сразу же, как мы вошли; возможно, из-за духоты, возможно, из-за расслабленной обстановки, но теперь он стал обычным дружелюбным мужчиной в компании добрых друзей. Я заметил, что среди присутствующих гвардейцев он был самым старшим – особенно на контрасте с сидящим рядом с ним парнишкой, – но вне замка этого совершенно не ощущалось.
Самого юного из них звали Марли. Он неловко хихикал, если его взгляд останавливался на одной из разносчиц или зашедших в таверну девушек, а бледная кожа покрывалась не просто румянцем – он становился пунцовым, будто вот-вот взорвется. Товарищи не упускали возможности над ним подшутить. Вероятно, поэтому нас обслуживала разносчица с самыми выдающимися формами; когда она наклонилась рядом с Марли, бедняга чуть не залез под стол от смущения.
Местный эль, расплескавшись по столу, ударил в нос запахом кардамона. Зажаренные перепела, свиные ребра, соленья… капитан подарил нам стол не хуже тех, что накрывают в королевской столовой.
– Тост! – Кидо крикнул так, что вдобавок к нашему столу замолчала еще половина таверны. – Пусть спор я и проиграл, но я плачу свои долги. Так пусть каждый из нас никогда не проигрывает, а если так и случается, то принимает поражение с достоинством!
Гвардейцы одобрительно засвистели, поддерживая капитана, и мы гулко стукнулись кружками, вновь беспощадно разливая эль на стол. Я сделал два больших глотка; Кидо же выпил огромную пинту залпом, после чего громко отрыгнул. Его товарищи засмеялись, и он карикатурно откланялся проходящей мимо даме в знак извинения.
– Так о чем был спор? – спросил я капитана, выждав, пока тот заест эль огромным куском копченых ребер.
– Он был о тебе, – пожал он плечами.
– Обо мне?
– Видишь ли, все приезжающие в замок мужчины так или иначе до безумия влюбляются в принцессу… – ответил он, и я в свое оправдание придумал лишь то, что был влюблен еще до прибытия. – В принцессу Минерву. И мы поспорили, что к концу первой недели ты уже будешь валяться у ее ног, умоляя об ответных чувствах. Я спорил так уже много раз, и до этого момента всегда выигрывал.
В любом случае она прилагала усилия, чтобы ситуация развивалась именно таким образом.
– Но парни сразу поняли, что с тобой это не пройдет. – Кидо указал на своих подчиненных. – «Что-то в тебе есть», – говорили они. Ты не выглядишь таким глупцом, как остальные.
– Что ж, мне лестно знать, что я произвожу такое впечатление, – поднял кружку я, благодаря гвардейцев; они ответили тем же. – Но почему ты так следишь за этим? Может, тебе самому нравится принцесса?
Кидо поперхнулся, и рука его дрогнула, выливая половину вновь наполненной пинты на рубашку. Гвардейцы засмеялись так громко, что, казалось, в таверне затряслись стены. Я не понял, чем вызвал такую реакцию, и потому старательно оглядывал зал в ожидании какого-либо объяснения. Откашлявшись и утерев слезы, капитан похлопал меня по плечу.
– А ты часто проявляешь романтический интерес к сестрам?
– К сестрам?
– Я – бастард короля, – пояснил он без тени самодовольства или гордыни. – Думал, ты знаешь.
Его сходство с Ариадной, отмеченное мною при первой встрече, и ее теплый взгляд на проявления дружбы, что мы с Кидо демонстрировали на королевских приемах, теперь обрели смысл. Словно маленькие кусочки картины, вырванные и потерянные, но теперь возвращенные на место, они объяснили мне многое, в том числе назначение молодого добродушного парня на столь серьезную и высокую должность.
– Нет, не знал, – чуть виновато улыбнулся я. – В таком случае приношу извинения за непотребство, в котором я тебя заподозрил.
Я не понимал, как такую важную информацию могли утаить от моего народа – в особенности от Маэрэльд, Финдира, Киана и прочих старейшин. Либо Кидо посчитал меня тем, кому он может доверять, либо об этом знали все в Грее, и я предстал перед капитаном гвардии полным идиотом.
– Расслабься, Териат. Я не принц, так что тебе нет нужды угодничать.
– Но почему нет?
– Я был рожден вне брака.
– Насколько мне известно, Минерва – тоже.
– Тут несколько иная ситуация… – Кидо почесал затылок и отставил эль, чтобы удобно расположить локоть на столе и подпереть подбородок рукой. За то короткое время, что мы были в таверне, он на радостях осушил уже три пинты, и теперь они, наконец, дошли до его головы. Вероятно, это стало одной из причин его откровенности. – Моя мать родом из Куориана, а дед – купец. Однажды они приехали в Грею с товаром, и… мать и король сдружились. Больше, чем кто-то мог подумать. Но они были еще слишком юны, даже не знаю, лет по пятнадцать или около того…
– Разве твой дед, как оскорбленный отец, не стал требовать, чтобы его величество и твоя мать поженились?
– Он ни о чем не знал, пока они не вернулись в Куориан. Мать никому не сказала. Ее… положение становилось заметным, и дед быстро устроил ей свадьбу с одним из своих придворных. Не представляю, знал ли он, что я не его сын, но растил меня, как родного.
– А когда ты узнал?
– Когда родители погибли в страшном шторме, не доплыв до Куориана всего полдня. Утром обломки их корабля принесло на берег, а уже вечером дед все мне рассказал.
– Выходит, после этого ты приехал в Грею. И король так просто поверил тебе?
– Он не сразу решился со мной поговорить, а потому сначала отправил ко мне друида. Айред расспрашивал меня, но, как мне кажется, не слушал, а смотрел внутрь меня, куда-то глубже. И когда я удостоился аудиенции, король.… По правде говоря, он даже не сразу вспомнил имя моей матери, – горько усмехнулся он. – Сначала я смертельно обиделся, но позже понял, что прошло много лет, а их знакомство длилось не больше месяца. Кто знает, сколько таких девушек может быть в жизни мужчины? Пообщавшись, он согласился, что возможность нашего родства существовала, но все равно опасался, что это было уловкой. Он не винил в этом меня. Думал, что юнца мог одурачить предприимчивый дед.
– Но как вы доказали родство? Ваше внешнее сходство очевидно, но если сомнения велики…
– Айред два месяца ездил по миру и нашел колдуна, который владел какой-то специальной магией, благодаря которой можно узнать о человеке все, имея одну-единственную каплю его крови, – говорил Кидо с нескрываемой благодарностью. Я совершенно точно помнил эти два месяца: отец исчез, ни слова не сказав о цели своей поездки и о том, как долго планировал отсутствовать. По возвращении он также молчал, ссылаясь на невозможность разглашать подробности. Мать это страшно разозлило, и она не говорила с ним, кажется, еще несколько последующих недель. Пустяк
