«В глухое море площадей…»
В глухое море площадейстекают переулки.Опять восьмичасовый деньвыходит на прогулку.
И сотни лошадиных силперековав в моторы,асфальтом бережно залилсвою свободу город.
Гуляет время, как палач,выдумывая трюки,и вызывает всех на матчс непобедимой скукой.
Туман накинул Гранд-Отельплащом испанских грандов,и ночь орет и пьет коктейль,как негры из джаз-банда.
И слышит чахлая луна,как ты кричишь рассвету,срывая гнев, как ордена:«Карету мне, карету!»
«Скит». II. 1934
ГАДАНЬЕ
Разложены черные пикинад сердцем твоим венцом,налево король двуликийс дорогой в трефовый дом.
Любовь твою радость погубит,смотри — под сияньем коронуже улыбаются губы,уже розовеет картон.
И снова горячие руки,как голуби на плечах.Цыганка гадает разлуку,И медленно тает свеча.
У троек недобрые вести,девятка обиды сулит,и с пиковой дамою вместезлосчастье и горе спешит.
Что было? — За мастью червоннойулыбка, как спрятанный клад.Что было? — Темно и бессонноянварская ночь протекла.
Что будет? — Нежданная встреча,но снова сжимается грудь,крестами трефово отмеченна вечер предсказанный путь.
Зовет дружелюбная дама,торопит вернуться назад,но ты выбираешь упрямодорогу, ведущую в ад.
Вся жизнь под колодою клейкой,и нож над червонным тузом —четыре руки злодейкисметают карточный дом.
«Скит». III. 1935
«Ночь беспокойна, ветрена — как ты…»
Ночь беспокойна, ветрена — как ты.Над черным кофе — рифмы мотыльками.Неповоротливей, чем камень,как гулко бьется сердце взаперти!
В такую ночь бесплодно говоритьили вздыхать. Сиди как можно тише.В такую ночь, нахмурив брови, пишуто пуле в лоб, об умершей любви.
А я? А мне?.. Мой верный карандашуже, как опостылевший любовник,мне тягостен. На дьявольской жаровнесгорает… что? Какое имя дашь?
Все ненадолго — счастье и мечты.И боль моя непрочна и растает.Что я тебя не поцелую? Что другая?Я свет тушу. Ночь ветрена — как ты.
«Современные записки». 1936. Т. 61
СТИХИ О ГУЛЛИВЕРЕ
1
Тишина, как глухая пещера,крепко спит лилипутья страна;только душная ночь Гулливеравновь с пустыми руками — без сна.Гулливер, на листах иллюстрацийты на бодрого янки похож,ты раскатисто должен смеяться,чтоб спасти эту детскую ложь.Но бессильная горечь по-крысьигложет сердце все глубже и злей,головой ты в заоблачной выси,а ногами — на этой земле.И над сердцем твоим без опаскилилипуты ведут хоровод,и твою простодушную маскубукинист на прилавок кладет.Гневной рифмой хмелей на рассвете!Чахнет муза с тобою в плену,и завидуют малые дети,что нашел ты такую страну.Задыхаешься, плачешь и стонешь,окружил мелюзгой тебя Свифт,и широкие эти ладониподымают их к солнцу, как лифт.И сквозь строй заколдованных сутокпо игрушечным верстам равнингонят душу твою лилипуты,заклейменную словом — «один».
2
Томясь в тисках обложки серой,еще не предано земле,лежит бессмертье Гулливераогромной книгой на столе.Спеша взволнованно пробратьсясквозь сон библиотечных лет,над темным пленом иллюстрацийрастет и крепнет силуэт.И вот, круша ногой булыжникминиатюрной мостовой,вновь Гулливер из ночи книжнойвыходит в город неживой.Опять напрасно ожидаладуша увидеть в этот раздома размеров небывалыхи над собой фонарный глаз.Как надоело Гулливеруна гномов сверху вниз смотреть!Где души равных по размеру?Где все смиряющая смерть?Склонись — торопят лилипутырезвиться с ними в чехарду. —Вот так пустеют склянки сутокдвенадцать месяцев в году!Зачем придумал сочинительулыбку бодрую тебе?Ты гневно рвешь гнилые нити,и крошки воют, оробев.И, сняв со всех границ запреты,— как безграничен строк простор! —у самого плеча поэтадуша сгорает, как костер.И, гранки заслоняя теньюгустых ресниц, ты видишь тут —венок чудесных приключенийкладет у гроба лилипут.
«Современные записки». 1934. Т. 56
ШАХМАТЫ
Вадиму Морковину
Длинные пальцы большой руки, —Ястребом кружит тень.Мир оплывает в размах доски.Белая клетка. День.
* * *
Деревянны шаги королевской четы,деревянны хвосты коней.Офицерские очи прозрачно-пустыот бессонных ночей и дней.Очарованно двинулась белая рать,за квадратом берет квадрат.Обреченно клялись короля защищатьдеревянные души солдат.
