― А ты? ― встрепенулась Анна, накрывая ладони мужа пальцами.
― Мне нужно сходить в подвал, ― произнёс Альфред. ― Если Дороховы с их восточной магией хозяйничали здесь, то пройти мог кто угодно. Что я за муж и отец, если не могу защитить свою семью? ― добавил он чуть тише, не глядя на Анну.
― Алек, всё хорошо. ― Анна провела ладонью по седеющим волосам мужа.
― Нет, Аня, не хорошо. ― Альфред резко встал. Анна видела, как он на секунду прикрыл глаза, отгоняя чёрных «мушек» крови. ― Ложись спать, а я к тебе приду позже.
Анна слышала, как хлопнула подвальная дверь, но у неё не было никакого желания спускаться вниз и пытаться подглядеть, что же там делает Альфред. Несколько раз в год ― на Хэллоуин и Вальпургиеву ночь ― Альфред подновлял магическую защиту дома. Это был чуть ли не единственный аспект работы, куда Анне вход был закрыт. Несколько раз она тихонько подкрадывалась к двери в подвал, но так ничего не смогла ни услышать, ни увидеть. Иногда ей чудились странные нездешние запахи, название которым она не могла подобрать, но и только. В конце концов, Анна решила, что это ― личное дело колдуна, каким был её муж.
Вот и сейчас Альфред закрылся в подвале, а Анна поднялась наверх. Она тяжело дышала, прислонившись спиной к стене. Сердце колотилось как бешеное, перед глазами плыли тени. Опершись о дверь, Анна выпрямилась и сняла через голову трикотажное платье. Затем расстегнула шуршащий бандаж и стянула декомпрессионные чулки. Оставшись в одном белье, Анна подошла к высокому зеркалу, висевшему в отгороженной японской ширмой части комнаты.
Её русые волосы беспорядочной волной лежали на плечах и струились вдоль спины. Лунный свет пробивался через тонкие занавески, заливая комнату золотистым холодным сиянием. Когда-то луна вызывала у Анны трепет, чуть ли не ненависть, но сейчас, когда из-за беременности не могла обращаться, то поняла, какой стала уязвимой. Будь она волчицей, разорвала бы отца и сына на девяносто девять ран, но не позволила бы даже переступить порог её дома с непонятными угрозами.
― Луна! ― Анна подошла к окну и подставила лицо лунному свету. До рези в глазах она всматривалась в испещрённый шрамами лик ущербной луны. ― Когда-то я говорила, что не отдам тебе детей. Но сейчас прошу: защити его!
Луна так и осталась молчаливой, а Анна со вздохом опустилась на кровать, подсунув под нывшую поясницу подушку. Альфред сказал ложиться, но она собиралась дождаться мужа.
***
Альфред слышал, как Анна поднялась наверх. Когда хлопнула дверь спальни, он кивнул сам себе и, взявшись за ручку подвальной двери, зашёл внутрь. Откликаясь на его присутствие, лестница озарилась подрагивающим живым светом. Залетавшие через подвальное окно маленькие феи-светлячки затрепетали под потолком. Глубоко вздохнув, Альфред спустился вниз.
Подвал встретил привычной тишиной, лишь вечные свечи из Атлантиды горели ровным светом, отбрасывая причудливые тени на каменный пол. Вычерченные мелом и сажей линии пересекали друг друга. Сплетаясь, они образовывали вязь рун, в центре которой замыкался круг.
Ступая босыми ногами по тёплому от пламени камню, Альфред принялся неспешно раздеваться. Он аккуратно сложил одежду на ступеньках. Полностью обнажённый, он вступил в круг. Разложил в закопчённом, полном пепла очаге, выдолбленном прямо в полу, ветки можжевельника, щедро всыпал белые мягкие ягоды и зёрна-кометы гвоздики. От лёгкого щелчка пальцев ветви начали неспешно тлеть. Растёр в пальцах душистую мяту и провёл покрытыми соком ладонями по шраму на шее, груди и животе. Поставил на тонкую решётку очага плошку с застывшим жиром и щедро всыпал туда полынную золу.
Когда жир растаял и стал жидким, Альфред быстрыми движениями костяной лопатки смешал его с золой. Окунув в обжигающую смесь руку, Альфред провёл пальцами по правой стороне лица, оставляя на коже чёрные, остро пахнувшие следы. Точно такие же полосы он провёл на груди и шее.
