Но государственный обвинитель смело принимается за объяснения и другого поразительного явления на процессе: “Я обращаюсь теперь непосредственно к объяснению того, почему сознаются подсудимые. Вопрос о пытках мы отбрасываем в сторону… Но почему — психологически поставим вопрос, — почему сознаются? А я спрашиваю: а что им оставалось делать?”
И завершает Крыленко, забывший уже об отсутствии улик у обвиняемых, словами: “Вот почему эти люди, представители отжившего класса, взятые с поличным (??! — А. Х. ), сознаются”.
Понятно, что разбор оговоренных Рамзиным эпизодов о причастности Б. С. Стечкина к разведывательному отделу Генштаба французской армии, хотя и очень отдаленной и неявной причастности, не имеет никакого смысла. Это — примитивная выдумка следователей Лубянки.
Важно заметить другое обстоятельство: все упоминаемые в многословных свидетельствах и показаниях имена, если они не входят в “обойму” той восьмерки обвиняемых, которая размещалась на сцене Колонного зала и над которой, собственно, и производился показательный суд, сопровождались еле заметными комментариями-сносками, содержание которых было разным, но смысл один: присутствие указанного лица на суде невозможно.
В этих малозаметных сносках заключен весь смысл “чистой” работы следователей: ссылайся на то или иное лицо сколько можешь, а на суд это лицо не вызовешь и вообще — не найдешь.
По таким сноскам можно составить небольшой, но важный список:
1. Пальчинский П. А. — расстрелян.
2. Хренников C. A. — умер во время следствия.
3. Федорович И. И. — осужден.
4. Рабинович Л. Г. — осужден на шесть лет.
5. Красовский — осужден на десять лет.
6. Евреинов Е. Ф. — привлечен по другому делу.
7. Стечкин Б. С. — тоже.
Как видно, сноска на Б. С. Стечкина в стенограмме туманна, и если это “тоже” означает “привлечен по другому делу”, то обман и здесь. Потому что семья Стечкиных получила в свое время справку о том, что Б. С. осужден именно по “Делу „Промпартии””. Игра в сноски в данном случае означает то, что упомянуть на процессе по делу о контрреволюционной организации Союза инженерных организаций (“Промышленная партия”) профессора Б. С. Стечкина необходимо — с тем, чтобы объяснить “массам” его арест, а вызвать на суд — никак нельзя! Профессор привлечен по “другому делу”…
В 3-м издании Большой Советской Энциклопедии в статье “Промпартия” сказано: “Судебный процесс Промпартии способствовал изоляции контрреволюционных элементов интеллигенции, сыграл значительную роль в переходе старой технической интеллигенции на позиции социализма”.
Переход Б. С. Стечкина “на позиции” после освобождения в конце 1931 года от обвинений в причастности к контрреволюционной организации затянулся. В 1937 году он был арестован снова и уже без каких-либо объяснений и обвинений.
А Борис Сергеевич — остался все тем жe…
Солженицын о нем — “В круге первом”:
“Это вот так, бывало, в тридцать девятом — в сороковом Бориса Сергеевича Стечкина с шарашки вызовет Берия, — уж он с пустыми руками не вернется: или начальника тюрьмы переменят, или прогулки увеличат <...> Хорош человек был Борис Сергеевич…”
Тень “Дела „Промпартии”” преследовала Стечкина в течение всей его жизни. Ибо Стечкин всю свою жизнь нес в себе неистребимый заряд созидателя и здравый смысл свободного от политических химер человека. Коммунистической власти было “неудобно” со Стечкиным, он был чужим для нее деятелем. И поэтому, как только Стечкин добивался значительных успехов в порученном ему той же властью деле, он незамедлительно снимался с работы. Так происходило с дьявольской периодичностью через каждые семь лет: в 1930-м, в 1937-м, в 1955-м, в 1962-м. Менялась только форма гонения: в первых двух случаях были аресты и заключения, затем — увольнения “по собственному желанию”. При таком отношении к ученому ни о каком его наследии, ни о какой научной школе в серьезном понимании не могло быть и речи.
