Мамочка… мама…- тоненький голосок моей малышки, такой нежный, такой слабый!
Это самый желанный звук в мире! Самый любимый!
И в тоже время этот голос – сложно острое лезвие режет мои вены.
Почему моя дочь? Почему моя?
Нельзя так думать, я понимаю. Нельзя сетовать на судьбу. Она у меня не самая плохая, если посмотреть со стороны.
У меня жива мама, мы с ней как две половинки целого, как иголка и нитка, всю жизнь рядом и в ладу друг с другом.
У меня был любящий муж, мужчина, который подарил мне счастье познать, что такое быть женщиной, который подарил мне свою любовь и сына.
У меня есть дети, двое прекрасных детей, которые уже дали мне в жизни так много, что этим можно заполнить ее как чашу до краев!
Я любила и была любима.
У меня есть образование – Петрос настоял, чтобы я выучилась в институте заочно, устроил так, чтобы зачли мне годы в нашем российском ВУЗе.
Я нашла свое дело, открыла школу для детей разных возрастов, разных национальностей, говорящих на разных языках.
Я обеспеченная женщина. Помимо того, что я сама прилично зарабатываю – муж оставил мне хорошее состояние, капитал, активы, управление его предприятиями совместно с семьей Константинидес.
У меня все хорошо.
Но моя любимая дочь может умереть.
Это перечеркивает для меня все те блага, что дала мне жизнь и Бог.
Я очень хочу, чтобы она жила!
Я… я считаю, что будет несправедливо если ее не станет! Она заслуживает право жить, мой маленький ангелочек!
- Зоя, когда я смогу увидеть ее?
- Тамерлан, думаю доктор тебе подскажет это лучше. Я не против, чтобы ты с ней встретился, только…
- Я не буду афишировать то, что я ее папа. Я понял.
- Да. Она считает отцом Петроса. Он… он был рядом с самого ее рождения.
- Даже так?
- Да. Мы… мы познакомились, когда у меня воды отошли.
- Интересная история, расскажешь?
Не могу выдерживать этот его взгляд. Он… нет, он не молящий, не просящий, не заискивающий, не стыдливо выпрашивающий внимания.
Тамерлан просто смотрит на меня как на женщину, которую…
Которую уважает и ценит?
Не знаю. Наверное, так можно охарактеризовать его взгляд.
Женщина, которая дорога. Как друг.
Как мать его ребенка.
Хорошо, что это именно такие взгляды.
Оставляю Тамерлана у кабинета нашего лечащего врача, Глеба Евгеньевича Кубинского, сама спешу в палату.
Слава Богу, в данный момент состояние Светланки стабильное, и ей не нужна полная изоляция. Мы с мамой можем к ней заходить.
В отделении стараются сделать все, чтобы дети чувствовали себя пусть не как дома, но хотя бы как в уютном месте, а не в казенном доме.
Стены тут разноцветные, белье цветное, есть игровые комнаты. Часто приходят артисты, клоуны. И врачи все… чувствуется тепло их сердец. Всех, каждого. Вообще весь персонал от санитарки до главврача – это люди.
