— С этим Махатом, друзья мои, чем дальше, тем интереснее, — развеселился Рабас — У него, пожалуй, больше защитников, чем обвинителей. И самые ярые — Ирка и Вокроуглицкий. Ну, конечно, конечно, — говорил он, обращаясь главным образом к Станеку. — Вокроуглицкий-то говорил с ним с глазу на глаз, без свидетелей, и признался только потому, чтобы твой и, надеюсь, вскоре и мой Махат не попал в штрафную роту. — Рабас впервые от всего сердца искренне рассмеялся: — Так что вы, сами того не ведая, дружно тянули за один канат.
Кровь прилила к лицу Станека. Что было бы, если б Махат, защищая себя, выдал Вокроуглицкого? «Было б плохо. Сказали бы, нападает на одного офицера, теперь кидается на другого. Да, это так, Вокроуглицкий мог без опасений обо всем умолчать, несмотря на то, что здесь такие сообщения из Англии появились уже раньше. Он отдался в мои руки только ради Махата. А я? Я?»
— Если вы все-таки сумеете доказать в чем-нибудь их вину, — заключил майор, — то посчитаетесь с ними после войны.
Станек поспешно налил в стопку самогонки и выпил.
— Пан майор, — после войны я счеты сводить не стану! После войны я возвращаюсь в консерваторию.
Майор, ждавший этих слов, притворно удивился:
— Что? Я думал, ваша музыка — это только забава. Вы оставите армию?! Вы! Станек? Вы?!
— Как это — оставить армию? Я музыку оставил ради армии.
— Вы кадровый офицер! Вы давали присягу! Скоро же она у вас выветрилась из головы.
— «Клянемся, — повторил слова клятвы Станек, — что не покинем свои войска и готовы отдать, если понадобится, и жизни ради защиты отечества и его свободы…» — И стал подсчитывать: — Два года академии, пять лет службы, еще год, и мои обязательства перед армией кончаются. Еще год — и я отслужил свой срок. Если будет необходимо, я, пан майор, отдам армии не только остающийся год, отдам и больше. Но только до первого дня свободы. Потом — точка.
Майор мысленно видел Станека рядом с собой и после войны. Он знал, что бригада станет ядром новой армии и опыт боевого офицера будет очень полезен этой армии. «Сейчас мы сражаемся вместе с Советами против фашистов, но создавать новую чехословацкую армию будем мы сами — Станек, Рабас, я…»
— Не забывай, Владимир, — сказал Рабас, — что подлинное призвание Ирки — музыка. Он хочет вернуться к тому, что любит.
Майор, однако, и мысли не допускал, что потеряет Станека. Он пока еще не ушел из армии, а там поглядим…
Но Станек решительно заявил:
— Дважды военная служба отрывала меня от музыки. В третий этого не будет! В третий раз, пан майор, это никому не удастся, даже вам!
Станек остался один, придвинул поближе бутылку и пил стопку за стопкой.
За дверью послышался чей-то голос. Дверь распахнулась:
— Слава богу, что я застал тебя, Ирка. Иначе не сомкнул бы сегодня глаз…
«Да? Отчего же? Совесть мучает?»
— Ну-ну, проходи, Джони.
«Так любезно?.. — в свою очередь насторожился Галирж. — Было б понятно, если б он встретил меня иначе».
Станек увидел на его шинели капли дождя, спросил:;
— На улице льет?
«Уклоняется от серьезного разговора. Я должен исправить то, что подстроил ему Ота, навредив тем самым и мне». Галирж заморгал.
— Дождь. Погодка скверная.
Станек нащупал стул и пододвинул его Галиржу. Галирж сел. «Конечно, Ирка будет связывать все случившееся с „Андромедой“ и решит, что мы с Отой были заодно».
— Мы с тобой, Ирка, в этой суете — два сообщающихся сосуда. Или нет?
«Мы — сообщающиеся сосуды? — Станек чуть не подскочил. В голове мелькнуло: — Не имею права! Должен мириться!» Он налил самогонку в стопки.
— Ну что? Выпьем?
— Твое здоровье, Ирка! — Галирж поднял стопку.
«Я желаю, чтобы вы помирились», — слышался Станеку голос майора. Но душа противилась этому. Не помогало даже опьянение. Из алкогольного тумана опять донеслось: «Не имею права вспоминать прошлое! Я не должен!» Но не совладал с собой:
— Сегодня за мое здоровье… а в Киеве? Этот, который у тебя на побегушках…
Галирж поставил стопку:
— Ты думаешь, что Ота против тебя?.. — Галирж стиснул пальцы. — Я ему все время твержу: не распускай язык с солдатами! Ведь никогда неизвестно, кто из этого и какие сделает для себя выводы.
Станек молчал.