Показательно, что Стечкин, когда его причисляли к тому или иному типу ученых, всегда возражал: “Я — инженер-механик”. Окружавшие принимали такой ответ за проявление известной всем скромности академика. Да, Стечкин при всех его официальных и неофициальных заслугах был на редкость скромным человеком. Но в этом ответе, несомненно, звучала и позиция ученого. “Я — инженер-механик” произносилось тогда, когда в СССР профессия инженера фактически обесценилась как в идейном, так и в материальном отношении. Первую скрипку в промышленности власть отдала ученым. Это было следствием все того же “Дела „Промпартии””, все той же неприязни к инженерам, которая осталась у советской власти навсегда.
В 1930-м, а затем и в 1937 — 1943 годах Стечкин оказался единственным арестантом из числа бывших участников воздухоплавательного кружка Н. Е. Жуковского, созданного еще в 1909 году. Среди “кружковцев” именно он был более всех близок “отцу русской авиации”, именно на него старый профессор возлагал свои надежды в грядущем развитии отечественной авиации и авиамоторостроения.
И старый профессор не ошибся. Но только через сорок лет после кончины Н. Е. Жуковского, в год своего 70-летия, Борис Сергеевич утверждается директором организованного им Института двигателей, который быстро превращается в крупный научный центр и становится местом паломничества ученых и конструкторов разных специальностей.
Созданию Института двигателей, начавшего свою историю с Лаборатории двигателей при Академии наук в 1952 году, Стечкин посвятил полные десять лет. Общее число сотрудников института за это время увеличилось до 1700 человек и продолжало расти.
Сам Институт двигателей, впервые объединивший практически все проблемы двигателестроения, символизировал собой логическое завершение теоретических и практических начинаний Стечкина в его жизни.
Но вскоре оказалось, что деятельность Стечкина снова вошла в противоречие с властью. Для партийно-государственных структур, направлявших научную деятельность в стране, институт Стечкина, неожиданно для них ставший таким мощным и авторитетным, оказался той “народной стихией”, которую эти структуры допустить не могли “по определению”.
Институт двигателей был расформирован. “Теперь вместо него сделали 1389-е конструкторское бюро, как будто их прежде у нас было мало...” — заметил по этому поводу Борис Сергеевич, выступая в Академии наук.
Закрытие института привело к разрушению уникальной возможности разумно организовать комплексные исследования в стране под руководством единого научного центра. Были остановлены научно-исследовательские работы по двигателям и газотурбинным установкам, применяемым во всех средах, включая космос. Свернуты программы по экологической безопасности автотранспорта. Развалены работы по новым энергоносителям и рабочим телам.
Так что если говорить о развале отечественной промышленности, то для двигателистов он начался с 1963 года, когда был закрыт институт Стечкина — Институт двигателей.
В последние годы наметилось определенное повышение интереса нашей научно-технической общественности к памяти и наследию Б. С. Стечкина. Если говорить о фактах, то наиболее замечательны три из них.
Первый. Успешно завершилась большая работа группы энтузиастов по сбору, подготовке к печати и изданию трудов академика. В конце прошлого года вышел в свет третий том издания: Б. С. Стечкин, “Избранные труды” (М., Физматлит, 2005). Трехтомник издан под редакцией президента Российской академии наук академика Ю. С. Осипова. Успех работы был обеспечен благодаря энергичному участию в издании младшей дочери Бориса Сергеевича, хранительницы семейного архива — Ирины Борисовны и внука — тоже Бориса Сергеевича, академика Академии космонавтики — Стечкиных. Помимо РАН финансовую помощь в издании трудов Б. С. Стечкина оказал и ряд спонсоров, среди которых известный двигателист, академик Российской инженерной академии Виктор Михайлович Чепкин, генеральный конструктор НПО “Сатурн”.
Таким образом, издание состоялось, но наследие Стечкина все еще ждет своих новых исследователей из молодого поколения ученых и инженеров.
Второй. Не угасает работа периодического, проходящего каждые пять лет научного симпозиума, посвященного памяти Б. С. Стечкина. Симпозиумы готовит один из многочисленных учеников академика профессор ВВИА им. Н. Е. Жуковского Юлиан Николаевич Нечаев. Очередной симпозиум прошел в рамках XXX академических чтений по космонавтике в конце января текущего года.
