Учитель лежал свернувшись, слушая, как щелкает возле его уха древоточец. Позже он решил, что вел себя так, поскольку боялся, что Спранге спрятался в одном из нефов, а также стыдился проступившей на его брюках эрекции — следствия его страха. Неблагоразумно, упрямо он, затаив дыхание, думал: «Ищи меня, найди меня».

Двое пошли вдоль жалобно скрипящих стульев, шаря по рядам.

— Менеер, — шипел мальчик. — Менеер. — А потом: — Наверное, лучше включить свет.

— Нет, — возразил размягченный голос. Перед образом святого Рохуса горела свеча, ярко раскрашенный святой наискосок от скорчившегося учителя приподнимал вверх свой плащ, оголив колени, изящная египетская гончая на высоте оторочки плаща высовывала позолоченный язык. Учитель застонал. Они нашли его. Он сказал:

— Я не могу пошевелиться, меня парализовало.

Духовник оказался совсем юным, облачение не подобало ему, казалось слишком широким и болталось, как взятый напрокат маскарадный костюм, на его костлявой фигуре.

— Ты должен встать, — сказал священник, — попытайся, тебе нельзя здесь оставаться. Ни при каких обстоятельствах.

Он потянул учителя за руку.

— Я не могу.

Священник опустился на колени и, протянув руки в темный, узкий собачий ящик, стал массировать затылок и плечо учителю, громко захохотавшему, когда и мальчик начал дергать его за ноги.

— Вот так-то будет лучше, — сказал священник.

Учитель думал: «Все они — и Сандра, и эти двое пахнущие ладаном, и Фредин, когда стемнеет, и даже Граббе — влезают мне под кожу, сам же я никого не трогаю», и он почувствовал, как вернувшееся доверие расправило его члены, высокий и просторный купол церкви больше не пугал его, когда снаружи громко вскрикнула девушка или мужчина с необычайно высоким голосом. В тот же миг одно из оконцев разлетелось вдребезги, камень загрохотал по деревянным скамьям, по изразцам.

— Чтоб вам всем ни дна ни покрышки! — взревел священник и, подхватив полы своей рясы, помчался к порталу; он рывком распахнул дверь и на местном диалекте изверг проклятия на церковную площадь. При свете свечи учитель на четвереньках выполз из-под кафедры на гладкий каменный пол. Мальчик с несгибаемым упорством помог ему подняться, и вот уже учитель сидит, откинувшись на стуле с прибитой дощечкой: Нотариус Феркест. Рядом с ним — раскрашенный рельеф: вторая остановка на крестном пути.

Покачивая головой, к ним шел священник.

— Невероятно, — бормотал он. — Ну как дела? Получше? Скорее всего, это артрит, у моего брата тоже было нечто в этом роде.

— Да что там, — сказал мальчик, — это просто от страха. Он так струхнул, что у него…

— Тс-с. Тише.

Они увидели, как по церкви, судорожно всхлипывая, все с той же шваброй и бутылкой молока в руках ковыляет старуха, отгонявшая учителя от боковой двери. Заметив их, она заголосила:

— Господин капеллан, как же можно допустить такое? Это все он, все он виноват. Да, твоя вина, бандит, — выкрикнула она пронзительно, когда учитель попытался что-то сказать. — Скоро они разнесут всю церковь, социалисты проклятые!

— Я пришлю вам чек, — сказал учитель, обращаясь к трактирщику, к Сандре, к капеллану.

— На сколько? — Старуха пустила слюну. — Ты хоть представляешь, сколько это стоит?

— Оставь нас в покое, Джаннеке, — сказал капеллан. Истекая слюной, она начала передвигать стулья, инспектируя все царапины, со всех сторон оглядела камень. У учителя застучали зубы, он подсунул кулак под подбородок, рука тоже затряслась.

— Человек человеку волк, — сказал капеллан.

Учитель хотел было ему ответить, но не проронил ни звука, он думал: «В чаше для причастия наверняка должно быть вино, меня мучает жажда».

Мальчик нервно зевнул.

— Неужели их ничему не научили все ужасы этих последних лет, — сказал капеллан, и его голос был угрюмым, старым, расслабленным. Двое евангелистов за его спиной поддерживали проповедническую кафедру, учитель думал: «Если б можно было остаться здесь жить, пока не стану седым и скрюченным стариком, петь молитвы, отдыхать, желать всем блага. Желания тела и души растают как дым, я буду смотреть на одно-единственное изображение, молиться, довольствоваться всем, доверяться ближнему». Он встал.

— Святой отец, — обратился он к пастору, — нельзя ли нам (ему, безымянному рассказчику, и его мальчику-пройдохе) переночевать здесь?

— Нет, — ответил капеллан.

— Никто не станет здесь на меня охотиться. Церковь — святое место.

— Кому ты это рассказываешь, — небрежно отмахнулся священник.

Учитель взял его теплые сухие руки в свои и сказал, что обязательно вышлет ему чек, капеллан только должен назвать сумму.

— Это обойдется не меньше, чем в сорок тысяч франков, скажите ему! — взвизгнула старая служительница.

— Тебя что, бешеная собака укусила? — нахамил учителю мальчик.

Капеллан наморщил лоб, прикидывая, и пробормотал:

— Да, что-то в этом роде. Около сорока. Сами видите. Позвоните нам в ближайшие дни.

Он направился впереди всех за алтарь. Пока учитель и мальчик блуждали меж церковных одеяний, книг, кружев и холстов, ящиков для пожертвований, молельных скамеечек, подсвечников, ведер для святой воды и алебард, пастор выглянул наружу, исчез, снова возник из неуклонно сгущавшейся тьмы, прошептал:

— Все спокойно.

