— Так ведь это… сорвались все, — опешил, но стерпел малый. — Как услышали объявление, так и…
— Какой объявлэный, сволыч? — сунул под нос малому «Fovea» Пухов. И это было вполне по-гулийски. Все должны были видеть новое оружие. — Гелисхан у себя?
Гелисханом звали хозяина симпатичного заведения, и уж он-то никогда бы не спутал майора Пухова ни с одним из братьев Хуциевых.
— Замочили же в Отрадной генерала Сака. — Малый наконец прочистил рукавом глаза. — Гелисхан уехал. Не сказал, когда вернется.
— Я знаю, что замочылы, — покачал головой Пухов, ругая себя, что последние несколько часов не включал радио. — На, — вытащил из хуциевского бумажника стодолларовую купюру, — помянэшь после смэны. Извины, шта обыдел. Горэ у нас…
Захлопнул дверь, въехал на территорию мотеля. У Хуциевых в карманах были целые связки ключей, и майору представлялось нелишним пройтись по комнатам.
Перед тем как выйти из джипа, Пухов привинтил к «Fovea» глушитель, пристроил на всякий случай под курткой пару ножей и хуциевские пистолеты. Все это вместе с решительно не стесняющим — последней модели — бронежилетом, прикрывающим тело от горла до яиц, давало основание майору Пухову чувствовать себя достаточно уверенно, если бы не идиотская привычка гулийцев сразу и без малейших раздумий стрелять прямо в лицо не нравящимся им людям.
В холле скучал еще один стриженый славянин, но постарше и, видимо, посмышленее. Скользнув взглядом по его лицу, Пухов понял, что парень сидел и положительно относится к наркотикам. Небрежно ему кивнув, майор проследовал к лестнице, но что-то ему не понравилось. Пухов как бы ощутил неочевидное движение воздуха чуть слева от себя.
Обычно майор незамедлительно «умиротворял» возникающее у него предчувствие и никогда потом не думал — ложное или истинное оно было. Пухов искренне верил в солдатскую присказку, часто произносимую на гулийской войне: «Смерть — лучший миротворец».
Поднявшись на несколько ступенек, он резко обернулся, одновременно выбрасывая вперед руку с «Fovea», давая парню один-единственный, почти немыслимый шанс — оказаться к нему затылком, предстать не проявляющим к персоне майора ни малейшего интереса. Парень шансом не воспользовался, представ пред очами майора Пухова одновременно смотрящим ему в спину (уже, впрочем, не в спину, а на летящую руку с «Fovea») и нажимающим кнопки на трубке мобильного телефона. Поймав пулю лбом, парень мягко откинулся на палас. Пухов в три прыжка вернулся вниз, подхватил парня, пристроил в кресле перед телевизором, как раз повторяющим известие о невероятной (Пухов, естественно, в нее не верил) смерти генерала Каспара Сактаганова от прямого попадания танкового снаряда.
Майор еще раз мысленно похвалил немецких оружейников — пуля из «Fovea» не насквозь пробивала череп, разбрызгивая, как из шланга, по сторонам мозги, но выверено тормозила у задней — затылочной — стенки. Таким образом, Пухову не составило ни малейшего труда привести парня в подобающий вид, заклеив проступившую на лбу капельку вишневого варенья специальным — телесного цвета — пластырем.
У апартаментов Гелисхана охраны не было, но на стене у дверного косяка вызывающе мигал крохотный красный огонек сигнализации. Это свидетельствовало, что гулийцы покидали свою базу отнюдь не в панике.
…До сего времени Пухов был в мотеле «Глория» один-единственный раз, да и то не в самом мотеле, а в казино, куда из основного корпуса, где он сейчас находился, вела застекленная галерея — зимний сад. Накануне гулийские повстанцы сожгли очередную колонну российской бронетехники, и Пухову с колоссальным трудом удалось убедить руководителя Центра по борьбе с терроризмом нанести удар по их базе в Москве.
Мотель окружили по периметру. Пухов с несколькими спецназовцами, переодетыми под «крутых», вошел в игровой зал. Он знал, что генерал Сак вынес ему смертный приговор и объявил награду за его голову. Майор надеялся, что кто-нибудь из находящихся в зале гулийцев захочет привести приговор в исполнение, а заодно поправить свои финансовые дела. Руководитель Центра поставил жесткое условие: гулийцы должны были напасть (обнажить оружие) первыми. Их скрытые камеры писали все происходящее в казино на пленку. Запись должна была быть приобщена к делу.
