Вскоре он выбрал песню на пятой дорожке, и в салоне зазвучало знакомое гитарное вступление, временно отвлекая меня от тревожных мыслей.
Джонни прибавил громкость, и песня «The Middle» рок-группы Jimmy Eat World буквально оглушила меня. Вибрацию басов я ощущала костями.
Я любила эту песню и считала ее своим гимном.
Без шуток, я каждый день тонула в ее словах.
Если музыка способна исцелять разбитые сердца, слова этой песни врачевали мне душу.
Ифа подарила Джоуи на Рождество микс-диск, на котором была и эта песня. Брат явно не оценил подарок девушки, потому что месяц назад я совершила сестринский рейд в его комнате и стащила диск, а он до сих пор не хватился.
Диск постоянно был в моем CD-плеере, песня стояла на повторе, и я ее слушала каждый вечер перед сном.
Я сосредоточилась на словах, которые знала наизусть, и попыталась хоть как-то совладать с нервами, но панк-роковый бит лишь подхлестывал и опьянял моего трезвого водителя. С тех пор как мы выехали на шоссе, Джонни дал полный газ и только наращивал скорость.
Когда стрелка спидометра миновала цифру 120, я закрыла глаза и перестала дышать.
Прикрыв лицо ладонями, я смотрела в щели между пальцами и стонала всякий раз, когда в салоне мелькали фары машин, несшихся по встречным полосам.
— В чем дело? — Потянувшись к консоли, он прикрутил громкость. — Шаннон! — Его внимание металось между дорогой и моим лицом. — Ты в порядке?
— Ты слишком быстро едешь, — выдавила я.
— Расслабься, мы не нарушаем скоростной режим, — ответил он, но немного сбросил скорость. — И я опытный водитель. Со мной ты в безопасности.
— Хорошо, — пробормотала я, чувствуя, что мы по- прежнему несемся быстрее ста километров в час. — Но если ты еще сбросишь скорость, мне станет лучше.
Тяжело вздыхая, Джонни исполнил мою просьбу.
— Теперь довольна? — спросил он, постучав по приборной панели.
Я подалась вперед и взглянула на спидометр.
Восемьдесят километров в час.
— Да, — выдохнула я, и взвинченные нервы чуть расслабились. — Спасибо.
Откинувшись на спинку сиденья, я позволила себе взглянуть на Джонни.
Он смотрел на дорогу. Одна рука оставалась на рычаге коробки передач, локоть другой упирался в дверцу.
Словно почувствовав, что я за ним наблюдаю, Джонни глянул вбок и застукал меня.
Я слегка улыбнулась.
Он напряженно смотрел на меня и не улыбался.
Моя улыбка погасла.
Тихо зарычав от досады, он повернулся к дороге.
Джонни качал головой, бормотал что-то неразборчивое, сжимая руль.
Чувствуя себя отвергнутой, я сцепила руки на коленях и стала смотреть вперед, не решаясь снова взглянуть на него.
Остаток пути мы молчали, и только песни, звучавшие из колонок, пробивали эту гнетущую тишину.
— Послушай, — заговорил Джонни, когда впереди появились огни Баллилагина. — Я про то, что тебе рассказал. Про операцию. — Тон его был спокойным и даже вежливым. Ко мне он не поворачивался, лавируя по узким улочкам и переулкам. — Я был бы тебе благодарен за сохранение конфиденциальности.
Благодарен за сохранение конфиденциальности?
Его так смущает паховая травма?
Пожил бы с никчемным отцом, который умеет только просаживать пособие по безработице и брюхатить жену, при этом ныряя в постель с любой дурочкой, готовой на это.
Задетая этой фразой, я повернулась к нему и спросила:
— Джонни, ну кому я бы стала рассказывать?
— Своим подругам, — тут же ответил он и почти шепотом добавил: — Моим друзьям.
— Так знай, я никому не собираюсь рассказывать, — заявила я, разозленная и оскорбленная его недоверием. — Я не трепло.
Он еще крепче обхватил руль и не ответил.
Меня раздражал его изменившийся тон, ставший официальным, не говоря уже про то, что все последние пятнадцать минут он полностью игнорировал мое присутствие. Я повернулась к нему и рявкнула:
— И вообще, с какого перепуга я должна кому-то рассказывать?