— Проверьте еще раз с правой стороны, — сказал мальчик.

— Да нет же, дружок, улица пуста, они стоят перед главным входом.

Капеллан нарисовал большим пальцем крестик на лбу мальчика и бросил «До скорого» учителю, остановившемуся в дверном проеме, на фоне сумеречного неба.

— Куда мы идем? — спросил учитель.

— Да тише вы! — тявкнул мальчик.

Учитель прижался к порталу, затем оттолкнулся и стартовал со всех ног вдоль ограды кладбища, по аллее, обсаженной кипарисами, затем по оврагу, пахнущему аммиаком, по гравию вдоль железной дороги, к его удивлению и радости, мальчик легко поспевал за ним, бежал рядом и дышал носом. За ними, разорвав густые сумерки, разорвав ночь, взвыла сирена, послышались топот и голоса преследователей, крики.

Учитель хотел вначале бежать вдоль железной дороги и нагнулся, когда мальчик пробормотал ему что-то, но возле шлагбаума повернул следом за мелькающими ногами Верзеле и помчался мимо домика путевого обходчика, он дышал равномерно, в такт сопению впереди него, в горле у него пересохло, в ушах звенело, однако он ощущал какой-то ритм в своем беге, они добежали до проселочной дороги с большим отрывом. Время от времени он неловко ступал на ногу, и тогда лодыжку пронзала острая боль. Медно переливаясь, покачивалась рожь, они врезались в гущу колосьев, окруженные облаком мух. За ними, далеко позади, по полю рассыпались преследователи. Учитель полагал, что футболисты скоро догонят их, и он — в это мгновение — упрекнул себя за то, что много лет назад не послушал Элизабет, когда она настаивала на маленьком «рено», но преследователи потеряли их след и заспорили, какую избрать тактику, потом они выстроились длинной дугой, шипы их силуэтов вонзились в горизонт, и они двинулись вперед, топча рожь.

В небе проступила скорлупа луны, осветившей ландшафт с копошащимися на поле людьми, пленников, ждавших нападения со всех сторон. Вдруг что-то оборвалось, учитель вынужден был остановиться. Мальчик вернулся, выругался.

— Селезенка.

Учитель хватал ртом воздух, его вырвало желчью.

— Черт побери! — крикнул мальчик. Он дернул его за руку вниз, в самую гущу колосьев. Впереди просигналила машина, два долгих, два-три коротких гудка, в ответ зазвучали отрывистые сиплые приказы по-немецки. На западе, над низкой неровной линией колосьев возникли — когда учитель высунул из них свою раскалывающуюся от боли голову — силуэты, люди, пригнувшись, бежали вперед. Приказы на немецком были хорошо понятны. На том месте, где мальчик лежал рядом с ним на тощем ложе из помятых стеблей, учитель встал на колени и двумя пальцами заткнул уши, но новый звук вбуравливался в мозг. У солдат, шедших с запада, слева от него, были собаки, исходя лаем, они рвались с поводков. Какую безучастность хранила земля. Воздух отступал под натиском лая и человечьих голосов, подзадоривавших собак. И поднялся ужасный ветер, наполнивший неистовством колосья, он прошелся по полям, впадинам между холмами, кронами деревьев, вспенил волны на далеком побережье.

Учитель вспомнил, что, когда они пробегали мимо домика путевого обходчика, ставни были открыты, и, пробегая мимо окна, он увидел в комнате две женские фигуры в свете керосиновой лампы, они склонились над кроватью, в которой лежал не то ребенок, не то карлик, свечи на ночном столике освещали горбатившийся грязный саван, и он подумал: мертвого не поднимет этот святотатственный плач собак и солдат, раздирающий мир на части. Псы приближались, тщательно прочесывая каждый свой участок, расстояние между ними становилось все меньше. Тело учителя окатило жаркой волной, и он скинул с себя пиджак, расстегнул браслет часов и положил их на скомканный пиджак, расстегнул брючный ремень, стащил с себя брюки, сбросил промокшие ботинки, сорвал рубашку, отшвырнул в сторону трусы, выпрямился и пошел по волнующемуся колосьями полю туда, где, по его мнению, находился мальчик, и тут же наткнулся на первый форпост — тихого мужчину в толстом коричневом твидовом костюме, который молча стоял и ждал, упершись в бока руками. Учитель подошел к нему почти вплотную, полный безмерного удивления. Мужчина нагнулся и схватил учителя двумя необычайно длинными и крепкими руками, замкнувшимися в замок, — так иногда во сне ученик пансиона обнимает подушку.

1 ... 50 51 52 53 54 55 56 57 58 ... 173

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Избранное: Сборник - Хюго Клаус бесплатно.

Похожие на Избранное: Сборник - Хюго Клаус книги

Четвертая рука - Джон Ирвинг - Современная проза
Трезвенник - Леонид Зорин - Современная проза
Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Сеул, зима 1964 года - Сын Ок Ким - Современная проза
Без перьев - Вуди Аллен - Современная проза
Избранное [Молчание моря. Люди или животные? Сильва. Плот "Медузы"] - Веркор - Современная проза
Призраки Гойи - Милош Форман - Современная проза
ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ ИВЫ - ШАНЬ СА - Современная проза
Избранное - Факир Байкурт - Современная проза
Под сенью Молочного леса (сборник рассказов) - Дилан Томас - Современная проза

Оставить комментарий