Ливий неторопливо оделся и подошел к большому напольному зеркалу для того, чтобы уложить растрепавшиеся волосы. Гвендолен следила за ним полным тоски взглядом, свернувшись клубком под простыней.
— Мой господин уже уходит, так скоро, — сказала она.
— Мы веселились три дня. Я должен хотя бы ради приличия открыть наши двери гостям. Деньги сами себя не заработают.
— Но в моей постели ты провел всего лишь несколько часов…
— И скоро вернусь. Не испытывай мое терпение, женщина. И предупреждаю: не смей открывать шкатулку. Для твоего же блага.
Гвендолен хищно улыбнулась.
— Поговорим об этом, когда ты вернешься, мой господин.
— Оденься и приведи себя в порядок. Ты тоже пойдешь работать. Рамон, хватит маяться дурью. Ты на полном серьезе записываешь имена всех женщин, которых отымел?
— Я уже просил тебя не лезть не в свое дело.
— Зачем ты это делаешь?
— Чтобы их запомнить, естественно.
— Боюсь, в твоем случае это невыполнимая миссия. Скоро ты начнешь коллекционировать записные книжки, и тебе понадобится огромная библиотека.
Рамон глянул на наручные часы.
— Как насчет ужина? Я проголодался.
Ливий вернул расческу в потайной карман пиджака и критически оглядел свое отражение в зеркале.
— Не понимаю, как ты вообще можешь думать о еде после трех суток непрекращающегося секса. Я бы отдал все за то, чтобы проспать двенадцать часов, а потом выпить вина и заснуть снова.
— Любой на моем месте решил бы, что ты стареешь, но я спишу все на десять лет тюрьмы. Еще пара-тройка таких сюрпризов — и ты вернешь себе былую форму.
— Буду ориентироваться на твой пример как на недостижимый идеал. Я могу заработать в десять раз больше денег, но в умении трахать каждый столб ты навсегда останешься номером один.
Гвендолен, успевшая одеться, небрежным жестом взбила волосы и взяла с туалетного столика крохотную бутылочку с духами.
— Я думаю, вы нашли друг друга, — рассмеялась она. — Моя матушка говорит, что не каждому дано встретить родственную душу. Как вы познакомились?
— В тюрьме, — ответил Ливий.
— Иногда мне кажется, что вне тюрьмы ты еще ни с кем не знакомился, — вставил Рамон, откладывая записную книжку.
— Между прочим, я оказал тебе большую услугу, — напомнил Халиф. — Можно сказать, спас твою задницу.
— Услугу ты мне и вправду оказал, но насчет последнего я бы не говорил так уверенно.
— Теперь самое время честно рассказать леди о том, что через три дня ты сбежал, оставив меня в одиночестве и даже не поблагодарив. Слава богам, до конца срока мне оставалось каких-то четыре месяца. И вот спустя полгода я прихожу на прием в посольстве, Гвен. И кого я там встречаю? Этого прохвоста. Он пьет шампанское, улыбается и излучает счастье. Я подхожу к нему и говорю: «Мистер Ковалев, полагаю?». А он делает такое лицо, будто впервые меня видит, и отвечает по-русски: «Здравствуйте, мы знакомы?».
— Я тебя не узнал, — сказал друг. — Никто бы не узнал бывшего заключенного в одетом с иголочки и причесанном волосок к волоску дипломате. Ты будешь вспоминать об этой истории до конца моих дней? А вы, миледи, — обратился он к Гвендолен, — решили заморить меня голодом? Я жду свой ужин.
Женщина вернула духи на место и присела в реверансе.
— Распоряжусь, чтобы принесли еду, мистер Эверетт.
Когда Гвендолен выпорхнула за дверь, Ливий сел в кресло напротив Рамона и положил ногу на ногу.
— Признай: тогда ты меня узнал, но очень хотел отделаться.
— И порой жалею, что не отделался. Одного взгляда на тебя хватает, чтобы увидеть твою истинную сущность.
— Сущность привлекательного, воспитанного и образованного джентльмена, который располагает к себе?
— Сущность идиота, который вечно находит проблемы на свою голову. Десять лет без права на обжалование приговора, Ливий! Десять лет! — Друг поднял руки к потолку, как жрец древнего культа, возносящий молитву богам. — Разве я не предупреждал? Разве я не предлагал свою помощь? Но ты, как всегда, сделал по-своему. Если бы ты дал мне немного времени, я бы…
Халиф отмахнулся от его слов и принял более удобную позу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Хватит читать мне нотации. Лучше расскажи про записную книжку.
