в руки бумажку, которую дал фотограф, и надев картуз, фон Шпинне вышел из студии. Колокольчик брякнул ему вслед. Свернув за угол, Фома Фомич раскрыл записку и прочел: «Егоркин Никодим. Старобобринская, дом Плетнева…» Попался, Никодим!
Кочкин, после того как Фома Фомич поделился своей нечаянной удачей, предложил самый простой и, с его точки зрения, самый эффективный способ дальнейших действий. Схватить Егоркина, привезти в сыскную, допросить с пристрастием, и он все расскажет. Фома Фомич план одобрил, с одним, правда, изменением. Он решил, что лучше будет, если Егоркина они не станут хватать и тащить в полицию. С извозчиком решено было поговорить где-нибудь в городе, подсев к нему в пролетку в качестве пассажиров.
Выяснив, где обычно Никодим поджидает клиентов, Фома Фомич и Кочкин отправились туда. Нашли его без труда. Фон Шпинне, ничего не говоря, указал пальцем на прорези в фордеке, Кочкин кивнул.
– Свободен? – надвинув на глаза канотье, спросил Фома Фомич у расслабленно сидящего на козлах Егоркина.
– Свободен! – буркнул тот, не оборачиваясь.
Уселись и сказали куда ехать, на тихую тупиковую улочку у кожевенного завода. Ехать именно туда было решено заранее.
– Как раз то, что требуется, – осматривая накануне улочку, сказал фон Шпинне. – Место глухое, безлюдное, в таких местах приятно превышать служебные полномочия или злоупотреблять ими…
На всякий непредвиденный случай с самого утра в этом тупике расставили нескольких агентов. Мало ли, а вдруг Егоркин бежать станет или еще чего выкинет.
– В самый конец! – приказал Кочкин извозчику, когда они въехали на Первую заводскую.
– А теперича куды? – спросил Егоркин. Путь им преградила высокая, выложенная из дикого камня стена, частью разрушенная, но все еще представляющая собой непреодолимое препятствие для коляски.
– А теперича стой! – сказал, передразнивая извозчика, фон Шпинне. – Ну, здравствуй, Захар Микошин, или как там тебя?
– Егоркин я, Никодим, – проговорил извозчик, по-прежнему не оборачиваясь к своим седокам. Но было явственно видно, как вздрогнула его сутулая, задубелая вдоль и поперек, высмотренная тысячами глаз перевезенных пассажиров спина.
– Ну, здравствуй, Егоркин Никодим! – с нотками иронии в голосе вторично поприветствовал извозчика фон Шпинне. – Ну что, так и будешь сидеть к нам задом или все-таки развернешься?
– Мне, ваше степенство, некогда разговоры разговаривать, мне хлеб зарабатывать надобно, – также сидя спиной к своим клиентам, проговорил Егоркин и спустя мгновение присовокупил: – А коли вам расплатиться нечем, то ладно, опосля как-нибудь расплатитесь. Я понимаю, когда денег нет, сам такой…
– Ох, чувствую, Егоркин, чувствую, миром наш с тобой разговор не закончится! – вздохнул фон Шпинне и выразительно посмотрел на чиновника особых поручений. Кочкин все понял. Он сделал знак рукой, и откуда ни возьмись у пролетки выросли два дюжих молодца. Еще один знак рукой, и молодцы ловко, не говоря ни слова, сволокли кучера с козел и поставили на землю. Егоркин попытался ударить одного из агентов кнутовищем, но тот увернулся и дал в ответ извозчику такую зуботычину, что Егоркин отлетел на пару саженей назад и упал на спину. Молодцы подбежали к нему, подняли и, держа под руки, притащили к пролетке. У извозчика из носу сочилась кровь.
– Узнаёшь меня? – снимая канотье, спросил у безумно вращающего глазами Егоркина Фома Фомич.
– Нет! – выкрикнул тот.
– О, да ты у нас кремень-мужик! Что ж, мы так и думали, бить тебя никакой пользы нет, но разговорить сможем и без битья.
Лишь только Фома Фомич сказал это, Кочкин выпрыгнул из пролетки, обошел вокруг. Оказался на той стороне, где стояли агенты с Егоркиным. В руке Меркурия был нож, узкое длинное лезвие направлено вниз. Кочкин приблизился вплотную к извозчику и переложил нож (больше, впрочем, походивший на кинжал) из руки в руку. Глаза Егоркина наполнились страхом.
– Узнаёшь меня? – повторил свой вопрос фон Шпинне.
– Нет! – прохрипел извозчик.
– Может быть, действительно не узнаёт? – как бы размышляя вслух, сказал Фома Фомич.
В глазах Егоркина блеснуло что-то отдаленно напоминающее надежду, и, возможно, эта надежда усилилась, если бы не Кочкин, который быстрым шагом вернулся к пролетке и принялся своим кинжалоподобным ножом резать кожаный фордек. Нож был остр как бритва, не зря же вчера вечером Меркурий извел на него половину оселка. Кожа резалась легко, почти без звука.
