И снова я не ответила.
Его слова не были вопросом.
Прежде чем ринуться в атаку, он накачивал меня информацией.
— Она надрывается ради тебя! — заорал отец. — Работает до изнеможения, потому что ты — маленькая избалованная дырка, которая считает себя лучше всех.
— Я не считаю себя лучше всех, — пробубнила я и тут же пожалела, поскольку подлила топлива в бушующий огонь отцовского настроения.
— Посмотри на себя, — язвительно сощурился отец, махнув рукой в мою сторону. — Ишь, вырядилась в пижонскую форму своей сраной частной школы. Домой являешься поздно. Думаешь, будто ты Божий дар. Отвечай, где шлялась? — спросил он, делая несколько нетвердых шагов в мою сторону. — Ты поэтому опять опоздала? Завела себе дружка?
Я отпрянула, но не посмела открыть рот в свою защиту.
В любом случае он бы мне не поверил.
Девять из десяти, что я бы сделала себе еще хуже.
И десять из десяти, что в результате моя щека полыхнула бы от пощечины.
— Так ведь? Отираешься с одним из этих гладеньких придурков-регбистов в твоем драгоценном Томмене. Как же, у них же полным-полно папочкиных денег, — продолжал насмехаться он. — Раздвигаешь ноги, как грязная маленькая шлюха! Да ты и есть такая!
— Папа, у меня нет никаких дружков, — сдавленно ответила я.
Он замахнулся и ударил меня по лицу газетой.
— Не ври мне, девка!
— Я не вру, — всхлипнула я, держась за покрасневшую щеку.
Возможно, удар свернутой газетой по лицу не выглядит серьезным, но, когда человек, наносящий удар, весит втрое больше тебя, это больно.
— Говори, что это? — потребовал отец. Он развернул и быстро пролистал газету, добравшись до спортивного раздела. — А тут кто? Отвечай!
Смахнув слезы, я взглянула на газетную страницу; туда, где замер отцовский палец, и у меня заледенела кровь.
На снимке я стояла во всей красе и улыбаясь глупому фотографу. Джонни обнимал меня за талию. Мы оба улыбались. Аппарат запечатлел даже мои раскрасневшиеся щеки.
Я не думала о том, почему эту фотографию напечатали в самой крупной газете Ирландии, потому что оцепенела от ужаса.
Я была настолько испугана, что чувствовала вкус страха.
Шаннон, тебе не жить.
Сегодня он тебя убьет.
— Это капитан школьной команды по регби, — торопливо заговорила я, стараясь придумать убедительное вранье и избежать дальнейшего рукоприкладства. В том, что оно последует, я ничуть не сомневалась. — Они выиграли какой-то важный матч, — частила я, отчаянно цепляясь за соломинку. — Мистер Туми, наш директор, попросил нас выйти для фотографии с этим парнем… Я его вообще не знаю. Папа, клянусь.
Я сознавала, что должна была бы предусмотреть следующий ход отца, поскольку за годы он довел издевательства надо мной до совершенства, но, когда он схватил меня за горло и ударил о стенку холодильника, это застигло меня врасплох.
— Брешешь, — шипел отец, сдавливая мне горло.
— Я… не… — хрипела я, царапая ему руки. — Папа… пожалуйста… я не могу… дышать.
Послышался звук открываемой двери, которая быстро закрылась.
Отец отпустил мое горло, и от облегчения я едва не сползла на пол.
Хватая воздух ртом, я торопилась убраться подальше.
Через несколько секунд в проеме появился Джоуи. В промасленном комбинезоне, со следами смазки на лице, он казался мне подарком Небес.
Он потрепал отца по плечу, затем легко отодвинул родителя и прошел на кухню, помахивая связкой ключей.
— Как дела в нашей семье?
Вид у него был непринужденный, голос звучал весело, однако напряжение вокруг глаз безошибочно подсказывало: все это не более чем маска.
Казалось, у него вообще нет никаких забот, но для Джоуи это было защитным механизмом.
Моим было молчание.
— Джоуи, — произнес отец.
Чувствовалось, что присутствие более молодого и сильного альфа-самца его настораживало.
Наш отец был крупным и злобным, но Джоуи был еще больше и быстрее.
— Мальчишки уже в постели? — спросил Джоуи, доставая из холодильника банку кока-колы.
