Раз он снабжает его едой, газетами, покупает сигареты, выливает из банки его мочу, почему он скупится на слова? «Если он не хочет иметь со мной дела, я должен уйти отсюда».
Ангелос подошел на цыпочках к кровати и попытался растолкать Статиса.
— Ну, проснись, пожалуйста, — прошептал он.
— Что случилось? — испуганно подскочил Статис.
— Ничего, успокойся. Помоги мне. Скажи, пожалуйста, зачем я сижу здесь, кому это надо?
Статис не на шутку рассердился.
— Чего ты меня спрашиваешь? Это твое дело.
Но Ангелос не отставал.
— Если тебе кажется, что ты напрасно скрываешься, дверь не заперта, иди, а мне дай поспать.
Ангелос отошел пристыженный. Осторожно ступая, отыскал свой стул у окна и сел. Бросил взгляд на дверь. Сегодня она лишь на задвижке, небольшое усилие, и можно ее открыть. Он медленно встал и повернул ключ на один оборот. Он сам запер дверь!
В полдень двое мужчин с мрачными физиономиями показались в воротах. «Пришли!» — решил Ангелос и стал ждать, что будет дальше. Незнакомцы, озираясь по сторонам, направились в глубь двора.
«Сейчас приговор будет приведен в исполнение…» Шаги их парализуют его. Красно-белые плиты, по которым они шагают, существуют, чтобы высчитывать приближение конца.
Внезапно перед ними выросла Измини.
— Кого вы ищете? — смело обратилась она к ним.
— Где живет Андонис Стефанидис? — спросил один из мужчин.
— Он уехал куда-то с неделю назад, — с готовностью ответила Измини.
— А вы, барышня, нас не обманываете? Если…
— Может быть, он вернулся, но я давно его не видала… Он часто уезжает… Не случилось ли чего? Жаль, его жены тоже нет дома… Что мне передать ей?
— Вы здесь проживаете?
— Да, а что случилось?
— Так, кое что…
Один из незнакомцев для верности громко постучал в дверь Андониса. К счастью, никто не открыл. Вангелии действительно не было дома. Другой с любопытством изучал двор, словно припоминая что-то.
— Я вроде заходил сюда много лет назад… А вы где тут живете?
— На первом этаже, вон там, — показала Измини.
— Да, помнится мне… цветы… Какой-то судья… Ах, да, его сын… Мать грохнулась в обморок, как только нас увидала… Его приговорили к смертной казни. Что же было потом, его расстреляли?
— Нет, он жив, — уверенно ответила Измини.
— Ну, пошли, — сказал первый, убедившись, что Андониса нет. — Ему от нас все равно не уйти. Мы его обязательно накроем.
— Кого? — спросила Измини.
— Этого Стефанидиса…
Незнакомцы ушли, и Измини закрыла за ними ворота. Ангелос вздохнул с облегчением. Он опустился на стул и сжал ладонями лоб. «Значит, они меня еще помнят?»
9
Андонис уже не мог вернуться домой. Как только он узнал от Измини, что его разыскивали, все вокруг мгновенно изменило свой облик, а время точно остановилось. Он стоял, растерянный и жалкий, на углу соседней улицы, дрожал от страха и с опаской поглядывал по сторонам, не вынырнет ли какая-нибудь подозрительная личность. Его дом казался ему далеким и недоступным. За старым облупленным фасадом, в тихой комнатке, как крошечное зернышко, затерялась Вангелия с ее ласковыми глазами и неоценимым неведением. А он, Андонис, привлекается к ответственности за долги — подумать только, до чего он докатился!
Он бесцельно блуждал по городу, пока не стемнело. Все вокруг израненное и больное, словно в лихорадке. Подойдя к своему дому, он осмотрелся хорошенько, глубоко вздохнул и решился: стрелой пронесся по двору и очутился перед Вангелией.
— Я уезжаю. Через четверть часа я должен быть на вокзале!
Вангелия сегодня красиво причесана, в нарядном платье, в туфлях на каблуках. Она надела серьги, накрасила губы, будто приготовилась к приему гостей. Как только она услышала шаги Андониса во дворе, она встала, чтобы встретить его, как дорогого гостя. Андонис бросил свой портфель на пол. Снял со шкафа чемодан и положил его на кровать.
— Собери мне вещи. Что ты на меня так смотришь? — Он поднял на нее глаза и удивленно спросил: — Почему ты сегодня такая красивая?
— Разве это плохо?
— Когда ты вернулась от тетки?
— В четыре.
— И до сих пор не переоделась? Не притворяйся, будто витаешь в облаках.
— Ведь ты этого хочешь.
— Но с чего ты вырядилась? Я давно не видел тебя такой.
— Так мне вздумалось, — сказала Вангелия; улыбнувшись, она тихо добавила: — Ради тебя. Чтобы встретить тебя…
— Самое трудное, Вангелия, понять, что происходит вокруг.
— Но кое-что понимаешь с первого взгляда, — возразила Вангелия с милой наивностью, которая могла кого угодно вывести из себя.
— Через четверть часа я должен быть на вокзале. Я недолго буду в отъезде. Впрочем, почем знать? Поеду сначала в Ларису, потом в Серре. Дело выгодное, на редкость выгодное… Не смотри на меня так, умоляю тебя, время идет. Взгляни, на дворе никого нет? Мне послышались шаги. Я жду одного человека, он принесет мне деньги… Дай мне рубашки, смену белья, носки и вон те бумаги; это статья для журнала Яннопулоса, возможно, я выкрою время и просмотрю ее… Скорей же, не опустошай весь ящик, я не в Венесуэлу собрался. Хватит, хватит. Еще полотенце… Ну, ты не скучай. Одна-две недельки… Что привезти тебе?
Он обнял и поцеловал ее. «Кто знает, когда и где я увижусь с тобой». Затем схватил чемодан, портфель и выскользнул из комнаты. С отчаянной решимостью, готовый встретить любую беду, направился он к воротам. Вспышка пламени в соседней мастерской озарила двор. На улице не было ни души. Он остановил такси и через несколько минут был уже далеко от дома.
Андонис приехал на вокзал. Как только он вышел из машины, к нему подбежал носильщик, предлагая свои услуги, и лишь тогда Андонис понял, что и сам он верит, что уезжает. Сев перед своим домом в такси, он попросил шофера доставить его на вокзал как можно быстрей, чтобы успеть к поезду. Точно он хотел проделать все то, о чем наболтал Вангелии. Чтобы не потерять окончательно уважения к себе и хоть в чем-то быть последовательным, он все же предпочитал говорить правду, хоть и погряз во лжи. А может быть, чтобы держаться более уверенно, он пытался внушить себе, что действительно едет в Ларису.
Опустив чемодан на тротуар, Андонис стоял одиноко в шумной толпе отъезжающих. Теперь уже последовательность ни к чему. Он поднял чемодан и побрел по темной улице вдоль стены вокзала. Здесь все словно сровняла с землей страшная бомбежка. Все казалось ему каким-то придавленным, сплющенным. И лишь он, шагая с чемоданом и портфелем, возвышается над окружающим. Он сел на скамейку на площади Аттики, чтобы
