Господи, кто их обучил этой пошлости? В жизни больше не зайду в этот кабак.
– Дама желает натуральный кофе-ристретто, двойной виски и две табачные сигареты крепостью ноль-три.
– Прикурить желаете сами? От зажигалки или деревянных спичек?
О, подумала я, спички. Пожалуй, это повод терпеть пошлость.
– Спички.
– Дама за рулем? Наш ресторан может предложить такси или водителя, который доставит вас по адресу вместе с вашей машиной.
– Такси.
Официант исчез. Мне пришлось ждать несколько минут, и я поняла, почему: они кофе варили как положено. Официант снял с подноса крохотную чашечку, поставил передо мной как драгоценность – если верить цене, это так и было, – рядом с нею стакан холодной воды, бокал с виски, вазочку со льдом, пепельницу и две сигареты в упаковке. Самым последним на стол лег коробок с шестью спичками. Ровно.
Я выпила кофе, закурила. Цедила виски, любуясь рваными облаками табачного дыма. Смотрела в большое окно. За окном шел дождь. Блестели мокрыми боками машины на парковке. Я ни о чем не думала.
Художник, м-мать его за ногу.
* * *
– Чем от тебя пахнет? – спросил Август, едва я вошла в кабинет.
Я почти бросила сумочку на свой стол:
– От меня пахнет виски, табаком и злостью.
Август подошел и бесцеремонно обнюхал меня.
– Нет, – уверенно сказал он. – Еще что-то.
– Ну не знаю. Вроде бы ни в какую физическую помойку не лазала. Только в моральную. – Я тяжело села и криво усмехнулась: – Вот же подонок.
– Бейкер? – уточнил Август. – Рассказывай.
Я отчиталась. Август не задал ни одного вопроса.
– И братца своего убил он, – заявила я.
– М-м?
– Он слишком хорошо ориентируется в офисе. У него моторика уже наработанная. Все движения автоматические. Он даже притворяется так, как притворился бы человек, привыкший жить в этой геометрии. Наверняка Адам после смерти отца был в депрессии, все-таки единственный близкий человек умер. Он отца боготворил. С горя решил восстановить отношения с семьей. Узнал, что брат мается бездельем, попросил помочь с бизнесом – пока сам оправится. Залег на дно, позволил Бернарду хозяйничать в офисе. И было это минимум год назад. Потому-то и персонал весь уволен – люди же знали, что вместо Адама работал его брат, и могли уличить его во лжи.
– Думаешь, знали?
– Чтобы выдавать себя за брата, одного сходства мало. Надо уметь то, что умел он, помнить множество мелких деталей. А у них, между прочим, деловые интересы разные. И что сказал бы тот же бухгалтер, если бы его хозяин внезапно перестал разбираться в тонкостях полулегальных перевозок? Там же львиная доля контрактов строго на словах была, хоть с теми же китайцами с рынка. А потом наш симпатяга Берни освоился, решил, что это интересней, чем картинки бездарные малевать, и избавился от братца. И бомбу он сам поставил. Чтобы его сочли жертвой и не заподозрили в убийстве Адама. А так – все замечательно, какая-то банда убила брата, теперь охотится за ним.
– Пожалуй, – согласился Август. – С поправкой. Бомбу он ставил не для этого. Он подозревал, что за ним следят, но не мог отыскать камеру. В полиции ему не помогли, вот он и выдумал трюк с бомбой. Если бомба взорвется, засыплет его обломками, тут уж копы перероют все. И найдут все камеры. Везде. А ему самому ничего не сделается, особенно если он подорвет бомбу грамотно, скажем, проходя под ней в строительной каске. Повод надеть такую каску куда проще найти, чем уговорить полицию провести обыск без веской причины.
– Считаешь, не надо было подыгрывать ему?
– Почему? – Август пожал плечами. – Ты молодец, что обезвредила бомбу. Со взрывчаткой никогда нельзя быть уверенным, что она сработает как надо. При взрыве могло ранить случайного человека.
– То есть он действительно боится той банды?
– Похоже.
– Все равно не верю, что Адама убили без его участия.
– Делла, это предубеждение.
– Нет, интуиция. Меня насторожило, что он слишком осведомлен. Он знает, кто ты, кто я…
– Это не тайная информация.
– Я понимаю. Но почему-то из всех, с кем мы говорили по этому делу, только двое знают, что ты не простой инквизитор, а еще и герцог Кларийский. Знает Хента Ахири и знает Бернард Бейкер. Ахири с бандой связана. И я не верю в совпадения – в то, что Бейкер Второй интересовался твоей персоной из живописных соображений, а про меня в новостях услышал и случайно запомнил. Не-ет. Банда пыталась просчитать, кто будет играть против них. Ну а зачем еще нормальному человеку смотреть заседания Сената?! Типажи искать? Бред.