– Что же ты делаешь, ирод? – задохнулся от возмущения Егоркин и попытался вырваться из рук агентов, но его цыплячьих усилий хватило лишь на то, чтобы дернуться.
– Узнаёшь меня? – уже в третий раз задал свой вопрос фон Шпинне, голос его приобрел металлическое звучание.
– Да узнаю, узнаю, будь ты неладен! – выкрикнул Егоркин и плюнул на землю. Фома Фомич сделал предупредительный знак рукой, и Кочкин перестал резать фордек.
– А знаешь, кто я такой? – продолжал пытать извозчика фон Шпинне.
– Не знаю! – ответил тот хотя и сдавленным, но уже более спокойным голосом.
– Я начальник губернской сыскной полиции, полковник фон Шпинне. Я тоже, как и ты, не бездельник. Мне так же, как и тебе, нужно зарабатывать свой хлеб. Поэтому, дабы не терять время ни мое, ни твое, здесь и сейчас я спрошу у тебя все, что меня интересует. Ты правдиво ответишь, и мы расстанемся добрыми друзьями. Если вздумаешь врать, – фон Шпинне сделал паузу и угрожающе взглянул на Егоркина, – если вздумаешь врать, разломаем твою коляску на мелкие кусочки. Вот на такие, – начальник сыскной сдвинул указательный и большой пальцы, оставив между ними мельчайшее расстояние, – а лошадь отдадим вон ему. – Фома Фомич указал на жавшегося к забору человека. Тот подошел ближе, и все увидели, что это цыган. – И ты, Егоркин Никодим, умрешь с голоду. Ну как, будешь говорить правду?
– Буду, – ответил извозчик, и агенты почувствовали, как вдруг потеряло устойчивость, обмякло тело извозчика.
– Подведите его ближе! – приказал Фома Фомич молодцам. – Ну, ты, наверное, догадываешься, о чем я тебя, мерзавца, буду спрашивать?
Егоркин кивнул. А начальник сыскной продолжил:
– Итак, кто надоумил сыграть с нами злую шутку, рассказать о женщине в черном с белым букетом бумажных цветов, кто?
– Ну, она же и надоумила!
– Кто «она»?
– Женщина в черном…
– Как это произошло?
Егоркин (агенты уже давно его отпустили, а сами куда-то делись) стал, жестикулируя, рассказывать, как женщина в черном подсела к нему у губернского правления, предложила работу за хорошую плату: разыграть двух обманутых мужей, чтобы не следили за женами…
– Ты говоришь, она подсела к тебе возле губернского правления?
– Точно, и не сумневайтесь.
– А теперь припомни, может быть, эта женщина выходила из губернского правления?
Егоркин задумался, похлопал глазами и несколько секунд спустя кивнул:
– Вспомнил. Точно, как вы и говорите, она вышла из губернского правления. Как я мог такое-то забыть, голова моя дырявая…
– У входа в губернское правление стоит жандарм, видел, наверное?
– Как же, видал! Стоит, мордатый такой, наверное, харчи у них, у жандармов, хорошие.
– Как жандарм отреагировал на женщину?
– На какую женщину?
– Дурака не валяй, какую женщину.
– Чего, прошу прощения, сделал?
– Когда женщина вышла из дверей губернского правления, как повел себя жандарм?
– Как повел? Ну, как повел… Он эта, откозырял ей, приложил руку к картузу.
Неожиданно для всех фон Шпинне рассмеялся:
– Мы же с тобой, Никодим, договаривались, ты будешь говорить правду. А ты, скотина, нагло врешь, и на что только надеешься, подлец?
– Я говорю, как было…
– Нет-нет, все не то ты говоришь.
– Да то, как было, так и говорю, мне резону брехать нету!
– Мужичонка ты, я вижу, склизкий, и поэтому поедешь с нами.
– Так ведь…
– Молчать, каналия!
Далее произошло вот что. Снова точно из-под земли выросли молодцы, с одной только разницей, теперь их было трое. Быстро скрутили Егоркина и втолкнули в подъехавшую полицейскую пролетку.
Четыре дня Егоркина держали под замком. Кормили скудно, если это вообще можно было назвать кормежкой. Так, давали кусок хлеба, чтобы раньше времени ноги не протянул. На допросы не вызывали. Извозчик в холодной сидел тихо, не бунтовал. Когда забрезжил рассвет пятого дня, уже знакомые нам молодцы, не говоря ни слова, вытащили Егоркина из камеры и поволокли куда-то вверх по лестнице. Выражения лиц у молодцов были суровые, поэтому извозчик не решился на вопрос, куда его ведут. Привели Егоркина, конечно же, к фон Шпинне. Усадили на стул, а сами стали по бокам.
Начальник сыскной просматривал бумаги или делал вид, что просматривает. Он поднял глаза на Егоркина, грустно
