Луч фонаря упал на ворох странной одежды, на вид совершенно новой, сухой, яркой и свежей, будто ее только что сюда сложили. Буквально пару часов назад.
– Ты гляди! – задохнулся от восхищения Иван. – Вот это да! Чьи же вещички-то?
Сверху лежало старинное женское платье из зеленого бархата и золотистой парчи, с жемчугом на корсаже, с отделкой из тончайших кружев. Под платьем оказался бордовый, подбитый мехом мужской плащ и того же цвета бархатный берет с пером. Сиур наклонился ниже и вытащил из сундука короткий меч без ножен.
– Никакой ржавчины… – заметил Иван.
Оружие было сделано из отменной стали, с гравировкой и покрытой орнаментом рукояткой.
– Римский клинок! Они любили короткие и широкие лезвия, – задумчиво произнес Сиур, разглядывая меч.
– Все забрали? – он осветил фонарем пустые недра сундука.
В дальнем правом углу приткнулся какой-то сверток. Сиур наклонился и поднял его. Иван молча смотрел, как он разворачивает сверток. На свет явилась изящная фигурка восточного божка.
– Вот это сюрприз, дядя Иван! – не сдержал эмоций приезжий. – Честно скажу, не ожидал. Даже не предполагал подобного. Дай-ка я тебя расцелую…
– Да ты что, сдурел от счастья? – смущенно отбивался тот. – Погоди! Дай посмотреть…
– На, любуйся. Только ты мне должен слово дать…
– Какое?
– Никому не говорить, что мы с тобой здесь нашли.
– Как, совсем никому?
Иван огорчился. Он надеялся, что всем насмешникам утрет нос, особенно бабе Наде. Правда, клад оказался не совсем тот, о котором он мечтал. Но ведь все равно они нашли что-то! Ему не терпелось показать домочадцам чудесные вещи из сундука. А Сиур требует от него молчания. Придется согласиться…
Они выбрались наверх, в пещеру, засыпали «колодец» землей, завалили камнями и сели отдохнуть. В лесу светало…
– Чьи вещички? – не унимался Иван. – Не зря же они тут лежали. Видать, хозяева где-то неподалеку…
Глава 21
Баба Надя стряпала, – ее это успокаивало. На большой сковороде жарились оладьи. Кипел самовар. В печи томился борщ с мясом.
Хозяйка то и дело задумывалась. В доме происходят странные вещи. Иван с городским гостем явились из лесу грязные и уставшие. Кушать не стали, а отправились в баню.
Таисия Матвеевна ушла к Лесе. Они испытывали потребность побыть наедине, поговорить обо всем. Оказалось, что Леся умеет разговаривать не хуже остальных. Баба Надя только диву давалась, как ее все обводят вокруг пальца! Даже «немая», которую она обогрела и обласкала, умудрилась обмануть свою благодетельницу. Ох, и молодежь нынче…
Лидка все мечтает. Домечталась! С часу на час прикатит Аленкин муженек из обители. А бесстыжая девка так и расцвела! Ни скромности, ни совести. И ведь как баба Надя старалась внучек в строгости держать! Ничего не вышло. Это все Марфа… Она их баловала, глупостям разным учила…
Баба Надя зашмыгала носом, утерла лицо краем фартука. Жалко Аленку непутевую… просто сердце кровью обливается. И Лидка несчастная уродилась. Обе без матери выросли и почти что без отца. Какой из Ивана отец? Знамо дело, никакой… Вот девки от рук-то и отбились. Строгости не чувствуют, порядку не подчиняются. А от воли одна беда…
Дед Илья совсем закапризничал, манную кашу есть отказывается, просит соленых огурцов и водки. Требует к себе Лиду. А та и думать о нем забыла. Сидит, воркует со своим хахалем! Прости ее, Господи! Вдовца обхаживает… и не стыдно перед людьми.
Баба Надя перекрестилась. На душе кошки скребли. От того и пампушки с чесноком не удались сегодня.
«Как там мужики в бане? – подумала она, ловко переворачивая оладьи. – Не угорели бы!»
Мужики в бане блаженствовали. Душистый жар проникал в каждую клеточку тела, пряно пахли березовые веники, которыми они без устали хлестали друг друга.
– Ох, хорошо! Еще кипятку плеснуть? – спросил Иван.
– Пожалуй, хватит…
Сиур давно так не парился. С непривычки немного утомился. Глаза слипались. Иван же будто и не бродил по подземным лабиринтам. Сна ни в одном глазу. Бодр, свеж, словоохотлив. Завидно, ей-богу!
– Как бы баба Надя вещи, что мы из пещеры принесли, не отыскала, – забеспокоился Иван. – Это ж агент царской охранки, а не женщина!
Было странно, что он не называл ее матерью. В этой семье многое удивляло.
– Что, любопытная? – лениво осведомился Сиур.
– Страсть какая любопытная! Всюду нос сует.
– Не будет же она рыться в моей комнате?
