и ударил. Поспешил, сил не хватило.
— Что творишь, выродок? — оскалился человек, вцепляясь в плечо, и сам замахнулся.
Тётушка Галь охнула.
— Услышат, набегут, беда будет! Остыньте, а?
Человек закусил губы. Шогол-Ву перехватил его кулак, навалился, придавил руку локтем и стиснул горло. Человек ударил по спине свободной рукой, ещё и ещё, но запятнанный лишь сильнее сжимал пальцы.
Тётушка Галь схватила за волосы, пытаясь оттащить. Они возились молча, боясь поднять шум. Человек слабел, и Шогол-Ву подумал, что ему почти удалось, но тут его ударили в спину, ещё и ещё. Так сильно, что всё померкло.
— Не трогай! Не бей его!.. — услышал он во мраке горячий шёпот дочери леса.
Должно быть, чудилось, ведь хорошо связал.
— Он хотел спасти твою жизнь, а ты!.. Этот камень…
Холод коснулся лица. Шогол-Ву раскрыл глаза. Дочь леса протирала его краем платка, смоченного в воде.
— Я не успел…
— И я рада!
В тусклом свете коптящей лампы он видел следы на её руках. Всё-таки вырвалась.
— Так я не понял, — зло сказал человек, — что не так с камнем. Что ты врёшь, или у вас у всех Трёхрукий разум отнял?
В стену застучали.
— Эй, умолкните, или я приду и глотки вам заткну!
Человек понизил голос до шёпота.
— Одна бормочет, спать не даёт, другой в окно лезет и убить меня пытается, хотя не врагами расстались, третья про камень затирает. Сами награду получить хотите?
— Клур верно сказал, — прохрипел Шогол-Ву. — Награда будет не той… Ты отдашь камень и станешь колючим кустом.
— Брешешь, пёс!
— Ты слышишь голоса… И мёртвые поднимаются — из-за камня.
— Да чтоб я такому поверил! Мёртвые поднимаются из-за проклятия!
— Но встают не все, — торопливо прошептала дочь леса. — Только те, рядом с которыми ты прошёл!
— Вот уж враки!.. — начал человек и осёкся. — Да быть не может. Вон, на упокоище один только и встал.
— Земля промёрзла, — зашептала дочь леса. — Вы долго были там? Проснуться могли многие, а выбраться не все. Если ещё тела истлели…
— Так…
— Ты вспомни, Нат, и рыба ожила. Помнишь, говорила я, у Балле она ночь в корзине пролежала, на холоде, без воды. Он мне принёс, я её в дом, глядь, а она зашевелилась! Значит, правда это, про камень.
Человек промолчал.
— И страж, зверь из Шепчущего леса, шёл по твоим следам. Он охотится на мёртвых за нашими границами. Во Взгорье, сказали, растерзал пса…
— Ну, я правда одному камнем по башке запустил, и что? Да я не знаю даже, издох он или нет!
— Двое из Ока тоже поднялись. Зверь их упокоил.
— Так он, может, всех по пути рвёт, кого видит! В Кривой Луг-то его чего понесло? За рыбой нашей пришёл?
— За мной, — ответила тётушка Галь.
Человек посмотрел на неё оторопело.
— Да, милый, уж я-то точно знаю, что умерла. Когда поживёшь с моё, да очнёшься, а у тебя ничего не болит — тут и гадать не надо. Только не знала я, что дело в камне, а если подумать, тогда и пришла в себя, как ты явился.
— Да что врёшь! — воскликнул человек, забыв шептать, и в стену ударили.
— Дай руку, приложи вот: сердце не бьётся. И спать неохота, и есть, и не холодно. Эх, жалко, так мяса хотелось, да поздно ты привёз.
— Да как ничего не болит, если ты ныла не затыкаясь?
— А вот это врала. Чего мне вас пугать, да сама ещё не сразу поверила.
Человек отшатнулся к стене, ударившись спиной. С другой стороны тут же грохнуло.
— Вы угомонитесь там, а? Вы чё там?..
— Не серчай, милый, сон дурной приснился! — певуче откликнулась тётушка Галь.
— Сон… — проворчали ей в ответ. — Я те такой сон покажу!..
— Вот уж точно, сон дурной, — прошептал человек, проводя ладонью по лицу. — Значит, камень поднимает всех подряд, ещё и голоса эти… И кому нужно такое счастье? Почему за него дают пятьдесят золотых?
— Если отдашь по своей воле, тот, кто взял, сможет решать сам, поднимать мертвецов или нет. И голоса не будут сводить его с ума. Он получит большую силу, а ты умрёшь. Хуже: станешь колючей лозой, будешь вечно страдать, вечно терпеть боль.
— Чего?
Человек рванул ворот, потянул шнурок. Запятнанный успел перехватить его руки.
— Пусти! — прошипел человек. — Заброшу эту дрянь подальше, и пусть другой олух поднимает!
— Нельзя бросать! — зашептала дочь леса. — Умрёшь всё равно! Если бы украли или отняли силой… Он хотел отнять, спасти тебя, пожертвовать собой!
— А! Так отбери. На, отбирай!
— Теперь не выйдет. Ты знаешь. Если знаешь, всё равно что сам отдаёшь.
Человек накрыл камень ладонью и сунул за ворот.
— Тогда украдите его у меня, как усну!
— Ну всё, — донеслось из-за стены. — Вы меня вывели. Щас я вам языки болтливые в глотки затолкаю!
Глава 18. Легенда
Слышно было, как сосед зашарил по полу.
— Ну и что теперь? — зло сказал человек. — Тише не могли?
— Что-что, уходим, — ответила тётушка Галь. — Ты ж не собираешься отдавать камень, а? Значит, дел тут больше нет.
— Да как мне жить-то теперь?..
— Давай-ка уйдём, милый, а после подумаем.
За стеной грохнуло, ещё и ещё, будто кто прыгал на одной ноге. Донеслись ругательства. С другой стороны застучали в стену.
Дочь леса взяла запятнанного под руку, потянула вверх. Он кое-как встал.
Человек прошёл к окну первым, зло толкнул створку, перебросил ноги и исчез. Только слышно было, как он задевает стену, спускаясь, и как поскрипывает верёвка.
— Теперь ты, — сказал Шогол-Ву дочери леса. Та спорить не стала.
Следом он подвёл к окну тётушку Галь. Хотел подсадить, но та ловко взобралась на подоконник, нащупала верёвку и полезла вниз.
Сосед толкнул свою дверь — та грохнула о стену. Доски пола взвизгнули под тяжёлыми шагами, и сердитый голос прозвучал совсем близко:
— А ну, открывайте, а то дверь вынесу! Ежели не спится, уж я крепкий сон обеспечу!.. И возятся, и возятся, по-доброму уняться просишь — не понимают!
Из других комнат на него прикрикнули недовольно.
Шогол-Ву потянул верёвку с крюка, вбитого для мешков и одежды. Туго затянутая петля не сразу поддалась. В дверь ударили, ещё и ещё, и слышно было, кто-то принялся звать хозяина.
Запятнанный сбросил верёвку вниз.
— Чего тянешь, милый? — вполголоса окликнула его тётушка Галь.
— Как ты спустишься? — ахнула дочь леса.
В другое время он бы и не задумался. От подоконника до земли недалеко, если повиснуть на пальцах. Тело само знало, что делать.
Но не теперь, когда рук не поднять.
— Отойдите, — процедил