Пухов молча прошествовал к рулетке. В зале стало тихо. Потом откуда-то появился Гелисхан в аспидно-черном костюме и белоснежной рубашке. Пухов вздохнул с облегчением, когда увидел, что Гелисхан медленно опускает руку в карман брюк. Пухов не боялся (даже и в лицо — он успевал уклониться) столь картинно обставляемого выстрела. К тому же майор был прикрыт жилетом. Пухов поправил бриллиантовую заколку на галстуке. Это означало, что он поймает пулю в жилет, упадет, а ребятам всего-то останется покосить из автоматов собравшуюся сволочь, щадя по возможности красивых баб. Хотя, возможно, они того и не заслуживали.
К величайшему разочарованию Пухова, Гелисхан извлек из кармана горсть… игральных фишек.
— Дорогой гость желает сыграть? — спросил Гелисхан. — Но опасаюсь, здесь нет для него равных партнеров.
— В игре, как и в смерти, все равны, Гелисхан, — возразил Пухов.
— В таком случае прошу! — Гелисхан поставил на красное сто одну тысячу долларов. Это была именно та сумма, которую назначил за голову Пухова генерал Сак. — Или уважаемый не при деньгах? — усмехнулся Гелисхан. — Могу одолжить. Мне ничего не жалко для героя, который режет на части наших мальчишек, стреляет в затылки старикам, а потом сплавляет трупы по реке, как бревна…
Пухов подумал, что, в сущности, скрытые камеры — туфта. Он сам потом смонтирует какой угодно сюжет.
— Я всегда при деньгах, Гелисхан, — чуть сильнее, чем требовалось при изъявлении дружеских чувств, похлопал гулийца по плечу. — Ты оставил мне черное. Я согласен.
— Ты забыл про зеро, — напомнил Гелисхан.
— Зеро — это жизнь, Гелисхан. Оно еще возможно, — не сдерживая себя, во весь рот (он знал, что становится похожим в этот момент на волка, но ему было плевать) улыбнулся майор Пухов. — Только для тебя, Гелисхан, единственного в мотеле. Если ты прямо сейчас по телефону распорядишься выключить камеры…
— Мой дорогой гость требует невозможного, — жестом подозвал крупье Гелисхан. Пятидесятитысячные фишки были из чистого золота с голубыми сапфирами по центру. — Мы являемся законопослушными гражданами великой России. Нам здесь нечего скрывать. Я бы мог, конечно, выключить камеры, но только в том случае, если уважаемый предъявит мне письменное распоряжение начальника департамента налоговой полиции…
Пухов молча вручил крупье пластиковую банковскую карточку. Тот жестом пригласил Пухова к банкомату, чтобы проверить, есть ли на счете деньги, но Гелисхан не позволил.
— Какие проблемы? Мы верим уважаемому гостю, тем более что речь идет о столь ничтожной сумме…
В казино было тихо, как в склепе. Люди Пухова рассредоточились по залу, выбирая позиции для довольно сложной даже для профессионалов стрельбы полувеером. Белый в крапинках шарик прыгал по рулетке с сухим костяным стуком, и майору Пухову казалось, что это крохотный череп мечется между цифрами, красными и черными секторами странного человеческого творения — рулетки, столь напоминающего изначальным отсутствием логики и справедливости человеческую жизнь. Гелисхану было назначено проиграть, независимо от цвета гнезда, в котором успокоится шарик.
Выпало черное.
— Что я могу сказать? — развел руками Гелисхан. Крупье молча положил на поднос две пятидесятитысячные фишки и пластмассовую — тысячную. — Только одно. С этой минуты ты стоишь двести две тысячи! Кто бы ни доставил генералу Саку твою голову, я доплачу этому человеку сто одну тысячу долларов!
Майор Пухов уже определил, где находится панорамная камера — в светильнике над столом с рулеткой. Если что камера сейчас и писала, так это майора Пухова крупным планом. Он представил себе тихое (а может, и не тихое) бешенство руководителя антитеррористического центра, когда тот будет просматривать пленку.
— Слишком много слов, Гелисхан, — покачал головой майор Пухов, — ты, похоже, забыл гулийскую поговорку: кто много говорит, тот неправ.
Ему вдруг расхотелось стрелять (даже в лицо, как он только что собирался) в Гелисхана из пистолета. Майор Пухов уже почти летел к нему, разворачиваясь вправо, чтобы выставленными костяшками пальцев сломать Гелисхану гортань, а когда он упадет, добить каблуком в висок, как змею.
Гелисхан, однако, проворно отступил, схватившись за вышедшего (стремительно вытолкнутого) из боковой двери человека в очках, с редкими рыжими волосами и веснушками на круглом, но отнюдь не добродушном лице.
Маневр Гелисхана не мог остановить Пухова, готового отмахнуться от лишнего человека, как от большой бескрылой (если такие бывают) мухи. Но этот лишний человек был главой миссии ОБСЕ в Гулистане, шведским дипломатом в ранге посланника. Пухов знал, что гулийцы платят ему тридцать тысяч долларов в месяц. Вероятно, продажный швед заслуживал смерти, но не здесь и не сейчас.
