— Нет у меня никакой гребаной хромоты!
— Следи за словами, Джонатан! — сказала она, бросив на меня недовольный взгляд.
— Хорошо, мам. У меня нет никакой чертовой хромоты, — торопливо повторил я.
— Почему ты так болезненно реагируешь? — резонно спросила мама. — Дорогой, у тебя опять что-то с тестикулами? Если да, говори, не стесняйся.
Я открыл рот, чтобы ответить, но тут же закрыл.
Спорить с этой женщиной было бессмысленно. Мне все равно у нее не выиграть, а если я и дальше буду продолжать разговор в таком тоне, она применит мерзкий прием, как это делают все матери, когда хотят, чтобы ты сам во всем сознался.
Господи Исусе!
— Спокойной ночи, мама, — скороговоркой произнес я и повернулся, готовый поскорее убраться из кухни.
— Еще кое-что.
Я вдохнул, стараясь успокоиться, и повернулся к ней:
— Я слушаю.
— Кто это? — спросила мама, постучав пальцем по газете, лежавшей на разделочном столе.
Ее губы дрогнули, как бывало перед улыбкой.
— Кто — кто? — хмуро спросил я.
Мама действительно заулыбалась во весь рот. Она взяла газету и повернула так, чтобы мне было видно.
— Вот это.
Продолжая улыбаться, она постучала ногтем по большому цветному снимку, запечатлевшему нас с Шаннон на прошлой неделе, после матча Кубка среди мужских школьных команд.
— Местная газета или национальная?
— Национальная.
Чтоб. Вас. Всех.
— Дай мне, — потребовал я, подходя ближе.
Забрав у матери газету, я смотрел на снимок девчонки, которая уже почти два месяца сводит меня с ума.
Выглядела она потрясающе; широко раскрыв глаза, она улыбалась, а я придерживал ее за талию.
Распущенные каштановые волосы развевались на ветру.
Ее макушка упиралась мне в подмышку — такой маленькой она была.
А потом я прочитал подпись, и у меня заколотилось сердце.
Джонни Кавана, 17 лет, вместе со школьной подругой Шаннон Линч празднуют победу Томмен-колледжа над соперниками из Килбега в финальном матче на Кубок среди мужских школьных команд в прошлую пятницу. Кавана привел свою команду к пятой победе подряд, завоевав очередной трофей в своей блистательной карьере и положив конец всем слухам о его травмах. Симпатичная школьница, сияя перед камерами, поздравляет Джонни с победой. На просьбу прокомментировать статус их отношений Кавана ответил вежливым отказом, но не зря говорят, что одна картинка стоит тысячи слов…
— Какая симпатичная девочка, — задумчиво произнесла мама, отвлекая меня от мыслей. — Вы вместе смотритесь совершенно замечательно.
— Мам, ничего подобного, — пробормотал я, прекрасно понимая, на что она намекает. — Она просто друг.
— Тебя часто фотографировали с друзьями, но таких, как она, я еще не видела, — поддела мама. — Радость моя, снимок получился просто великолепным. Должно быть, редактор был того же мнения, раз отдал тебе целую страницу.
— На прошлой неделе мы играли финальный матч за кубок, — отмахнулся я, продолжая поедать глазами снимок. — Мы победили. Это большое событие. Я капитан школьной команды, потому мне и отдали целую страницу.
— Я счастлива за тебя, дорогой, — восторженно произнесла мама. — И как же ее зовут?
— Шаннон.
— И?
— И это ее имя, — бесстрастным тоном ответил я.
— А что-нибудь еще мне можно узнать?
— А что еще ты хочешь? — Я стал заводиться. — Я же тебе сказал: она просто друг.
— Просто друг, — язвительно повторила мама. — Разумеется, а я тогда — непорочная Дева Мария.
— Умоляю, только не рассказывай мне о своей непорочности, — простонал я.
— Почему? — удивилась мама. — Предпочитаешь поговорить о твоей?
Нет.
Нет.
Боже мой, только не это!
— Я спать.
Сунув газету под мышку, я пошел к двери, изо всех сил стараясь не хромать.
— Отдай мне газету, — со смехом попросила мама. — Я хочу вырезать снимок и повесить в рамке.
