друзья не могут посидеть молча? На то они и друзья. Каждый думает о своем, и их не тяготит молчание».
Из соседней комнаты не доносилось ни шороха.
— Знаешь что? — произнес задумчиво Евтихис.
— Что?
— Я на эти лиры не собираюсь играть в орлянку и в землю их не захороню. Они нужны мне для дела.
— Ну?
— Я не разменяю ни одной монеты… Дай мне взаймы на расходы. Уйма денег уходит при таких передрягах… Найдется у тебя лир двадцать?
Старик почесал затылок и с недоумением посмотрел на Евтихиса.
— Хорошо. Ты их получишь. Но не принимай меня за дурака.
— Послушай, старик, — продолжал строго Евтихис, — деньги твои не пропадут. Если ты считаешь, что бросаешь их на ветер или платишь мне лично, забирай обратно. Мне ничего не надо. Ты и так достаточно мариновал меня…
Старик засмеялся, он не поверил, что Евтихис рассердился всерьез.
— Ты молодчина, — сказал он. — Мне нравится, что ты такой настырный… Я дам тебе еще двадцать лир, знай…
— Нет, раз ты не доверяешь, не надо мне ничего. Забирай обратно. — И Евтихис подтолкнул поближе к старику сверток с лирами, проверив таким образом, насколько он тяжел. — Я мыкаюсь давно, с самого детства, но никто еще не попрекнул меня тем, что я прикарманил хоть грош…
Старик опять пододвинул деньги Евтихису.
— Ведь мы же договорились. Я понимаю, тебя нужда приперла… Как ты думаешь, Мэри будет с тобой счастлива?
— Ничего не могу обещать. Счастьем не торгуют в бакалейных лавках, — веско проговорил Евтихис.
— Значит, в четверг?
— Я же сказал. Смотри, до тех пор раздобудь деньги. И, пожалуйста, чтоб не было ни шума, ни кучи народа, ни родни, ни поздравлений…
— Как хочешь, — успокоил его, вставая, старик.
— Скажи мне откровенно, тебе нравится такой цвет, стен? — спросил его Евтихис. — Я думаю перекрасить.
— И так неплохо…
Старик ушел, улыбаясь, легко подпрыгивая, словно птица. Услышав, как закрылись железные ворота, Евтихис поспешил в соседнюю комнату. Алики сидела, сжавшись в углу, закрыв лицо руками.
— Вставай, моя куколка, — сказал он как можно ласковей.
Алики не отрывала глаз от пола. Евтихис осторожно обнял ее за плечи и провел в другую комнату, где горел свет. Отбросив ногой газету, он поднял с пола блузку и помог ей одеться.
— Нашел время нагрянуть, проклятый старик. Но что с тобой?
— Ничего, — с трудом произнесла девушка, не подымая головы.
Евтихис нежно погладил ее по волосам и подвел к двери. Переступая через сверток, лежавший на полу, он поднял повыше ногу.
— Спокойной ночи, — пожелал он ей, открывая дверь. — Не повезло. У меня дела, и я должен побыть один… Не огорчайся, ничего же не случилось… Но все равно ты самая сладкая…
Алики исчезла, прежде чем он успел договорить.
Она какая-то странная, растерянная, словно внезапно онемела и оглохла. А жаль. Все оказалось так просто.
Обозленный своей неудачей, Евтихис запер дверь.
Он остался наедине с лирами. Встав на колени, пересчитал их для верности. Потом разложил их в ряд, составил горкой, рассыпал, снова собрал и пропустил между пальцев. Было уже за полночь. Завернув деньги опять в газету, он положил их под подушку и, успокоившись, попытался уснуть. Двести лир, твердые, как камень, лежали у него под головой. До сна ли тут было? Евтихис приподнялся, развязал пакет, снова пересчитал деньги, любовно погладил их, рассыпал на одеяле, перемешал, сложил стопкой, битый час возился с ними, чтобы руки наконец привыкли к этим сверкающим монетам. Никогда еще не видел он так много денег. «Лиры мои, раз они у меня в руках. Я получил их, конечно, за то, что женюсь на Мэри, но Мэри я мог бы взять и без гроша. Значит, они мои, я все равно что выиграл их. А как звякают они, падая на пол! Если бы мне не удался этот „налет“, всю жизнь я изводился бы в погоне за деньгами, сохнул бы, кричал бы до хрипоты, чтобы люди купили что-нибудь с моего лотка».
Он опять полюбовался на лиры, зажал их в кулак, потом распрямил пальцы, и монеты дождем посыпались на постель. Он внимательно осмотрел свои руки. Здоровые и крепкие! Это какое-то чудо! И тело у него здоровое и крепкое, несмотря на то что он побывал в стольких переделках. В этом мире погибнешь, если сам не раздобудешь себе пропитание. Ничего тебя не спасет. Евтихис вспомнил, как его распирала гордость, когда он возвращался домой не с пустыми руками. Родные кидались смотреть, что он принес, а он радовался, что целый и невредимый прошел через железные ворота. Такая тяжелая жизнь тянулась много лет. На девушек он поглядывал издали, некогда было даже поболтать с ними, и каждый новый день сулил лишь нужду.
Он растянулся на постели и положил голову так, чтобы лучше видеть лиры: они сверкали на лоскутном одеяле. Золото — великое дело. Евтихис лежал, не шевелясь, на спине. «Да, все на свете — чудо. И деньги, и такие красивые девушки, как Алики, но дороже всего мне биение моего сердца, мое дыхание, мои глаза». Он взял в руку одну монету и стал внимательно разглядывать ее.
Когда рассвело, Евтихис аккуратно собрал все лиры, завернул их в газету, где писали о рождающихся уродах, и затолкал ногой одеяло в самый угол комнаты. Он раскрыл обе створки двери и окно. Долго стоял на пороге с маленьким, но увесистым свертком в руке. Во дворе царила тишина, воздух был чистый, свежий. Он вздохнул полной грудью и почувствовал, что крепко держится на ногах и видит все четко и ясно. Без излишней торопливости, но бодро двинулся он в путь. Сегодня он все подмечает вокруг, на душе у него наконец стало спокойно, ведь он теперь вполне может осуществить свои планы и преуспеть. Если бы Костис был жив, Евтихис сказал бы ему: «У нас есть двести лир, давай найдем какую-нибудь спокойную работенку, чтобы не иметь дело со смертью».
Прежде всего он зашел к Филиппасу в ювелирную мастерскую. Наклонившись над прилавком, тот расплавлял на газовом пламени золото, чтобы выдуть из него ртом трубочку. Увидев Евтихиса, Филиппас первым делом спросил, собирается ли он идти к нему в компаньоны.
— Нет.
— Ты еще не раздобыл денег?
— Раздобыл, — с гордостью ответил Евтихис, пряча за спиной сверток с лирами. — Деньги-то я раздобыл, но мне не по душе твоя работа.
— Зачем же ты пришел?
— Мне нужно золотую вещичку для подарка… Но только не подделку.
— Видно, тебя крепко окрутили, — пробормотал Филиппас.
— Я спешу, — сердито отрезал Евтихис.
Филиппас раскрыл
