согреет твоё сердце лучше, чем кварта вина, – сказал Лори, улыбаясь ей с выражением сдерживаемой радости.
– Что же? – воскликнула Джо, на минуту забыв о своих горестях.
– Вчера я телеграфировал твоей матери, и Брук ответил, что она немедленно приедет, будет здесь сегодня вечером и всё будет хорошо. Разве ты не рада, что я это сделал?
Лори говорил очень быстро и в одно мгновение покраснел и разволновался, потому что держал свой план в секрете, боясь разочаровать девочек или причинить вред Бет. Джо побледнела как мел, вскочила с кресла и, как только Лори замолчал, ошарашила его, бросившись ему на шею и радостно воскликнув:
– О Лори! О мама! Я так рада!
Она больше не плакала, а истерически хохотала, дрожала и прижималась к другу, как будто была слегка ошеломлена этой неожиданной новостью.
Лори, хотя и был явно поражён, вёл себя с большим присутствием духа. Он успокаивающе похлопал её по спине и, убедившись, что ей становится лучше, смущённо поцеловал несколько раз, после чего Джо сразу же пришла в себя. Держась за перила, она мягко отстранила его и, задыхаясь, сказала:
– Я не хотела, я вела себя ужасно, но так мило с твоей стороны, что ты взял и отправил телеграмму, несмотря на запреты Ханны, и я не могла удержаться, чтобы не наброситься на тебя. Расскажи мне всё и не давай мне больше вина, это из-за него я так себя веду.
– Я не против, – рассмеялся Лори, поправляя галстук. – Видишь ли, я стал беспокоиться, и дедушка тоже. Мы подумали, что Ханна злоупотребляет полномочиями и твоя мать должна обо всем узнать. Она никогда не простит нам, если Бет… ну, если что-нибудь случится, ты понимаешь. Так что я убедил дедушку, согласившегося, что нам давно пора что-то предпринять, и вчера я помчался на почту, потому что доктор выглядел серьёзным, а Ханна чуть не оторвала мне голову, когда я предложил отправить телеграмму. Я не выношу, когда мной «командуют», так что это только укрепило меня, и я это сделал. Твоя мама приедет, я знаю, а последний поезд прибывает в два часа ночи, я поеду за ней, а тебе нужно только сдержать свой восторг и не беспокоить Бет, пока эта благословенная леди не вернётся домой.
– Лори, ты просто ангел! Как мне отблагодарить тебя?
– Бросайся на меня снова. Мне это очень понравилось, – сказал Лори, впервые за две недели приняв озорной вид.
– Нет уж, спасибо. Я сделаю это через посредника, когда придёт твой дедушка. Не дразни меня, лучше иди домой и отдохни, а то уже полночи не спишь. Благослови тебя Бог, Тедди, благослови тебя Бог!
Джо попятилась в угол и, закончив свою речь, поспешно удалилась на кухню, где уселась на буфет и сказала собравшимся кошкам, что она «счастлива, просто счастлива!», а Лори ушёл, чувствуя, что довольно ловко всё уладил.
– Это самый настырный малец, которого я когда-либо видела, но я не сержусь на него и надеюсь, что миссис Марч приедет прямо сейчас, – сказала Ханна с облегчением, когда Джо сообщила ей хорошие новости.
Мэг была в тихом восторге, а потом задумалась над письмом, пока Джо приводила в порядок комнату больной, и Ханна решила «сварганить пару пирогов, на случай если нежданные гости заявятся». Казалось, по дому пронёсся свежий ветерок и что-то осветило тихие комнаты ярче солнечных лучей. Всё, казалось, почувствовало обнадёживающую перемену. Птичка Бет снова защебетала, и на розовом кусте Эми на окне появился наполовину распустившийся бутон. Огонь в каминах, казалось, загорелся необычно весело, и каждый раз, когда девочки встречались, их бледные лица расплывались в улыбках, и они обнимали друг друга, ободряюще шепча: «Мама едет, дорогая! Мама едет!» Все радовались, кроме Бет. Она лежала в тяжёлом оцепенении, не испытывая ни надежды, ни радости, ни сомнений, ни опасности. Это было жалкое зрелище: некогда румяное лицо очень изменилось и выглядело безучастным, когда-то занятые делом руки были слабыми и измождёнными, некогда улыбающиеся губы совсем онемели, а некогда красивые, ухоженные волосы спутались и были беспорядочно рассыпаны по подушке. Весь день она лежала так, только время от времени поднимаясь, чтобы пробормотать: «Воды!» – такими пересохшими губами, что она едва могла выговорить это слово. Весь день Джо и Мэг парили над ней, наблюдая, ожидая, надеясь и уповая на Бога и маму, и весь день шёл снег, бушевал пронизывающий ветер, а часы тянулись очень медленно. Но наконец наступила ночь, и с каждым боем часов сёстры, всё ещё сидевшие по обе стороны кровати, смотрели друг на друга сияющими глазами, ибо каждый час мог приблизить помощь. Доктор заходил сказать, что наблюдаются некоторые перемены, а к лучшему или к худшему, вероятно, станет ясно около полуночи, когда он вернётся.