— Нечего здесь рассказывать.
— Тогда расскажи еще про Треверберг.
Рамон ударил кулаком по подлокотнику кресла.
— Сколько можно, Великая Тьма тебя побери?! Твой интеллектуальный онанизм уже сидит у меня в печенках! Одно из двух: или мы максимум через неделю сядем в поезд и поедем в Треверберг, или я оставлю тебя здесь, а сам вернусь домой!
— Интеллектуальный онанизм? — повторил Ливий. — Звучит так, будто за эти десять лет ты успел получить высшее образование. Ах да, я помню, ты говорил, что теперь работаешь адвокатом. Юридическое, стало быть. Конечно, мы сядем в поезд и поедем в Треверберг. Но до этого мне нужно разобраться с Фуадом Талебом.
— И в чем проблема, мать твою? Приди к нему домой и пусти пулю в лоб! Или тюрьма сделала Ливия Хиббинса осторожным? Что-то мне подсказывает, что даже заключение в Коридорах Узников и выбьет из тебя дурь!
— Здесь нужен тонкий подход.
— Тонкий, как лезвие моего ножа?
— Нет, Рамон, — покачал головой Халиф. — На стороне Фуада Талеба — весь город. Все мои люди. Со мной остались только Насир и Змей. — Он замолчал и перевел взгляд на пустые бокалы из-под вина на столе. — И, если уж на то пошло, теперь я не могу полагаться даже на них.
Друг с задумчивым видом вертел бриллиантовую запонку на манжете.
— Выходит, мы одни против всех?
— Если не считать Гвен, которая готова бросаться на всех с ножом, и Тару, которая пока что этого не делала, но в потенциале способна еще не на такое. Надеюсь, она произвела на тебя приятное впечатление?
— Более чем. Я рад, что твой траур по Эоланте не затянулся надолго.
— Придержи свой поганый язык, или я его укорочу.
Собеседник примирительно кивнул.
— Каков наш план, Ливий?
— У нас нет плана. Зато есть бабы. Целый бордель шикарных баб.
— Не уверен, что это приблизит нас к решению проблемы с Фуадом, но твой план мне нравится.
— Ах да. Совсем забыл. У меня был один вариант: обратиться за помощью к Сезару Нойману.
— Если ты хочешь совершить самоубийство, не нужно идти столь извилистым путем. Можешь явиться к дому Фуада Талеба и дождаться момента, когда тебя изрешетят пулями из храмового серебра. Помимо всего прочего, Сезар Нойман никогда на это не согласится.
— Завтра он будет здесь. Вот и поговорим.
Рамон открыл рот, снова его закрыл и беспомощно развел руками.
— Так ты отправил кого-то за ним? Ты же сказал, что это просто вариант!
— Вариант ничего не стоит, если ты не проверил его на практике. Выражаясь твоим теперешним языком, теории а-ля «а вот если бы я поступил так» — интеллектуальный онанизм. В конце-то концов, враг моего врага — мой друг, разве нет? Мы оба хотим вздернуть Фуада Талеба на ближайшем столбе. Придется убрать подальше ненависть и сосредоточиться на главном.
— Если на ближайшем столбе вздернут тебя, а рука с веревкой будет принадлежать Сезару Нойману, не говори, что я не предупреждал.
— Прекрати, Рамон. Я темный эльф, а не человек. Перелом шейных позвонков меня не убьет.
— Можешь подставить сюда все, что захочешь, от приготовленного специально для тебя яда до пуль из храмового серебра. Черт, Ливий. Ты и раньше не мог похвастаться развитым инстинктом самосохранения, а сейчас утратил его полностью. Ты похож на наседку, которая не может оставить давно выросших птенцов. Оставь хренов город своему преемнику — и пусть он решает проблемы как мужик!
— Я оставлю ему город вместе со всеми проблемами, и он будет решать их как мужик. Но жизнь Фуада принадлежит мне. Кровь за кровь.
Друг устало потер ладонью лоб и прикрыл глаза.
— Твое упрямство действует мне на нервы.
— Предлагаю сменить тему и поговорить о Треверберге.
— Хорошо, — неожиданно сдался Рамон. — Давай поговорим о Треверберге. Где ты намерен жить?