Август не возразил. Посидел, подумал, спросил незначительным тоном:
– Почему ты думаешь, что он как художник бездарен?
– Ой, достаточно на офис поглядеть. Охра с синим вообще-то сочетается, но не в таких оттенках. Понимаешь, он носит ярко-красную куртку, синие джинсы и коричневый джемпер. Офис весь – коричневый и синий. Почему я еще думаю, что он там обитает уже несколько месяцев самое малое – недавно сделан ремонт…
– Ах вот чем от тебя пахнет! – воскликнул Август. – Понимаю. Извини, я перебил. И что, его бездарность – она только в сочетании цветов?
– Нет, – я покачала головой. – Не знаю. Он при мне набросал несколько моих портретов. Техника у него, конечно, поставлена. То есть навыки рисования прекрасные. Но… Харизмы нет. Не знаю, как объяснить. Все нелепо, не там, где надо, не так, как надо… Картину привез в подарок брату. Картина чертовски хороша. Вот удивительно – хороша. Но она совершенно не сочетается ни с офисом, ни с ним самим.
– Говоришь, портрет твой нарисовал?
– Да, стилом. На бумаге. Раз-раз – и все!
Август полез в нижний ящик стола, вынул стопку чистых листов. Посмотрел на меня исподлобья – и принялся рисовать. Я дар речи потеряла. Нет, я знала, конечно, что он машинально выписывает орнаменты, когда думает. Но чтобы Август умел рисовать нечто осмысленное – для меня это открытие стало сюрпризом.
– Держи, – он протянул мне лист. – В таком стиле?
– М-да, – сказала я. – У тебя еще и получше.
– Вот именно, – кивнул Август. – Даже я умею, а я не художник. Мне просто руку поставили в школе. Подобные поделки не могут быть показателем мастерства. А та картина – ты ее зафиксировала?
– Естественно. Лови.
Я сбросила морской пейзаж ему на чип. Август вывел изображение на стену и уставился на него с легким изумлением:
– Он сказал, что имел в виду?
– Он назвал это «Романтическая полночь в Британском Гонконге».
– Очень интересно, – Август хмыкнул. – Делла, это копия картины Джеймса Уистлера «Ноктюрн: Солент» 1866 года, и изображен на ней никак не Гонконг, а пролив Солент между островами Британия и Уайт. Британский Гонконг в годы жизни этого автора выглядел ну совсем не так – это если допустить, что Уистлер там бывал, а он не бывал. Хотя поездил он немало. Интересный момент биографии: он вырос в России, там и рисовать учился, у него отец был американским инженером и строил для русских железную дорогу. Юного Уистлера даже хотели зачислить в престижное русское военное училище – как признание заслуг отца…
Я следила за его глазами и понять не могла: он что, меня так гениально дурачит? Судя по движению зрачков, Август не мог сейчас читать со своих линз информацию о картине и ее авторе. И не должен был: это дурной тон, от него отучают сызмальства. Порядочный человек не прикидывается эрудитом, а честно говорит, что пересказывает инфу из Сети… Но ведь уму непостижимо: шпарить без подсказки такие подробности о малоизвестном художнике, который творил восемьсот лет назад. Память у Августа феерическая, но кто такой Уистлер? Один из многих. Ладно бы там, Леонардо или Рафаэль какой-нибудь… Или Август на мне эксперимент ставит? Научился вытворять черт-те что с глазами?
– Жил Уистлер в Англии, после неудачного суда из-за картины «Ноктюрн: падающая ракета» переехал в Венецию, потом вернулся, прославился сам раньше, чем его картины, был светским львом, дружил с Оскаром Уайльдом…
Нет, физиологию не обманешь. Не читает он!
– Слушай, ты вообще всю мировую живопись знаешь? И вот так, едва глянув, сразу опознаешь картину?
– Ну что ты. Только культовые британские полотна. Это национальное наследие, его надо знать. В нашей школе была галерея. Масляные копии, между прочим, на холсте. А работы Уистлера, особенно пейзажные, очень трудно забыть или с чем-то перепутать. Чрезвычайно специфичный автор.
Тут-то я и вспомнила, что на холсте была полусодранная метка.
– А если Бейкер купил ее где-то? А выдал за свою в расчете на то, что мы – полные невежды? Но зачем ему везти в свой офис – он же считал его своим – купленную картину? Хотя, конечно, она синяя… а ему синий нравится. Но мне подозрительно. Ладно, я поковыряю остатки метки. На досуге.
– Лучше я, – сказал Август.
– Почему?
– Потому что ты завтра улетаешь.
– Ты тоже собирался лететь. На Землю. На свадьбу сестры.