Ивану пришлось признать, что комнату гостя баба Надя обыскивать не рискнет. Наверное.
– Чьи вещи лежали в сундуке, как думаешь, дядя Иван?
Иван надолго задумался. Так надолго, что Сиур задремал. Ему привиделась Тина, ее мягкие волосы, укоризненный взгляд. Скучает небось…
– Это Лидушкины вещи! – громко заявил Иван. – Точно, ее!
Сиур вздрогнул, сел и уставился на него. Уж слишком абсурдным казалось предположение Ивана.
– А мужские? Тоже Лидины?
Иван опять надолго задумался.
– Мужские вещи принадлежат Сергею Горскому, зятю моему! – неожиданно заключил он.
– Откуда ты знаешь?
– Меня осенило…
Объяснение – то, что надо! Сиур едва сдержал смех. Чем черт не шутит? Вдруг правда «осенило»? Во всяком случае, стоит проверить. Только вот как встретиться с Горским? Придется ехать в обитель. С Лидой в данном случае все проще…
– Не тревожься. Гора сама придет к Магомету… – важно изрек Иван.
Сергей покинул монастырь без горечи в сердце. Он не обрел в нем то, на что надеялся. Зато получил неожиданный дар, с которым пока не знал, что делать. «Будда» лежал на дне его сумки, аккуратно завернутый в мягкую ткань.
Вассиан ушел из обители вместе с Горским. Ему будет скучно без нового друга. А в городе они снова смогут встречаться, весело проводить время. Правда, Сергей изменился после разговора со Старцем, стал серьезнее.
Они расстались в Харькове, на вокзале. Горский сказал, что не хочет заходить домой, – слишком плохие воспоминания связаны теперь с этой квартирой, – а сразу поедет в село к бабе Наде.
«Лиду повидать… – догадался несостоявшийся батюшка. – Влюбился, красавчик. Быстро он утешился. Едва жену похоронил, уже за новой юбкой увивается… прости меня, Господи!»
Сам он был равнодушен к женскому полу. Выпить в душевной компании куда приятнее, чем попасть под каблук стервозной бабенке.
Вассиан долго смотрел вслед Горскому, как тот шел к пригородному поезду, – высокий, стройный, с гордо поднятой головой. Гордыня – великий грех! А блуд и того хуже! Но почему-то Вассиану нравился Сергей, непокорный гордец, сластолюбец и гуляка.
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя… – прошептал он слова молитвы и три раза истово осенил себя крестным знамением…
На проселочной дороге стояли лужи от растаявшего за ночь снега. В воздухе висел сырой туман. Горский долго смотрел на знакомый ему дом, прежде чем войти. Столько воспоминаний пронеслось – купальские игрища… Алена… та незабываемая ночь, проведенная с Лидой… безумные клятвы… предательство… отчаяние и страх…
– Явился! – прогремела баба Надя, уперев руки в бока. – Выгнали, что ль, из святой обители?
Сергей так и застыл на пороге, бледный, худущий, с бесовскими глазами, в черной монастырской хламиде. Потрепала жизнь Аленкиного мужа… ишь, в послушники подался. Думал, прощение себе вымолить.
– Не выгоняли меня. Сам ушел…
– Ну, коли сам… проходи в горницу, – отчего-то смягчилась хозяйка. – Ой, мамочка! Оладьи!
Их кухни потянуло горелым, и бабу Надю будто ветром сдуло.
Сергей бросил в угол сумку с пожитками, неторопливо снял заляпанные грязью сапоги.
В горнице его встречала Лида. Ее глаза светились, как озерная вода в солнечный день. Такие глаза смотрели с картин Боттичелли – прозрачные, с нежным огнем в глубине…
– Лида… – он шагнул к ней, ощущая дрожь в ногах и понимая, что все в его жизни происходило только ради этой встречи. Книга, которую он собирался писать, рвущиеся в небо купальские костры, запах душистых трав, тишина монастырской кельи… неистовство и забытье… тоска… любовь… Трудная дорога, по которой он шел к ней.
Лида отвернулась, и его губы скользнули по ее щеке. Она улыбалась, как ни в чем не бывало, но в глазах застыла неутоленная боль.
Горский понял, что эту женщину ему придется завоевывать вновь. Она изменилась. Новая Лида была ему дороже и ближе.
Баба Надя позвала к столу. Ей не удалось никого больше поймать, дабы исполнить священный ритуал «потчевания», поэтому весь ее хлебосольный жар достался молодым людям. Сергей ухаживал за Лидой, деревенской девчонкой, как за супругой посла на дипломатическом рауте, а она снисходительно позволяла подвинуть стул, подать блюдо, налить вина.
В печке гудел огонь, за окном ветер стряхивал капли с мокрого сада.
Какое удовольствие можно, оказывается, испытывать от того, что смотришь на женщину, подаешь ей оладьи, варенье или чайную ложку! Можно дотронуться до ее руки или плеча…
