неожиданно он из неприступного ученого сухаря преобразился вдруг в озорного мальчишку лет десяти.
— Давай, — разумеется, я отказываться не стал.
— Хотя мое зрение и оставляет желать лучшего, но я не слепой крот, как ты наверняка полагал.
Он посмотрел на меня с хитринкой, наклонился ко мне и повертел своими очками у меня перед носом. Я тут же вспомнил, как мы в первый раз столкнулись с «Апостолом» и попыткой штатного гения переманить — он тогда залихватски сдвинул от удивления очки на макушку, а я и не насторожился, почему он так спокойно в пространстве без них ориентируется.
Я выхватил у него очки, тут же натянул их себе на нос и жутко удивился, не обнаружив там размытых пятен, хотя смотреть на мир через чужие линзы оказалось непривычно и очень неудобно.
— То есть ты хочешь сказать, что и без очков что-то видишь? — уточнил я, с должной степенью почтения и осторожности возвращая их ученому.
— Минус две диоптрии на правый глаз, минус одна семьдесят пять на левый плюс астигматизм. Жить можно, только визгейм особенно с астигматизмом не посмотришь. Но зато у меня старческой пресбиопии… Дальнозоркости не будет, — пожал плечами мой очкастый друг, пояснив сложное слово и возвращая аксессуар на место.
А у меня произошел крах основ мироздания.
— То есть… А как же… — растерялся я.
— Я же тебе вроде говорил. Сначала хотел казаться старше, чем есть на самом деле, потом просто привык, — пожал плечами гений и хмыкнул: — А ты думал, раз очки, так сразу производительность мозга за счет падения зрения увеличивается?
— Но почти все гении в очках ходят или в линзах, — попытался обобщить я.
— Нарушение логического закона достаточного основания, — с довольным видом улыбнулся Тайвин. — Отнюдь не все очкарики — гении, как и не все гении поголовно ходят в очках. Наличие или отсутствие очков никак не подтверждает, равно как и не опровергает постулат о гениальности конкретного индивида.
Я было хотел развить тему, но нас прервали.
Увидев на пороге нашего узилища Алана с десятком бритоголовых товарищей за спиной, я совершенно не удивился. Собственно, а чего я ожидал? Не обученный астродесант же, и не разномастных ребят со всего света, какие у меня в Корпусе подобрались.
Жилистого подтянутого мужика лет сорока с пепельными волосами я приметил еще с достопамятного теста в спортзале и сейчас искренне обрадовался, что и Алан дал ему шанс. А вот остальных я или видел мельком, или не знал вовсе. Я слегка склонил голову набок и пошутил, без всякого стеснения разглядывая потенциальную команду:
— Парни из ларца, одинаковы с лица.
— Не советую их бесить, — ровным голосом произнес Алан.
Я приподнял бровь и с нескрываемым скепсисом ответил:
— Если я их не доведу до ручки и границ, то в гроб они доведут меня. А я не хочу. Так что придется нам друг друга потерпеть.
Я пробежался взглядом по потенциальным первопроходцам и ткнул пальцем в пепельноволосого, мелкого носатого, крупного суетливого и среднего роста и возраста мужика крайне гадкого вида. Он мне очень не понравился, но, в отличие от оставшихся, у него был проблеск интеллекта во взгляде. Ситуация не располагала возможностями предъявлять требования и претензии. Я заложил руки за спину, смиряясь с выбором.
— Для начала возьму этих. Там посмотрим.
Алан пожал плечами, мол, как угодно, коротко кивнул выбранным персонам и удалился.
Следующие пять суток я провел почти безвылазно в спортзале, потребовав выделить нам отдельную зону для проекций, и убедился в том, что люди приблизительно одинаковы везде, и похожи друг на друга примерно никогда.
Ни один из моих подопечных не желал признавать мое главенство, ни один не желал учиться, как не желает зубрить основы зоологии восьмиклассник, хотя и понимает, что надо, и все, за вычетом пепельноволосого, стремились утвердиться на новом месте и в новом положении. Как будто это могло в случае опасности спасти им жизнь!
В конце концов я не выдержал, плюнул на групповую работу и на пятые сутки принялся проводить индивидуальные занятия. Правда, пепельноволосого Райса, как самого перспективного, я решил таскать за собой везде: авось, не ошибся, и толку с него будет больше, чем с остальных.
Два урока с носатым и суетливым я стоически вытерпел. Половину слов, которыми они поливали мои задания, а порой втихую и меня, я не до конца понимал, но по контексту и эмоциональному фону о смысле догадывался. А ближе к концу тренировки осознавал, почему им дали говорящие прозвища: крупный суетливый, которого прозвали Липким, цеплялся к каждому слову, к каждому жесту, к каждой мелочи, и требовал объяснить, почему сейчас мы повернули вправо и шагнули левой ногой, а не правой. А под мелкого носатого Ступню просто невозможно было подобрать экзоброню: при видимой субтильности организма размер его ноги валил все законы мироздания к подошвам генетики. Ну как полутораметровый с хвостиком человек может носить ботинки размером чуть меньше, чем треть его роста! Но если бы это было единственной сложностью…
Их характеры и подход к работе оказались столь же разными. Липкому было важно досконально выяснить, что он может сделать не так, потому что он отмерял не семь раз, а семьдесят семь, прежде чем что-то сделать. Это меня жутко раздражало: был он тормоз и был он педант. Единственным плюсом, на котором я выезжал, оказалось только то, что если на
