ветру. Не оглядываясь, я улавливала присутствие Рока. Он, как обычно, держался за моей спиной. Впереди шел Мир, указывая дорогу. Свеча в его руке лишь немного разгоняла ночную тьму. Ее отблески порождали пляшущие тени, сплетающиеся в пугающую вязь причудливого рисунка.
Еще до того, как до меня донеслись сдавленные, полные боли и страданий стоны, я ощутила Дора. Не так ярко, как прежде, словно его дар из сильного, взмывающего ввысь пламени превратился в невысокий, дрожащий на сквозняке огонь, но достаточно отчетливо, чтобы обогнать Мира и безошибочно угадать нужную дверь. Я уверенно толкнула ее.
В комнате было душно из-за жарко натопленного камина. Пахло кровью, отчаянием и скорым концом. На кровати в углу лежал Дор, возле его ног сжалась Чайка. Ей я не удивилась – она, как и я, чувствовала чужой дар и пришла на него. А вот сосредоточенный вид Рони, которая чуть поодаль подавала Мудрецу какой-то мелко растертый порошок в ступке, заставил ненадолго замереть на пороге и лишь затем пересечь комнату, чтобы оказаться возле постели.
– Что ты здесь делаешь?
Вопрос, обращенный к сестре, прозвучал излишне резко.
– Помогаю, – мрачно ответила Рони. – Меня разбудил шум за окном. А потом я увидела Дора в телеге…
Ее голос дрогнул, она отвела взгляд. Пальцы крепче обхватили ступку, словно та была якорем, удерживающим на плаву.
– Ее Высочество пожелала присутствовать, – торопливо вмешался Мудрец и, будто опасаясь моей реакции, быстро добавил: – Я не видел причин для отказа.
Я не удостоила лекаря даже взглядом. Чувствовала исходящие от него волны страха. После казни Вета в интонациях Мудреца, как и в интонациях большинства придворных, появились раздражающие меня подобострастные нотки.
Я посмотрела на Дора. На бледном, изможденном лице сверкали капли пота. Его тело сотрясал жар, а сам он метался в бреду. В нескольких местах повязки потемнели и набухли от крови. От них смердело чем-то гнилым – меткой смерти.
– Смелый мальчишка.
Я резко обернулась. В дверном проеме, опираясь на костыль, стоял отец Чайки – Глас. Даже не ощущая его природы, похожей на мою, я бы и так поняла, что со мной заговорил кто-то из одаренных. Только они теперь обращались ко мне без затаенного, как перед чудовищем, ужаса.
– Не смелый, а глупый! – в сердцах бросила я. – Ему было запрещено покидать замок.
Память услужливо подсунула то утро, когда я узнала, что Дор сбежал вместе с войском. Я с трудом подавила раздражение. Упертый баран, а не мальчишка!
– Ну, он ослушался, – усмехнулся Глас и серьезно добавил: – И спас всех нас. Без него, Ваше Величество, не одержали бы мы победу. Его огонь спалил добрую часть кирков. Даже когда его тощую тушку нашпиговали стрелами, он не отступил.
– Сражался, пока не свалился в беспамятстве? – тихо спросила я и присела рядом с Дором.
Ко мне под бок тут же пристроилась Чайка. Я рассеянно быстро провела рукой по ее волосам. Девочка зажмурилась от удовольствия и разве что не замурчала.
– Да, Ваше Величество.
Моя ладонь легла на горячий лоб Дора. Мальчишка слишком хотел жить, он дрался со Смертью так же отчаянно, как с кирками, отвоевывая у нее каждое мгновение. Те самые мгновения, что помогли ему продержаться до возвращения в замок.
– Все вон, – негромко, но жестко потребовала я. – Глас, я зайду к вам позже, не ложитесь.
Рана отца Чайки не вызывала беспокойства. Она затянется и без моей помощи, но оставит мужчине на память о себе хромоту. В моих силах было это изменить.
Первым комнату покинул Мир, за ним – Мудрец. Глас поманил Чайку и, дождавшись, когда та неохотно отлипнет от меня, тоже растворился в темноте коридора. Я вопросительно взглянула на Рони.
– Нет! – решительно сказала она. – Я останусь.
Сестра подошла ближе и уселась с другой стороны постели. Ее ладонь сжала ладонь Дора с таким отчаянием, что я впервые задумалась, не связывает ли этих двоих нечто большее, чем просто дружба. Но размышлять об этом было не время. Зловонное дыхание смерти уже опалило щеку Дора.
Словно подслушав мои мысли, Рок бесшумно прикрыл дверь, а затем опустился на стул у стены и, скрестив ноги в лодыжках, принялся ждать. В его движениях не было суеты, лишь уверенность, вселяющая надежду.
Я, по-прежнему не отнимая руки ото лба Дора, прикрыла глаза, чтобы с размаху упасть в темноту. Она пульсировала алым – средоточием нитей, многие из которых уже осыпались черным пеплом. Промелькнула мысль, что Рони впервые увидит, как я применяю дар, а значит, скрываться у меня больше не получится. Но я и не хотела продолжать прятаться. Не перед семьей.
Сделав глубокий вдох, я устремилась туда, где проплешина в узоре нитей чернела особенно отчетливо. Дыр было много. Так много, что я на короткий миг даже испугалась, подумав, что не справлюсь. Сомнения почти тут же уступили место злости.
Никто не посмеет отобрать у меня то, что я не готова отдать.
Тьма и жар дохнули в лицо, будто кто-то отодвинул заслонку в печи. Я почувствовала такое впервые. Наверное, виной всему – талант Дора. Мальчишка будто и сам состоял из язычков пламени: тех, которые сейчас меня опаляли. Я собралась с силами, стараясь полностью отрешиться от всего, что отвлекало. Перед внутренним взором предстали картинки из трактата, который я недавно читала, и это позволило быстрее, куда быстрее, чем раньше, найти нужную нить. Вцепившись в кончик, я осторожно потянула за нее, наматывая на себя, как если бы распутывала клубок. Латать пришлось медленно, осторожно, постоянно отвлекаясь на зловонное тление отдельных нитей. Черный пепел был ощутим настолько, что казалось, еще немного, и я задохнусь: он пробирался в ноздри, оседал в горле, когда я пыталась сделать вдох открытым ртом.
Время стало тягучим, как горячая карамель. Мгновения превратились в часы, а часы – в вечность. Когда я убрала руку со лба Дора и открыла глаза, дыхание мальчишки из прерывистого, надрывного стало спокойным и ровным. Тело прекратило гореть, лихорадка отступила. Я отодвинула одну повязку, чтобы убедиться: рана под ней почти затянулась.
Я подняла взгляд и встретилась с широко распахнутыми глазами Рони. Она смотрела на меня чуть настороженно, возможно даже отрешенно, но не испуганно. На дне ее карих глаз плясал огонек тревоги.
– Я догадывалась, – тихо проговорила Рони. – Но боялась спросить.
Я закусила щеку изнутри так сильно, что ощутила соленый привкус крови. В комнате повисла невыносимо долгая пауза.
– Это я, Рони, – не выдержав неопределенности, сказала я и протянула руку. – Всегда ею была.
В этом простом признании смысла было больше, чем в пространных речах. Я не знала, что еще можно добавить, поэтому просто ждала. Сердце забилось громче, сильнее.
Страх – какой-то совершенно новый, которого я прежде не знала, – проткнул сердце, словно кинжалом. Звуки стали глуше, я будто ушла под воду. И вынырнула в тот миг, когда Рони, не