Отец кивнул, но глаз с меня не сводил.
— А где мама? — спросил Джоуи, явно стараясь разрядить обстановку. Он вскрыл банку, сделал большущий глоток, затем тыльной стороной кисти вытер рот. — До сих пор на работе?
— Твоя мать на работе, а эта снова опоздала, — пролаял отец, указывая на меня пальцем. — Якобы не успела на свой гребаный автобус, — добавил он, запинаясь на каждом слове.
— Знаю, — все с той же невозмутимостью ответил Джоуи и повернулся ко мне. — Как дела, Шан?
— Привет, Джо, — прохрипела я, сжимая и разжимая кулаки, поскольку руки тянулись к горлу. Одновременно я пыталась унять бешеное сердцебиение. — Ничего особенно. Проголодалась, искала в шкафу, чем бы перекусить.
Джоуи подошел туда, где стояла я, приклеившись ногами к полу, и игриво провел костяшками по моей щеке.
Это было нежным проявлением братской заботы и молчаливой демонстрацией солидарности.
— Ифа хоть посидела у нас, когда привезла тебя домой?
Мои глаза смущенно округлились.
Брат выразительно посмотрел на меня. «Давай подыгрывай мне», — говорил его взгляд.
Я начала догадываться.
Брат подбрасывал мне правдоподобную версию.
— Нет, что ты, — подхватила я, не сводя с него глаз. — Она лишь высадила меня и сразу поехала домой.
Джоуи одобрительно подмигнул и стал шарить на полке у задней стенки шкафа. Мне туда без стула было не добраться.
— Нашел. — Он протянул мне пачку шоколадного печенья. — Ты ведь это искала?
— У нас не пункт выдачи гуманитарной помощи, — заплетающимся языком запротестовал отец.
— Старик, это мое печенье, — спокойно ответил Джоуи, поворачиваясь к нему лицом. — Оно куплено на мои деньги, которые я заработал.
— Это мой дом!
— Дом предоставило тебе правительство, — все так же спокойно возразил брат. — Благодаря нам.
— Парень, ты кончай мне дерзить, — огрызнулся отец, но в его голосе не было обычных угрожающих ноток.
Как бы ни был пьян отец, он соображал: то дерьмо, что он выделывал со мной, с братом не пройдет.
Когда Джоуи подрос, у них с отцом было несколько стычек, но ярче всех мне врезалась в память та, что случилась в ноябре прошлого года.
Причина была знакомой: неверность.
Отца застукали с другой женщиной, и в этом не было ничего неожиданного. Он решил уйти от нас к ней. Опять-таки ничего неожиданного.
В день его ухода мама обнаружила, что беременна, и слегла.
Почти две недели мы с Джоуи заботились о младших братьях и разгребали бардак, устроенный родителями.
Когда через десять дней отец ввалился в дом, пьяный вдрызг, и обрушился с упреками на маму, брат сорвался.
Они с отцом сцепились в гостиной, опрокидывая мебель и другие предметы.
Но потасовка запомнилась мне не этим.
Она запомнилась результатом. Кончилось тем, что отец оказался на полу, лежа в позе эмбриона, а Джоуи безжалостно лупил его по лицу.
Это было настоящее побоище, и хотя отец сумел сломать Джоуи нос, победа осталась за братом.
Отцу тогда изрядно досталось, но это извращенным образом сработало в его пользу, мама пожалела его и приняла обратно.
Каким бы депрессивным тот день ни был для нас — детей токсичных родителей, — он знаменовал перемену в расстановке сил.
События того дня показали отцу: он больше не был вожаком стаи.
Появился новый вожак, тот, кого много и сильно избивал прежний, но он подрос и теперь был готов в любой момент дать отпор.
— Шаннон, время уже позднее, — ровным тоном произнес Джоуи, не спуская глаз с отца. — Не пора ли тебе идти спать?
Джоуи не пришлось повторять.
Я схватилась за это предложение, как утопающий за спасательный жилет. Скорее, скорее на лестницу. Но отец загородил дверной проем.
— Я еще не закончил с ней говорить, — пьяно промямлил он.
— Зато она закончила говорить с тобой, — отчеканил Джоуи, становясь у меня за спиной. — Давай, старик, освобождай проход. Прямо сейчас.
