с участием поляков в Отечественной войне 1812 г. на стороне Наполеона произнесены не были. Этот элемент, который мог стать основой для пересборки всей конструкции, остался невостребованным. Н. К. Шильдер вполне справедливо констатировал, что «откровенная» речь императора «не оживляла в памяти ни одного тягостного воспоминания»[965].
Открыв сейм, император уехал, отправившись в поездку в Елисаветград, Киев и Брест-Литовск[966]. Николай вернулся в Варшаву 7 (19) июня и закрыл сейм 16 (28) июня[967]. Считается, что монарх удалился из Варшавы, «желая отстранить даже тень какого-нибудь влияния со своей стороны на работу сейма»[968]. В своем желании не тревожить поляков он полностью следовал принципам, заложенным Александром I, который после обращения к сейму также уезжал из польской столицы, возвращаясь в город, лишь чтобы сказать вторую, заключительную речь[969]. Логика подобных действий должна была обозначать, что все происходящее является частью «польских дел», которым должно развиваться вне влияния России.
Сейм отклонил проект закона о браке, столь значимый для императора Николая. Монарх не скрыл своего отношения к произошедшему в речи, которая подвела итоги сейма[970]. Похвалив депутатов и сенаторов за отношение к памяти об александровском наследии («Вы подали замечательный пример национального признания реставратору вашей родины») и работу по другим законопроектам, император и король выразил сожаление, что идея запрета разводов не получила поддержки. Ситуация не вышла за пределы обычных увещеваний – никаких более жестких мер не последовало. Даже в отношении риторики Николай не изменил себе. Он завершил свою речь к польскому сейму обещанием: «я не перестану, даже вдали от вас, следить за вашим истинным счастьем»[971]. «Ничто не указывало на вероятность близкого взрыва, – писал об этих днях Бенкендорф, – напротив, видимое материальное благосостояние казалось надежнейшим оплотом общественного спокойствия»[972].
Часть II. «Мы не напомним ныне им»: забвение как политическая стратегия
Статья из «Отечественных записок», рассказывавшая русскому читателю о варшавской коронации 1829 г., содержала в себе интересный реестр участников церемонии. Те из них, кто выносил регалии, были названы поименно. «Шествие началось в 11‐м часу, – сообщал журнал, – регалиями, несенными на великолепных подушках в следующем порядке:
1. Орден Белого Орла нес Палатин Грабовский.
2. Государственная печать, несомая Министром, Статс-секретарем, Дивизионным Генералом Грабовским.
3. Государственный панир, Генералом от Инфантерии Исидором Красинским.
4. Царский Меч, Генералом от Артиллерии Гауком, с двумя Ассистентами…
5. Царская Порфира, Кастелланами Сераковским и Глищинским.
6. Держава, Палатином Чернецким.
7. Скипетр, Палатином Князем Адамом Чарторыжским.
8. Корона, Президентом Сената Графом Замойским»[973].
Обращает на себя внимание, что среди тех, кто участвовал в этой части действа, были исключительно представители Царства Польского. Мы не увидим здесь чиновников или военных, чья карьера разворачивалась бы в России. Однако важнее то, что среди действующих лиц можно обнаружить поляков, служивших в армии Наполеона и воевавших с Россией в 1812 г. Так, генерал Исидор Красинский, который нес Королевское знамя, состоял в свите Наполеона, участвовал в кампании 1812 г., а при Березине командовал корпусом французов. В войсках Наполеона служили также выносивший на коронации печать генерал Стефан Грабовский и состоявший при королевском мече генерал Мауриций Гауке. Выбранный для вынесения императорской порфиры Юзеф Сераковский был членом Комиссии временного правительства, созданной французской администрацией на оккупированных в 1812 г. литовских территориях Российской империи.
Не вызывает никакого сомнения, что находившиеся в 1829 г. в коронационном зале, а в 1812–1814 гг. по другую сторону противостояния с французами и поляками Александр Бенкендорф, Владимир Адлерберг, Петр Волконский, Сергей Строганов и Василий Жуковский точно понимали, в каком положении они были прежде, во время войны, и в каком находятся теперь, в мирное время. К перечисленным можно смело добавить и самого императора Николая I, а также довольно многочисленную группу читателей российской периодики, например «Отечественных записок». Коронация в Варшаве происходила спустя чуть более чем полтора десятилетия после окончания Отечественной войны и Заграничных походов русской армии. Противостояние не было забыто, но политический взгляд на события тех лет требовал от общества иметь в виду ряд существенных ограничений. Действительно, к 1829 г. российская элита хорошо усвоила, что поляки переместились в категорию «братья», притом что зиждилось это братство на тысячах убитых под Смоленском, при Бородино, Тарутино, Малоярославце, Лютцене, Кульме и Лейпциге. Но здесь и сейчас погибших надлежало забыть. Механика этого забывания была всем присутствовавшим хорошо знакома, ведь создана она была за несколько десятилетий до описываемых событий.
Глава 6
Забыть 1812 г.
Александр I и создание новой политической стратегии
6.1. «Нечаянно пригретый славой»: Александр I в 1812 г
В начале 10‐й главы «Евгения Онегина» А. С. Пушкин дал императору Александру I известное стихотворное определение:
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
Чаще всего, пожалуй, цитируется первая часть этого четверостишия. Это вполне понятно – советской историографии нравилось упоминание лукавства и лености монарха, и подобная трактовка со временем стала устойчивой. Однако точность пушкинской оценки императора в большей мере связана с главным событием эпохи – Отечественной войной 1812 г. – и глубиной понимания им того факта, что Александр I с «вечной славою 12 года» был связан лишь опосредованно и чести этой к тому же «не чаял»:
Его мы очень робким знали,
Когда не наши повара
Орла двуглавого щипали
У Бонапартова костра.
Действительно, император, узнавший о переходе наполеоновских войск находясь на западных границах империи, оставался при русской армии считаные недели[974]. Он наблюдал за событиями, которые разворачивались под Смоленском и Москвой, издалека, получая информацию с задержками и часто неверно ее интерпретируя. Монарх присоединился к армии полгода спустя все там же – в Вильно[975]. Русские войска переходили Неман, преследуя разбитую армию Наполеона, Отечественная война 1812 г. была закончена, и император Александр ее пропустил. Он, в сущности, если вести речь о главной в этот момент – военной – стороне дела, не имел прямого отношения к событию, которое воспринимается сейчас как главное в истории его правления.
Этот аспект, как представляется, выпал из поля зрения исследователей: принято акцентировать внимание на том, что император декларировал свое желание остаться при армии. При этом чаще всего цитируются слова из рескрипта Н. И. Салтыкову от 13 (25) июня 1812 г. («Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве Моем») или формулировка П. А. Вяземского, писавшего о народном подъеме во время пребывания императора
