задумчивость, а от матери – красоту и грацию, в результате чего получился настоящий перл девичьего очарования, который будоражил сердца всей овергорской молодежи по мужской линии. Обе королевские дочери достигли возраста, именуемого в народе «на выданье», так что все в Овергоре судачили, кому же достанутся две знатнейшие красавицы королевства. В мужья Вере прочили трех кандидатов, каждый из которых имел какойнибудь весомый недостаток. Против сына герцога Эльвара возражала церковь, так как брак между двоюродными укрепляет чистоту крови, но ослабляет ее силу. Молодой барон Унбог, по слухам, очень приглянулся самой Вере, но хоть он и был несметно богат, зато оказался недостаточно знатен. Среди претендентов на ее руку фигурировал еще граф Валлей. Вельможа всем был хорош: красив, родовит, неглуп. Удивительно, что при всех этих достоинствах Вера его на дух не переносила. Так что Вертрону надлежало сделать выбор или покопаться в ворохе прочих дворянских сыновей. Король понимал, что любое его волеизъявление неизбежно вызовет кучу проблем, поэтому медлил. Он обращался за советом к богам, но те почему-то не подсказали ему толкового решения. Время шло, претенденты надеялись, Вера мрачнела.
С второй дочерью в королевской семье все давно решили – Альпине судьбою был уготован династический брак. И кандидат в мужья тоже давно имелся: принц Легреллан из Фоллса, юноша немалых достоинств. Но в народе говорили, что Вертрон так прикипел сердцем к своей младшей дочурке, что никак не мог решиться отпустить ее в чужой дом. Да и сама Альпина не горела желанием покидать отчий кров. В результате королевский дом Овергора продолжал оставаться с двумя невестами на выданье и кучей не решенных вопросов в этой связи.
В суете приготовлений к выезду в последний момент вдруг вспомнили, что от щеки Риордана позабыли отлепить компресс. Был немедленно вызван Пайрам, который, перемежая манипуляции ироническими замечаниями, размочил свою лечебную нашлепку, и творение Ариста предстало во всей красе. На щеке курсанта горела ярко-синяя спираль, под завитками которой полностью скрылся звездчатый шрам от удара молнии. Начало спирали словно состояло из синих искр, потом они сливались в единый луч, который будто бы вкручивался в лицо курсанта. С новым украшением физиономия Риордана преобразилась. Она стала цельной, как если бы рисунку художника не хватало последнего мазка кистью, и вот он был произведен. Врожденные страхолюдные черты словно сгруппировались вокруг этого рисунка. Теперь его лицо уже не внушало отталкивающего чувства, наоборот, в нем проступила некая притягательная внутренняя сила, до поры скрытая от любопытных глаз.
Вдоволь насмотревшись на щеку новобранца, Скиндар задумчиво хмыкнул:
– Я слышал, что в былые времена поединщики разукрашивали себя подобными художествами, когда приносили свою жизнь на алтарь какого-нибудь божества. Обычно это сопровождалось обетом. Похоже, в Школе оживают древние традиции. Парень, ты положительно не даешь скучать городским сплетникам.
В дверь лазарета постучал слуга и сообщил, что карета Посланника стоит у ворот. Капрал хлопнул в ладоши.
– Так, всем накинуть колпаки плащей. В Глейпине вести себя смирно, не болтать. Тиллиер, к тебе относится, на вопросы отвечать кратко, по сторонам не озираться. И ничего не хватать своими лапами. Ясно?
– Ясно, господин капрал, – гаркнули курсанты.
– Кто не справил естественные надобности, сделать это безотлагательно. Ожидание королевской аудиенции бывает долгим.
