от возмущения.
— Я умудрилась? Я? Да вы меня забыли и ушли!
— Не забыли бы, если бы кто-то держался рядом со своим эфором!
— Я…
Не скажешь ведь: я увидела призрак отца и потеряла ощущение реальности.
— Я отстала на два шага! Вот только непонятно, как эфор мог спокойно уйти, недосчитавшись кадета из группы! Или он не считал? Или он даже обрадовался, что на одну проблему в его жизни станет меньше?!
Я уже кричала. И сама не заметила, как стиснула кулак и несильно, хоть и оскорбительно для командира, ткнула его в грудь. Ой-ой…
— Легче, Дейрон? — усмехнулся вдруг Лед.
Он что, специально меня злил, чтобы отвлечь от боли? Похоже, сработало.
— Терпеть тебя не могу, — буркнула я.
— Сделаю вид, что ты бредишь, Дейрон. И… мне ведь не стоит напоминать, что эти чувства взаимны?
— Я помню, не переживай…те. Не переживайте.
— Я смотрю, кто-то вспомнил о субординации. Внезапно. А я-то думал, ты так и продолжишь орать на своего командира.
— Десять штрафных баллов, — проворчала я, снова пристраиваясь щекой на плече Эйсхарда.
— Чего? — опешил он.
— Избавляю вас от необходимости назначать мне штраф.
— О! Делаешь за меня мою работу? Ценю, Дейрон.
— Всегда пожалуйста!
— Вот ведь ты дерзкая, Дейрон, — протянул он чуть ли не восхищенно. — Знаешь, я решил расценивать твое общество как тренировку моей выдержки и спокойствия.
— Могу научить словам медитации, глядишь, помогут.
Меня несло, фразы срывались с губ, минуя разум. Зато наша перепалка отвлекала от раны. Главное, выбраться живыми, а там пусть хоть десять отработок назначает. Но что удивительно: торчащие как на привязи уродливые твари меня больше совершенно не пугали.
— Буду признателен! — фыркнул Лед.
Дернуло же меня за язык!
— Я ива… — прошептала я.
На глаза неожиданно навернулись слезы, которые я задавила яростным морганием: я вспомнила, как мы с папой сидели на полу в гостиной, скрестив ноги, положив руки на колени. Он терпеливо повторял слова медитации, а я вертелась и зевала, умирая от скуки. Папа, папа… Вернуться бы в тот спокойный, обычный, такой скучный и замечательный день хотя бы на пять минуточек.
— Я ива на ветру. Я гнусь, но не ломаюсь. Я ветер, я лечу свободно, преодолевая притяженье. Я поднимаюсь высоко, где нет сомнений и волненья. Я пламя, я разгораюсь ярко, сияю подобно солнцу. Я вода, я поглощаю удары… — произнесла я и вдруг, без всякого перехода, торопливо, чтобы не передумать, призналась: — Я задержалась в подвале, потому что увидела призрак отца. Никогда прежде я не слышала голосов и не видела образов. Я клянусь: мой разум в полном порядке. Но это… необъяснимо и странно. Он был как живой. Он звал меня! Я не вру!
Лед молчал довольно долго. Голос, когда он заговорил, звучал хрипло:
— Я был уверен, что ты идешь вместе с нами. Я все время будто бы видел тебя краем глаза. У меня не возникло сомнений, что все кадеты покинули подвал. Но в столовой тебя не оказалось. И в спальне. Тогда я решил проверить.
Мы оба погрузились в размышления: тут было о чем подумать.
— Что это значит? Все-таки существуют твари, умеющие ментально воздействовать на людей?
— Эти? — Лед указал подбородком на бестий. — Они изучены вдоль и поперек. Никаких признаков ментального воздействия. Они слабые и тупые.
— Что тогда?
Он качнул головой. Похоже, Лед впервые столкнулся с проблемой, решения которой не видел.
— Не знаю.
Мы замолчали. Меня лихорадило все сильнее, навалилась слабость, затягивая в омут беспамятства. Кровь разносила по телу слабый яд твари. Угораздило же меня снова попасться бестии на зуб! Теперь шрам останется… Я подумала о мейстери Луэ и отметине, исказившей ее лицо. О седых, коротко стриженных волосах. О холодном взгляде. Через что ей пришлось пройти, прежде чем она вернулась в Академию и начала преподавать? Когда-то давно суровая женщина была такой же, как я, — испуганной девочкой, переступившей порог Тирн-а-Тор.
— Дейрон? — позвал Лед. Его голос доносился сквозь дрему, я сделала вид, что не слышу. — Кадет Дейрон?
Не дождавшись ответа и решив, что я сплю, Эйсхард наклонился и ткнулся носом мне в волосы, медленно вдохнул. Это оказалось настолько неожиданно, что я первым делом стала вспоминать, когда в последний раз мыла голову и не воняет ли от меня по́том, и только потом вскинулась:
— Что ты делаешь?
Лед отпрянул. Откашлялся и сердито сказал:
— Опять тебе что-то мерещится, Дейрон!
***
Мы с Эйсхардом ожидали в приемной ректора, когда нас вызовут. Лед стоял, повернувшись к витражному окну, и, сунув руки в карманы, разглядывал территорию Академии, окруженную неприступной стеной, оставшейся еще со времен, когда Тирн-а-Тор была фортом на границе королевств.
Я притулилась на стуле, вытянув перебинтованную ногу. Рана почти не болела, мейстери Иллара заверила меня, что на месте укуса останется едва заметный рубец: целительские мази творят чудеса. Я еще хромала, но через неделю смогу вернуться к полноценным тренировкам.
Из-за двери закрытого кабинета время от времени долетали обрывки фраз, произнесенных на повышенных тонах: мейстер Кронт на чем свет стоит распекал мейстера Тугора. Я заранее тряслась как овечий хвост: если строгому преподавателю прилетело по первое число, что же строгий ректор сделает с нами, кадетами?
— Что скажем, если он спросит о наших глюках?
Эйсхард повернулся и встретился со мной глазами.
— Правду, Дейрон. Честность — лучшая политика. Тем более что я уже все рассказал куратору.
— Разгильдяйство и полная анархия!.. — взвился командный голос мейстера Кронта. — Устроили проходной двор!
Я поежилась, представляя, какие громы и молнии обрушатся с минуты на минуту на наши головы.
— Зайдите, — велел ассистент ректора, поглядев на кристалл связи, зажегшийся зеленым светом. — Вас ожидают.
Я встала и похромала к двери, но ушла недалеко. Лед подхватил меня под локоть и обнял за талию, помогая идти.
— Сама справлюсь! — запротестовала я, но кто бы слушал мои возражения.
— Не заставляй ректора ждать! — отрезал Эйсхард.
Сразу было заметно, какие страсти бушуют в кабинете. Ректор Кронт, одетый в повседневную военную форму с нашивками подполковника, не сидел в кресле, как положено начальнику Академии, а стоял, наклонившись вперед, опершись костяшками пальцев на столешницу, и пожирал взглядом мейстера Тугора. Тот стоял напротив, и, хоть он и сложил
