чем это предусмотрено законом. В Великобритании в 2014 году был принят закон, дополнительно ограничивший благотворительные организации и профсоюзы в их праве делать политические заявления и проводить политические акции в предвыборный год. В преддверии всеобщих выборов 2017 года более пятидесяти благотворительных организаций подписали совместное письмо с требованием внести изменения в Закон о лоббировании. Они заявили, что «этот необоснованный и несправедливый закон не дает нам полноценно участвовать в жизни демократического общества». Из-за таких ограничений НПО приходится быть очень осторожными в своих политических заявлениях и действиях[358].
Некоммерческим организациям также приходится конкурировать друг с другом за финансирование. Работники НКО вынуждены рекламировать свои успехи перед спонсорами (независимо от того, удалось ли им достичь поставленных задач) точно так же, как коммерческие компании рекламируют свою продукцию потребителям. Получается, что «потребителями» услуг НКО становятся их спонсоры, а не те люди, которым они помогают. Некоммерческие организации по своей структуре напоминают маленькие корпорации, а их сотрудники не сильно отличаются от работников промышленных предприятий – и от тех и от других требуют высокой производительности труда. Как пишет Рут Уилсон Гилмор, сотрудники НКО, «зачастую отлично понимающие потребности как отдельных своих клиентов, так и общества в целом, в повседневной практике превращаются в технократов из-за навязанной им специализации». Правовое положение некоммерческих организаций ограничивает их возможности вести «политическую» деятельность. Более того, как отмечает Гилмор, спонсоры (в особенности те из них, кто придерживается прогрессивных взглядов) хотят финансировать конкретные программы, а не деятельность организации в целом. В то же время правые филантропы активно тратят деньги на реализацию своих идей. В результате Эшли Бринк и другим работникам НКО приходится много вкалывать по ненормированным графикам, чтобы компенсировать нехватку сотрудников[359].
Более того, в эпоху капиталистического реализма благотворительность сама превратилась в бизнес. Возможно, лучший пример тому – проект Product RED музыканта Боно из U2, в рамках которого деньги на борьбу со СПИДом собирают, продавая фирменную одежду и другой мерч. По словам Боно и его коллег, RED – это не благотворительная организация, а «настоящий бизнес», который поп-певец по неизвестной причине описал как «панковский». Такая модель успешно превратила благотворительность в потребление: человек может купить футболку или пару обуви и стать «активистом». Работники НКО часто ощущают, что спонсоры относятся к ним таким же образом: покупают и продают, словно их организации – это просто модные вещи. А одержимость массивами данных приводит к тому, что вся деятельность НКО сводится к достижению «результатов», о которых необходимо отчитываться спонсорам, чтобы показать, что их деньги были потрачены с пользой. Спонсоры, в свою очередь, часто меняют объекты благотворительности, переключаясь на помощь более «модным» угнетенным группам[360].
Как правило, упор на краткосрочные проекты приводит к высокой текучке кадров в НКО. Иногда из-за нехватки финансирования они закрываются раньше, чем их деятельность начинает приносить результаты. Так произошло с организацией «Портлендские сестры, вместе решающие реальные проблемы» (Sisters in Portland Impacting Real Issues Together, SPIRIT), в которой работала Амара Х. Перес. Эта организация просуществовала чуть более трех лет. По словам Перес, после открытия SPIRIT они в основном получали советы о том, как найти финансирование, а не о том, как вести организационную работу в местном сообществе. Сотрудникам приходилось одновременно заниматься социальной работой и бороться за выживание организации, переключаясь между задачами, требовавшими совершенно разных навыков. Как отмечает Перес, спонсоры навязали SPIRIT «бизнес-культуру», мешавшую работать, но при этом постоянно требовали результатов. Рефлексия на тему того, какие методы работают, а какие – нет, считалась пустой тратой времени. Вся система требовала, чтобы сотрудники организации трудились больше и усерднее, отдавая все силы работе, что часто приводило к выгоранию[361].
На выгорание жалуются работники множества сфер, но его формы варьируются в зависимости от того, чем именно они занимаются. Работники ретейла выгорают из-за того, что им приходится по восемь часов ходить по магазину с натянутой улыбкой; сотрудники НКО и другие работники, искренне преданные своему делу, выгорают по иной причине. Согласно определению Всемирной организации здравоохранения, выгорание характеризуется «ощущением потери энергии и истощения, психологической отстраненностью от работы, негативным или циничным отношением к своему труду, а также снижением профессиональной эффективности». Такое определение предполагает, что в нормальной ситуации человек должен иметь ментальную связь со своей работой и испытывать по отношению к ней позитивные чувства, что встречается далеко не всегда. В этом определении только понятие «истощение» в равной степени применимо ко всем категориям работников. Иными словами, выгорание – это проблема, характерная для эпохи «труда по любви». Неудивительно, что на выгорание часто жалуются сотрудники НКО и политические активисты. Предполагается, что они, подобно Эшли Бринк, должны из преданности своему делу отдавать все силы работе. Но если ради какого-то дела вам приходится раз за разом идти на жертвы, верить в него становится все труднее[362].
Однако руководители НКО отказываются улучшать условия труда сотрудников. Когда в президентство Барака Обамы Министерство труда США решило изменить правила, касающиеся сверхурочной работы, в результате чего увеличилось бы число сотрудников, получающих выплаты за переработки, несколько крупных НКО выступили против, заявив, что в таком случае им придется прекратить свою деятельность. Руководители организаций утверждали, что из-за повышения зарплат сотрудникам они будут вынуждены сократить расходы на помощь нуждающимся. Они попытались столкнуть лбами работников НКО и тех, кому они помогают, – при этом первые получают довольно низкую зарплату. Согласно результатам проведенного в 2014 году исследования, более 40 % сотрудников НКО в Новой Англии, одном из самых дорогих регионов США, зарабатывали менее 28 тысяч долларов в год, что ниже средней годовой зарплаты по стране. Один из наблюдателей заметил: «Я слишком часто вижу, как стремление изменить общество к лучшему превращается в оружие, направленное против людей, которые делают значительную – если не бóльшую – часть работы и тратят на нее больше всего времени». Исследования показали, что текучка кадров в некоммерческих организациях в США и Канаде выше, чем на рынке труда в целом. Это свидетельствует о том, что работники НКО, вынужденные много и упорно трудиться, зачастую не видят для себя иного выхода, кроме увольнения или перехода в другую сферу. Организации жалуются на нехватку финансирования и скупость спонсоров, но верно и то, что внутри НКО культивируется принцип «делать больше за меньшие деньги»[363].
Тезис о пагубном влиянии спонсоров на НКО можно проиллюстрировать одной хорошо известной историей. Когда создавался фонд «Открытое общество», его основатель, миллиардер Джордж Сорос, на одном из совещаний якобы так разозлился на подчиненных, что ударил кулаком по столу и сказал: «Это