* * *
Как золотисты волосы под шлемом!А белый плащ как крылья на плечах!Король, король! Любовь страшней изменыЯ подымусь, я глухо крикну — шах!
* * *
Черная дама, как Жанна д’Арк,гордо ведет войска.Шелест знамен, как весенний парк.Мутно блестит доска.Белый квадрат, черный квадрат.Гулкая тьма и свет.Нежность молчит. Души молчат.Копья несут ответ.Конь вороной, сбив седока,крошит копытом мир.Саван на лоб сдвинув слегка,смерть сторожит турнир.
* * *
Как нож вонзает листья кактусв окно, завешенное тьмой,и сон, однажды сбившись с такта,не возвращается домой.Вползая медленно и едко,сдвигает комнату тоска,душа томится в черной клетке,ночь нарастает, как раскат.Я низко опускаю плечи —любовь враждебна и темна,мне защищаться больше нечем.Мой ход неверен. Я одна.Неотвечающей любовьюполна, как ядом, тишина.Вот так — согнувшись в изголовье,встречать я день осуждена.Но утро, и живешь иначе,надеждой сомкнуты уста,мир — разрешимая задача,и клетка черная пуста.
* * *
Атакуют последнюю башню с востокатемнолицые роты, победу пленив,и над полем, над рябью квадратов широкихты один, как бессмертный таинственный миф.Белокурый король пошатнулся. Из руквыпускает копье и щит,но уже королева — недремлющий друг,на защиту к нему спешит.Королева, гардэ! Назад!Но в крови голубой копье,но уже стеклянеет взгляд.Барабан похоронно бьет.
* * *
Король, несчастье чертитпоследний ваш квадрат.Любовь страшнее смерти.Король, прощайте! — Мат.
* * *
И вот опять кладет судьбурука в холодную коробку.Мы деревянно спим в гробуи ждем и трепетно и робко.что завтра, вновь начав игру,нас будет двигать свысокавсе та же крупная рука.
«Новь». VII. 1934
СТРОФЫ[100]
СТРОФЫ
А. Л. Бему
Растут нелепые цветына рукаве ночной рубахи,и ветер мнет в саду кусты,а сердце замирает в страхе,а сердце падает как мячот этой непослушной крови,от приключений, неудач,от светлых крыльев в изголовьи.
Не отойдя и не остывот всех забот и дел вседневных,ты слышишь сладостный призывк замене легкой. И не гневно,не торопясь и не дрожа,ты приучаешься заранеи пальцы жадные разжать,и все отдать, себя не ранив.
И вот — забудь, что есть земля,где счастье места не находит,что плечи слабые боляти жизнь почти что на исходе.Тебе даны следы удачи больше четверти столетья, —она труднее всех задач —ищи залог судьбы в ответе.
Но числа пухнут и растут,и тут в невиданном размереответ свивается как жгут.Молчит расчетливый Сальери,а воды льются и гудяти распирают водоемы,и путники глотают яд, и все товары невесомы!
А мы бросаем как копьеодно пронзительное слово.И вина крепкие мы пьем,чтобы забыть. Сквозь бред больного,сквозь крик любви и детский зовкрадется вор и звезды блещут,перо в силках своих же строфотбрасывает тень зловеще…
И вот решаясь на дуэль,бросая смертности перчатку,готовим сыну колыбельи строим дом пустой и шаткий.Цепляясь за последний миг —хоть миг еще на этом свете! —мы пишем много странных книги не стареем на портрете.
Как страшно телу умереть!Но умираем мы охотноот горя, от любви, и впредьготовы мы бесповоротновсей милой жизнью заплатитьи смертью искупить ошибку,и так легко теряем нитьв тумане призрачном и липком.
Душе, готовой для разлук,встречаться суждено с любовью.Ах, ворожейка, много мук,глаза цыганские и брови!Слова — волшебный плеск весла —распоряжаются вещами.Как будто нам земля мала,любимым рай мы обещаем.
И этот мир такой родной,и так легко дышать при этом,а небо над тобой однои слышит праздные обеты.Кто любит, тот теряет счет,кто любит, тот всегда — навеки…Кто любит, тот легко убьет,любовь, как мартовские реки.
А память? Память, голос мой, —все та же гонка за бессмертьем.Цветы засохшие, письмо,так, как получено — в конверте.Нас сушит давняя мечта,нам хочется, пронзая воздух,для всех, всегда, всегда блистать,напоминать, как эти звезды.
И будущие наши дниснимает с картой суеверье,а затаенный страх саднити заглушает пенье Мери.И мы трепещем — здесь, теперь…Торопимся — ведь скоро, скорооткроет ветер нашу дверьперед шагами Командора.
«Легко рифмуя эту жизнь с любовью…»