— Ну уж нет, — сердито бросил я.
Войдя к себе, я щелкнул задвижкой, бросил газету на кровать и отправился в ванную, примыкавшую к моей комнате.
Раздевшись, я включил душ и вошел в кабину.
Там я осторожно опустился на пол, обхватил колени и уперся в них лбом.
Сил стоять не нашлось.
Мама права.
Я не в форме.
С закрытыми глазами я сидел под струями обжигающе горячей воды и дрожал.
Я откинул волосы с лица и горько вздохнул, потому что в мозгу пронеслись все страхи и тревоги за будущее.
Жизнь катится в ад.
Тело распадается на куски.
Мечты вылетают в трубу.
У меня целый ворох проблем, стоящих внимания.
И при всем этом я не могу выкинуть из головы ее.
Эти полуночно-синие глаза и болезненно точные слова.
Мало того что она постоянно заполняет мои мысли, так теперь еще появился снимок, который будет терзать меня.
И я буду терзать себя этим снимком.
Таков план.
19. Отцовская проверочка на ночь глядя
Шаннон
— Хороший был день?
Эти слова встретили меня, когда я вернулась домой после чудовищной поездки с Джонни.
Кто угодно в мире спросил бы меня об этом, и я бы нашла что ответить, но меня спрашивал отец.
Он стоял в нашем маленьком коридоре, держа в руке свернутую газету, и спрашивал, как прошел мой день, и это было пугающе.
— Ты что, оглохла? — заорал он, сердито глядя на меня. Белки его карих глаз налились кровью. — Я задал вопрос, девка.
От него разило виски — я мгновенно насторожилась и лихорадочно стала соображать.
Пособие он получает по четвергам.
Тяжелые дни.
Но не по вторникам.
Затем я вспомнила, какое сегодня число, и мысленно отругала себя за оплошность.
Сегодня первое марта.
И сегодня же первый вторник месяца.
День выплаты пособия на детей.
День, когда ирландское правительство ежемесячно выдает родителям деньги на каждого имеющегося ребенка.
Это означает сотни евро, просаженных в букмекерских конторах и пабах.
Это означает недели нужды и каторжного труда для нашей семьи из-за неспособности отца сдерживать себя.
Душа у меня ушла в пятки.
Пробормотав быстрый ответ, я вытащила ключ из входной двери, сунула в пальто и проскочила мимо рослой фигуры отца, думая взять из кухонного шкафа пачку печенья и побыстрее ретироваться в убежище своей комнаты.
Чувства были обострены до предела. Мозг работал на полных оборотах. Мне удалось добраться до кухни, но отец, словно дурной запах (в прямом и переносном смысле), последовал за мной.
Он привалился к дверному косяку и, сжимая в руке газету, заблокировал мне выход.
— Как дела в школе?
Я стояла к нему спиной, роясь среди пакетов с супом и банок с консервированной фасолью.
— Нормально, — ответила я.
— Нормально? — ехидно переспросил он. — Мы платим четыре тысячи евро в год за «нормально»?
Вот так-то.
Вот такой у меня папочка.
— Папа, все замечательно, — быстро добавила я. — У меня был продуктивный день.
— Продуктивный день? — передразнил он, разбавляя насмешливость жестокостью. — Нечего умничать со мной, девка.
— Я и не умничаю.
— И ты опоздала! — рявкнул он, пьяно комкая слова. — Какого дьявола ты опять опоздала?
— Опоздала на автобус, — испуганно выдавила я.
— Гребаные автобусы, — изрек родитель. — Гребаная частная школа. Ты, девка, сплошная заноза в заднице!
Моего ответа не требовалось, и я промолчала.
Он всегда называл меня девкой, словно моя принадлежность к женскому полу была чем-то оскорбительным. Иногда меня это задевало, но только не сегодня.
Я целиком была в режиме самозащиты, зная, что должна покинуть кухню без последствий, а для этого требовалось спокойно выслушивать отцовский бред, держать язык за зубами и молить Бога, чтобы отец оставил меня в покое.
— Девка, а ты знаешь, где твоя мать? — в той же манере спросил он.