Ханна, совершенно измученная, улеглась на диван в ногах кровати и крепко заснула, а мистер Лоуренс расхаживал взад и вперед по гостиной, чувствуя, что скорее готов был встретиться лицом к лицу с повстанческой артиллерийской батареей, чем увидеть лицо миссис Марч, когда она войдёт в дверь. Лори лежал на ковре, делая вид, что спит, а на самом деле смотрел в огонь задумчивым взглядом, от света которого его чёрные глаза выглядели удивительно нежными и ясными.
Девочки запомнили эту ночь на всю жизнь, потому что, пока они дежурили, сон к ним не шёл, и у них появилось то ужасное чувство бессилия, которое появляется у всех нас в такие часы.
– Если Бог пощадит Бет, я никогда больше не буду жаловаться, – горячо прошептала Мэг.
– Если бог пощадит Бет, я постараюсь любить Его и служить Ему всю свою жизнь, – ответила Джо с неменьшим пылом.
– Я бы хотела, чтобы у меня не было сердца, тогда я бы не испытывала такую боль, – вздохнула Мэг, помолчав.
– Если жизнь часто бывает так тяжела, я не представляю, как мы сможем прожить её, – мрачно добавила её сестра.
Тут часы пробили двенадцать, и обе, забывшись, посмотрели на Бет, потому что им показалось, что на её бледном лице промелькнула какая-то перемена. В доме было тихо, как в могиле, и только завывание ветра за окном нарушало глубокую тишину. Усталая Ханна продолжала спать, и никто, кроме сестёр, не заметил бледной тени, которая, казалось, упала на маленькую кровать. Прошёл час, и ничего не произошло, кроме тихого отъезда Лори на станцию. Прошёл ещё час, но никто так и не появился, и девочек начали посещать тревожные страхи по поводу задержки из-за метели, или несчастного случая, или, что хуже всего, великого несчастья в Вашингтоне.
Было уже больше двух часов, когда Джо, стоявшая у окна и размышлявшая о том, каким мрачным выглядит мир в своём снежном саване, услышала какое-то шевеление у кровати и, быстро обернувшись, увидела, что Мэг стоит на коленях перед креслом матери, пряча в нём лицо. Ужасный страх пронизал Джо холодом, когда она подумала: «Бет умерла, а Мэг боится мне сказать».
Она мгновенно вернулась на свой пост, и её напряжённый взгляд, казалось, уловил великую перемену. Лихорадочный румянец и выражение боли исчезли, и любимое маленькое личико выглядело таким бледным и умиротворённым в своём полном покое, что Джо даже не почувствовала желания плакать или жаловаться. Низко склонившись над этой любимейшей из сестёр, она сердечно поцеловала влажный лоб и тихо прошептала:
– Прощай, Бет! Прощай!
Словно разбуженная толчком, Ханна встрепенулась, поспешила к кровати, посмотрела на Бет, ощупала её руки, прислушалась к её дыханию, а затем, надев через голову фартук, села и, раскачиваясь взад и вперед, воскликнула вполголоса:
– Лихорадка прошла, она просто спит, она вспотела и дышит свободно. Хвала Господу! Ах, Боже ж ты мой!
Прежде чем девочки смогли поверить счастливой правде, пришёл доктор, чтобы всё подтвердить. Он был довольно невзрачным человеком, но им показалось, что его лицо было просто неземной красоты, когда он улыбнулся и сказал, по-отечески глядя на них:
– Да, мои дорогие, я думаю, что малышка на этот раз выкарабкается. Не шумите в доме, пусть она поспит, а когда проснётся, дайте ей…
Что ей должны были дать, не было слышно, потому что обе девочки прокрались в тёмную