Его правый глаз видел мерцание силы, кровь несла по телу магию. Теперь он сделает то, что должен: наведёт на дом сильнейшую защиту. Альфред протянул руку, коснувшись складок тяжёлой коричневой ткани, и потянул вниз. Накидка с глухим шуршанием упала на пол, открыв взору Альфреда большое прямоугольное зеркало в золотой раме.
Дым от тлевшего сбора уже заполнил подвал, окутал тело Альфреда, проникнув в лёгкие и кровь. Чувствуя, как начинает кружиться от бурлившей магии голова, он опустился на пол перед зеркалом, скрестив ноги по-турецки. Огоньки свечей отражались в раме, уходили вглубь зачарованной стеклянной поверхности.
Альфред глубоко вдыхал дым и, не отрываясь и не моргая, смотрел в зеркало. Он видел размолотые в слабо мерцавшую труху охранные заклинания, которыми он окружил дом до этого. Наивный, он полагал, что никому смелости не хватит вломиться в дом великого Альфреда Дрелиха! Со стыдом и болью он осознал, что подновлял заклинания только прошлой весной. Целый год они с Анной жили, спали, занимались любовью, готовились стать родителями в доме с такой хрупкой защитой. Альфред вдруг показался себе колоссом на глиняных ногах.
Не показался. Он действительно увидел это в зеркале. Альфред почувствовал, как по спине крадётся когтями холодок. Он не умел предсказывать, не видел будущего совершенно, даже простейшие гадания на Святки и праздник Ивана Купалы не давались ему. Но сейчас он видел себя, таким, каким его воспринимали отец и сын Дороховы. Глаза слезились, но Альфред продолжал вглядываться в зеркало, возводя, виток за витком, двойную спираль защиты вокруг дома.
Он видел всякое. И не всё ему хотелось вспоминать. На миг он увидел Анну: в одном белье она стояла перед зеркалом в их спальне, а внутри неё двигался ребёнок. Их ребёнок. Альфред уже хотел потянуться к нему, прикоснуться, как вдруг изображение отошло в тень. Вместо жены из темноты выплыла Лия ― Хозяйка Серебряного Ключа. Рядом с ней сидел пресловутый Ильинский, которого он тотчас вспомнил, потому что видел много раз и хотел забыть. Лию сменила другая подруга Анны ― Милена. Безалаберная и разговорчивая, с волосами сиреневого цвета. Следом показалась высокая стройная женщина с короткой стрижкой: мать Анны ― Глория. Замечательная женщина, которая жила со вторым мужем в столице и никогда не вмешивалась в жизнь дочери словом или делом, только дарила дорогие подарки и приезжала на некоторые праздники. А вот и Леший смеялся на новоселье и, озорно оглядываясь, сворачивал самокрутку. Боги, как же они тогда накурились таёжных трав!..
Зеркало показывает тех, кто был в доме, вспомнил с усмешкой Альфред. Но изображение уже поменялось. Теперь он видел Ирину Дорохову, такую, какой она ему запомнилась: невысокая, статная, чуть полная, с густыми чёрными волосами, собранными в узел на затылке. Её ярко подведённые тёмно-ореховые глаза смотрели прямо на него. На секунду Альфреду показалось, что Ирина его видит. Накрашенные красной помадой губы видения что-то шептали. Тонкий шрам от осколка зеркала на её верхней губе выделялся особенно чётко. Пламя Атлантиды едва заметно колыхалось. Или это было его собственное дыхание?
Он помнил наизусть предсказания Ирины: те, что она говорила при нём, и те, которые были сделаны задолго до его появления в семье Дороховых. Особенно глубоко отпечаталось в памяти давнее пророчество, которое она, как рассказывала, изрекла в свою первую брачную ночь. Прорицательницы всегда выходили замуж девственницами.
В костях и песке свила гнездо бескрылая птица Гамаюн с синими глазами. Пестрокрылая птица Сирин поёт дивные песни и плачет по своим должникам. От крови венчанного смертью родится птица-счастье Алконост.
Три певчие птицы, три источника силы. Константин Львович всё ждал, что от него, некроманта, родится тот самый Алконост, но когда Павел оказался обычным колдуном, обозлился на жену и перестал ей верить.
Альфред усмехнулся, обливаясь потом и вдыхая густой запах можжевелового дыма, смешанного с бледным призрачным соком плодов снежеягодника. Глупо было полагать, что третья птица родится от кого-то, кроме двух других. А у певчей Сирин и смерть-птицы Гамаюна, насколько он слышал, есть дочь. Очередной круг замкнулся.
