действуют вне экономической сферы. Если интересоваться махинациями жуликов, ко всему почувствуешь отвращение. Рынок похож на голодный зверинец». И он окружил ее стеной неведения. Как на рынке с кредиторами надо разговаривать осторожно, не выдавая своих истинных чувств, так и с Вангелией, самым главным кредитором, нужно беседовать со спокойной уверенностью, чтобы создать впечатление, будто он терпеливо скрывает свои надежды и поделится ими, только когда они сбудутся. «Притворство стоит мне очень дорого. И в большинстве случаев я лгу, чтобы послушать себя самого. Но молодые люди, которые собирались когда-то в этой мансарде, вступали в жизнь с чистыми сердцами, борясь со злом, многие заплатили за это самой дорогой ценой. Как мог я так запутаться!»
Старая рана не дает Андонису покоя. Острая боль отдает в висок…
Как видно, все спокойно. Ни войны, ни революции. Из мрака встает живой город, оставляя на улицах обрывки ночи, чтобы их развеяли колеса машин и шаги прохожих. Андонис с чемоданом и портфелем вынырнул из подъезда. Озираясь по сторонам, он двинулся в путь. Он старался казаться как можно спокойней. Ему хотелось понять, каков сегодня пробуждающийся мир. Убедившись, что со вчерашнего дня ничего не изменилось, он заторопился. Но бежать он не мог, потому что у него болела нога.
Прежде всего он должен избавиться от чемодана. Он направился на улицу Софоклеус в лавку Григориса, который торговал консервами.
Сначала Андонис поговорил с ним о декларации, принятой налоговой инспекцией, потом о текущих бухгалтерских делах. Собираясь уже уходить, он между прочим сказал, что оставит в углу свой чемодан до вечера или до завтрашнего дня. Но Григорис, хотя и был с ним в приятельских отношениях, посмотрел на него несколько подозрительно.
— Что там?
— Смена белья.
— Ты уверен? Только белье?
— Что же еще?
— Не знаю… Чего только не случается. Я хочу жить спокойно, — проворчал Григорис. — Ты забыл, как мы переносили оружие во время оккупации? Ты же специалист по таким делам…
Андонис моментально открыл чемодан и закричал:
— Тут исподнее, дорогой мой! Вот, смотри.
Он перетрясал у него перед носом свои рубашки и подштанники, платки.
— А это что за бумаги? — спросил Григорис.
— Наброски моей статьи, мне заказали для одного экономического журнала. Читай: «Действие инфляции…» Я, между прочим, и статьи пишу…
Андонис поспешно закрыл чемодан и оставил его в углу лавки. Он сказал Григорису еще что-то о налогах и ушел, теперь уже налегке. В дверях он осмотрелся, не следят ли за ним. «Мошенники так расплодились, что вряд ли немедленно займутся мной. Нас очень много…»
И сегодня Евтихис проведет вечер в одиночестве. Раздраженный, ушел он из кофейни, — ему надоели эти идиоты со своими пошлыми шутками. У ворот он встретил Алики, и глаза у него заблестели.
— Куда идешь? — спросил он.
— А тебе что?
— Я прямо спятил от скуки, все один да один… Погоди немного…
— А Мэри? Почему бы тебе не пойти к ней?
— Надоело. Я уже готов послать все к черту…
— Ты нас до сих пор не познакомил со своей невестой.
— Успеешь еще на нее налюбоваться.
— Она красивая?
— Ничего. Не такая, конечно, как ты.
— Правда?
— Не воображаешь ли ты, что я окривел на оба глаза, и она кажется мне богиней? Ты, моя куколка, куда красивей!
Алики засмеялась, и Евтихис уже предвкушал, как он ее обнимет.
— Если бы Мэри была такой же красоткой, как ты, я не сомневался бы ни минуты…
— В чем?
— Не смейся. Тс-с-с… Перестань.
Алики продолжала смеяться, а Евтихис, схватив ее за руку, потянул к своей двери.
— Там никого нет. Идем.
— Но…
Он быстро втолкнул ее в комнату. Зажег свет. Алики растерялась. Зачем он запер дверь? На полу лоскутное одеяло и кувшин с водой. Она не успела опомниться, как оказалась здесь. Рука Евтихиса обвила ее талию.
— Куколка моя!
Его жаркое дыхание опалило ей щеку. Она попыталась вырваться, но было уже поздно. Он так крепко держал ее, что она не могла ни пошевельнуться, ни вздохнуть.
— Нет, нет… — прошептала она.
— Молчи…
Он поцеловал ее. Над ними была лампа, а вокруг голые стены. Самая соблазнительная девушка, о которой он мечтал столько ночей, была теперь у него в объятиях. Значит, это достижимо! Ее блузка упала на пол, и Евтихис совсем потерял голову.
— Пусти меня…
— Ни за что, — прорычал он, переводя жадный взгляд с белого стройного тела на одеяло, расстеленное в углу. Девушка закрыла глаза и больше не сопротивлялась.
Вдруг во дворе послышались неуверенные шаги. Евтихис замер. Он поднял Алики на руки и отнес в темную соседнюю комнату. Шаги приближались к его двери.
— Это он, — проворчал Евтихис и крепко выругался. — Подожди здесь. Я в момент выставлю его… — И он оставил Алики одну.
Раздался стук в дверь. Отбросив ногой блузку в угол, Евтихис прикрыл ее газетой и отпер дверь. Отец Мэри бесшумно переступил порог.
— Ты один?
— Да.
— Но я слышал какие-то голоса…
— Возможно, — подхватил Евтихис. — Ты столько времени меня мариновал, что я начал разговаривать сам с собой. Ты, вижу, держишь свое слово! А я уж было решил завтра известить тебя, что все расстраивается. С меня хватит.
— Я принес тебе деньги, — с гордостью проговорил старик, показывая маленький сверток, который держал в руке.
— Все?
— Да.
Евтихис сел на пол и указал старику на одеяло. Старик повиновался. Он угостил зятя сигаретой и, устроившись поудобнее, словно скинув годочков двадцать, намеревался по-товарищески, как равный с равным, побеседовать с Евтихисом.
— Порядок, — коротко бросил Евтихис, не собираясь точить лясы со стариком.
— Ну, теперь ты доволен? Мэри запрыгает от радости, как только я расскажу ей. Ну, так когда?
— В четверг, — наобум сказал Евтихис. Пусть старик знает, что за ним дело не станет.
— В этот четверг?
— Да.
Старик положил деньги на пол. Маленький газетный сверток, перевязанный шпагатом.
— Я их раз десять пересчитывал. — И он откинулся к стене, словно почувствовав облегчение.
Евтихис не притронулся к свертку. Деньги лежали на полу. Старик был очень доволен. Сказал, что чувствует себя помолодевшим и будет работать, работать не покладая рук, чтобы расплатиться с долгами. Да, сегодня он тоже трудился в своей мастерской до позднего вечера, а завтра чуть свет пойдет на стройку — ему заказывают там водопроводные трубы, потом найдется другая работа, и он будет стучать киянкой день и ночь.
— Порядок, в четверг, — повторил Евтихис, прервав болтовню старика.
Евтихис делал вид, что приход тестя не особенно удивил его. Несколько минут прошло в молчании. «Разве Евтихис теперь ему не сын? — думал старик. — Разве