Колеса экипажа звонко пересчитывали камни мостовой, а курсанты сквозь цветные стекла на дверцах жадно всматривались в повседневную городскую жизнь. Было за полдень. Когда они проезжали мимо харчевен, до них доносились ароматы снеди, в которые вплетался хорошо различимый запах помоев. По тротуарам спешили и просто прогуливались жители, торговки в чепцах волокли куда-то корзины яблок, лотошники горланили о своем товаре, с полотняных навесов служки стряхивали дождевую воду Пару раз они с трудом разъезжались с телегами, при этом с козел слышался громогласный окрик форейтора:
– Дорогу карете Посланника!
Один раз мимо них проследовала кавалькада всадников, одетых не слишком броско, но в полном вооружении. Вернее так показалось новобранцам, пока Скиндар не заметил важно:
– Герцог Эльвар со свитой на охоту направился. Судя по пикам, едут за полорогими быками.
– Так время-то, господин капрал, – негромко заметил Риордан, как бывший охотник.
– Ну и что время? У знати только день начинается. Королевские егеря наверняка уже загнали ему стадо. Сейчас подколет пару телят и к вечеру опять будет в Глейпине. А дальше у них танцы и прочие увеселения до утра. Придворная жизнь, она такая, много здоровья требует.
Риордан отметил для себя, с каким неодобрением в голосе капрал высказался о герцоге. Эльвара в Овергоре мало кто любил, впрочем, тот и не искал народной любви, предпочитая ей власть и влияние.
Карета выехала на уже знакомую им по первому дню в Овергоре Цветочную улицу.
– Чем это так запахло? – не обращаясь ни к кому, брякнул Тиллиер.
– Цветочными лепестками, – охотно пояснил Скиндар. – Тут такая мода. Их целые чаны замачивают, чтобы потом выливать цветочную воду на тротуары. Почти у каждого дома свой аромат.
Через минуту карета остановилась у фундаментального кованого забора, ограждавшего королевский дворец. Форейтор доложил страже о цели визита, после чего дверца кареты распахнулась, и в проеме возникла фигура одного из стражников. Его обветренное лицо наискось было пересечено шрамом.
– Оружие сдать, – сухо распорядился он, потом увидел Скиндара и улыбнулся. – Сладкой смерти, Ловкач.
– И тебе, Летяга, – ответил Скиндар. – Как служба?
– Паршивая работенка, – осклабился тот. – Не то что на Парапете Доблести. Привез молодняк?
– Точно.
– А Биккарт?
– Мастер войны остался в Школе.
– Понятно. Это те самые, из Вейнринга?
– Угу. Мы без оружия.
– Проезжайте. Заглядывай как-нибудь, Ловкач. Мы почти каждый день ошиваемся в «Распоротом брюхе», это на улице Точильщиков.
– Увидимся, Летяга.
Стражник повернулся от двери и бросил кому-то:
– Этих не обыскиваем, они с Ловкачом.
Ворота Глейпина распахнулись с мелодичным звоном, карета въехала на территорию дворца и почти сразу же остановилась.
– Дальше топаем пешком, – сказал Скиндар. – К парадному входу нас не допустят. Вытряхивайтесь.
Каждый из них не раз рассматривал дворец на картинках. Конечно же это было не то же самое, как лицезреть его воочию. Один из символов королевской власти, он был выстроен, чтобы подчеркивать ее величие. К воротам Глейпин располагался полукругом, в середине высилась колоннада, расступавшаяся перед широкими мраморными ступенями портала, правое и левое крылья увенчивали остроконечные башни часовен. Фасад дворца покрывали причудливые барельефы, на балюстрадах виднелись скульптурные группы. Из множества труб в небеса поднимались струйки белых дымов. По центру в Глейпине было шесть этажей, к флигелям их количество уменьшалось до четырех. Риордан прикинул, что при желании тут можно с комфортом расселить всех жителей Вейнринга. От ворот к дворцу, огибая протяженный прямоугольный пруд, вели две дороги, вдоль которых были высажены аккуратные аллеи. Еще несколько водоемов окружали Глейпин с обеих сторон. Все пруды соединялись узкими каналами, через которые были перекинуты мостики, достаточные по