— Потому что, — коротко бросил он, продолжая следить за дорогой. — Я знаю, как ведет себя большинство девчонок.
Большинство девчонок?
Если он считает, что я похожа на большинство девчонок, тогда зачем потратил кучу времени на разговоры со мной?
Зачем задавал мне столько вопросов, располагал к ответам, если считает, что я не отличаюсь от большинства девчонок?
Зачем вообще возиться со мной?
— Ты ведешь себя глупо, — пробормотала я.
— Я веду себя осторожно, — спокойно возразил Джонни. — Я вообще не должен был ничего тебе рассказывать. Я проявил идиотскую беспечность и теперь прошу войти в мое положение и держать язык за зубами. Шаннон, слишком многое поставлено на карту. Если история просочится наружу, это сильно испортит мне жизнь. Ты даже не представляешь насколько.
— Договорились, — сказала я, скрестив руки на груди.
— Договорились? — настороженно повторил он.
— Ты же слышал, — сухо ответила я, не глядя на него. — Договорились.
— Отлично. — Он тяжело выдохнул. — Спасибо… Я это ценю, — помолчав, добавил он.
И снова в салоне машины повисла густая, тяжелая, невыносимая тишина.
Такой поворот событий привел меня в замешательство.
Он что, играет со мной?
Для него это большая игра?
Получается, там, в школе, он манипулировал моими чувствами, разыгрывал доброту, создавал у меня ложное ощущение безопасности — давай, мол, узнаем друг друга получше?
Так заботливо вел себя со мной, так непринужденно болтал. А получается, лишь помахал у меня перед носом перспективой дружбы?
Со мной это происходило не впервые.
Я должна была бы это предвидеть и теперь злилась на себя за столь непростительную потерю бдительности.
Черт бы его побрал!
— Ты в порядке? — нарушил молчание он.
Я не ответила, поскольку не могла.
Я изо всех сил старалась не разреветься.
— Шаннон, я не… — начал Джонни и тут же умолк. Почесал подбородок и снова схватился за руль. — Я не… — сделал он еще одну попытку, затем покачал головой. — Забудь.
Я не собиралась допытываться и узнавать, чего там он не смог сказать.
Я не хотела этого слышать.
Мой «опытный водитель» стал источником досады и замешательства, и я, как могла, старалась от него отстраниться, так что сосредоточилась на его полном игноре и обуздании своих эмоций.
Если бы могла, выпрыгнула бы из машины, но на такой скорости я не обольщалась насчет своих шансов выжить после прыжка.
— О чем ты думаешь? — спросил Джонни, сворачивая влево, на проезд к моему дому.
Дорога тянулась вверх по крутому склону холма, где по обе стороны впритык стояли дома, несколько сотен. Мой был на самом верху.
Многие дома были заколочены, другие находились в жалком состоянии, с запущенными садиками, включая и мой. В другое время мне стало бы неловко перед Джонни, но сейчас я плевать хотела на его мнение.
— Хочешь знать, о чем я думаю? — спросила я, поворачиваясь и сердито глядя на него.
Джонни глянул искоса. В глазах — огонь и едва сдерживаемая досада. Он отрывисто кивнул и вновь повернулся к дороге.
— Прекрасно, — резко сказала я, ощущая знакомое жжение от подступающих слез. Сейчас я подробно расскажу ему, о чем думаю. — Я думаю, ты параноидально боишься, что люди узнают о твоей травме, потому что сам понимаешь, что тебе рано играть.
Слова вырвались изо рта раньше, чем я успела спохватиться.
Но вместо извинений, вместо попытки откатить назад я с жаром продолжала, потрясенная накалом своих эмоций:
— Ты отрицаешь необходимость выздоровления, а я знаю: тебе больно. В школе ты ходишь, прихрамывая. Задумывался об этом? Ты постоянно прихрамываешь. Другие, возможно, и не замечают, а я замечаю. Я вижу, как ты все время хромаешь! По-моему, Джонни, ты играешь со своим телом в опасную игру. Если бы твои врачи знали, сколько боли ты выдерживаешь на самом деле, они бы ни за что не разрешили тебе выйти на поле.
Я понятия не имела, откуда это все взялось, но слова неслись стремительным потоком, и я им не препятствовала.