Галирж не знал, как отнестись к его молчанию, нервничал:
— Ота против тебя? Нож в спину? Нет, нет! Безрассудство — допускаю. Это от профессии: вечно парит, даже будучи на земле. В этом весь Ота. Поступает опрометчиво. — Галирж разжал пальцы. Как многоопытный оппонент, он нацелился на ахиллесову пяту Станека: — Ведь и ты, Ирка, порой опрометчив. — Он видел по выражению лица Станека, что тот это сознает, и продолжал смелее: — Я тогда из себя выходил: хочу тебя информировать, какие опасности подстерегают тебя в долине, а ты бросаешь трубку. Разве это не опрометчиво? Ведь ты запросто мог не вернуться из этой долины! У тебя идея фикс, что только я нуждаюсь в твоих кабелях. Нуждаюсь. Но и ты нуждаешься во мне…
Станек крутил в руке стопку.
— Больше я уж не поступаю опрометчиво. Ты понимаешь меня?
— Я понимаю тебя, Ирка. Я представляю, как это на тебя подействовало. Но все из-за Махата, твоего врага.
Станек крепче сжимал стопку.
— А Ота тебе такой же друг, как и я!
Стопка треснула. Галирж вздрогнул. Он потянулся рукой к груди, нащупал под кителем записную книжку и быстро опустил руку на пояс, к ремню.
— Не веришь? Я представлю тебе доказательства!
— Доказательства, доказательства… — повторял Станек, постукивая пальцем по краю стола.
Галирж глубоко вздохнул:
— Видел бы ты его вчера! Летел за тобой…
— Хороший пилот, — рассмеялся Станек. — Владеет всеми видами полета: не только скоростным, но и штопором. Выкручивается по-всякому…
— Смеешься? — возмутился Галирж. — Ведь по той дороге можно было сломать шею… а когда не догнал тебя, всю ночь названивал, узнавал, что с тобой…
— И ты тоже?
— Ты и во мне сомневаешься? — испугался Галирж. Станек отстукивал пальцем:
— Доказательства… доказательства…
«Даже не накричал на меня. Разве это Станек? Доказательства! Доказательства! Остается одно…»
— Хочешь еще доказательство? — Галирж встал. — Ты его получишь.
Он поднял трубку и вызвал «Дельфина».
«„Дельфин“? Это же канцелярия командира бригады, — подумал Станек. — Черт побери!» Он встал. Почувствовал, как от выпитого теряет равновесие. Расставил пошире ноги.
«Нехорошо все это, — подумал Галирж. — Но что остается! Ради доброго дела…»
— Я передал вам представление на поручика Вокроуглицкого. Оно у вас под рукой? Да? — Он смотрел значительно на Станека. — По серьезным причинам я прошу не давать ему ход и вернуть его мне. — Повесил трубку и пояснил: — Я представлял Оту на повышение, он имеет на это право. Теперь с этим конец.
Станек видел беспокойство в глазах Галиржа. Галирж почему-то качался. Догадался: «Это я стою нетвердо». Ухватился за стул. Сказал:
— Ты… ты… нанес ему предательский удар…
— Теперь ты веришь?
Станек впился пальцами в спинку стула. Медленно, оттеняя каждое слово, произнес:
— Ведь ты сам утверждал, что Вокроуглицкий не виноват! Зачем же ты это сделал?
Галирж торопливо объяснил:
— Конечно, неприятно брать назад свое представление. Он мой друг. Но ты, ты мне еще ближе. У тебя не должно оставаться ощущения, будто тебя обманули… — Он терял контроль над собой, и язык все выдал: — Я ведь тоже в этом замешан… — И сразу смолк.
Поздно.
— Я понял, — сказал Станек, — не мы с тобой, вы с ним — сообщающиеся сосуды!
— Ну, нет! Никогда! — воскликнул Галирж возмущенно. — Ты не должен так думать!
— Не должен, не должен, — повторил Станек и подумал: «Я не должен понимать, что он ловкий дипломат. Я должен… должен… что я, черт побери, должен?» Он отпустил стул и махнул рукой: — Ота… Ота… а, бог с ним! Я уже о нем забыл.
«Значит, он думает обо мне!»
— Ты великодушен, Иржи! — Галирж думал о себе, но потому все настойчивее говорил о Вокроуглицком. — Я знаю Оту. Приостановленное повышение! Это здорово его пришпорит, сам убедишься. — Капли дождя уже давно впитались в шинель, капли пота выступили на его лбу, изборожденном морщинами. — Я сделаю из него настоящего товарища по оружию, который будет служить нам, будет предан до последнего вздоха. Мне, тебе, всей бригаде.
Бригада… Капля в море войск восточного фронта. Станек уже не слушал излияний Галиржа. Он вспоминал. Пленный полковник. Стена с подписями солдат стала вдруг прозрачной, и за ней появились степи Украины, по которым маршируют свежие гитлеровские дивизии.
Забеспокоившийся Галирж легонько дотронулся до его плеча.
— Ирка! Ты меня не слушаешь?
Станек очнулся:
— А, ты еще здесь?
