на Сент-Джеймс-стрит, неторопливо прогуливающимся. После этого следы его теряются. По обнаружении тела незамедлительно было послано за доктором, однако жизнь, по всей видимости, покинула мистера Крэшоу уже давно. Насколько известно, у него не было никаких особых забот или тревог. Как все мы помним, за последний месяц это уже пятое мучительное самоубийство подобного рода. Ответственные лица Скотланд-Ярда не могут предложить никакого объяснения этих ужасающих происшествий».
И Остин в немом ужасе опустил газету.
– Я завтра же уезжаю из Лондона, – промолвил он, – здесь творятся кошмары. Какой ужас, Вильерс, какой ужас!
Мистер Вильерс сидел у окна и молча смотрел на улицу. Он внимательно выслушал чтение заметки, и теперь у него на лице не осталось и следа нерешительности.
– Погодите минутку, Остин, – отвечал он. – Я наконец-то решился упомянуть о некой мелочи, что случилась вчера вечером. Там, кажется, говорится, что в последний раз Крэшоу видели живым на Сент-Джеймс-стрит, вскоре после десяти, не так ли?
– Кажется, да… сейчас погляжу… Да-да, вы правы.
– Ну да, так и есть. Так вот, мне есть что возразить на это. Крэшоу видели живым, и значительно позже.
– А вы откуда знаете?
– Потому что случилось так, что я сам видел Крэшоу живым своими глазами в два часа ночи.
– Вы видели Крэшоу, Вильерс? Вы?!
– Да, я его видел, и вполне отчетливо; на самом деле, нас разделяло не более чем несколько футов.
– Ради всего святого, где же вы его видели?
– Неподалеку отсюда, на Эшли-стрит. Он как раз выходил из одного дома.
– А вы не приметили, что за дом это был?
– Приметил. Это был дом миссис Бомон.
– Вильерс! Подумайте, что вы говорите! Это, должно быть, какая-то ошибка! Что мог Крэшоу делать в доме миссис Бомон в два часа ночи? Да нет, Вильерс, вам, должно быть, приснилось! Вы всегда отличались богатым воображением…
– Отнюдь нет – я не спал, а бодрствовал. И даже если бы спал, то, что я увидел, пробудило бы меня в мгновение ока.
– Но что же это было? Что такого вы увидели? Было ли в Крэшоу нечто странное? Но нет, я не верю! Это невозможно.
– Что ж, если угодно, я расскажу, что видел или, если хотите, что я думаю, будто видел, а вы уж сами судите.
– Давайте, Вильерс.
Шум и гам на улице улеглись, хотя время от времени издали доносились возгласы; воцарившееся глухое, свинцовое молчание казалось тишиной, какая наступает после землетрясения или бури. Вильерс отвернулся от окна и заговорил.
– Вчера вечером я был в гостях в доме у Риджентс-парка, и когда ушел, мне взбрело в голову пойти домой пешком, вместо того чтобы взять кэб. Ночь была ясная, довольно приятная, и через несколько минут я остался на улицах почти что один. Довольно любопытное ощущение, Остин, гулять по Лондону ночью в одиночестве: вереницы газовых фонарей уходят вдаль, царит мертвая тишина, лишь изредка прогремит кэб по мостовой, и искры летят из-под конских копыт. Я шагал довольно быстро, потому что мне успело надоесть находиться на улице ночью одному, и когда пробило два, я свернул на Эшли-стрит – вы знаете, мне это по дороге. Там было еще тише, чем всегда, и фонарей горело меньше; в целом было темно и мрачно, точно зимой в лесу. Я дошел примерно до середины улицы, когда услышал, как тихонько затворяется дверь, и, естественно, оглянулся посмотреть, кто это, как и я, бродит в такой поздний час. А рядом с домом, о котором идет речь, как раз оказался фонарь, так что я отчетливо увидел человека, стоящего на крыльце. Он как раз затворил за собой дверь и смотрел в мою сторону, так что я сразу узнал Крэшоу. Мне никогда не доводилось с ним разговаривать, однако ж я часто видел его и был уверен, что не ошибаюсь и это именно он. Я вгляделся в его лицо, и, должен сознаться, тотчас пустился бегом и не останавливался, пока не очутился у себя дома.
– Почему же?
– Почему? Потому что у меня кровь застыла в жилах от того, что я узрел в лице этого человека. Я и представить не мог, что в человеческих глазах можно увидеть подобное адское смешенье страстей! Я чуть было не упал в обморок от этого зрелища. Я понял, Остин, что смотрю в глаза погибшей душе! Внешне он оставался таким же, как был, но внутри у него бушевал ад. Свирепая похоть и ненависть, подобная пламени, и утрата всякой надежды, и ужас, как бы воющий в ночи, хотя он не разжимал зубов; и кромешная тьма отчаяния. Я уверен, что он не заметил меня: он не видел ничего, что могли бы увидеть мы с вами, но он узрел такое, чему, я надеюсь, мы никогда не станем свидетелями! Не знаю, когда он умер, – наверное, через час, а может, и через два, – но когда я проходил по Эшли-стрит и услышал звук затворяемой двери, этот человек уже не принадлежал миру сему – я узрел пред собою лик дьявола!
Вильерс договорил, и в комнате вновь воцарилось молчание. На улице смеркалось, суматоха, что поднялась час назад, улеглась совершенно. Дослушав рассказ, Остин склонил голову и прикрыл глаза ладонью.
– Но что же это может означать? – спросил он в конце концов.
– Кто знает, Остин? Кто знает? Дело это черное, но думаю, нам стоит помалкивать об этом, по крайней мере, пока. Я попробую что-нибудь разузнать об этом доме по своим частным каналам и, если сумею что-то обнаружить, дам вам знать.
VII. Встреча в Сохо
Три недели спустя Остин получил от Вильерса записку, в которой тот приглашал его зайти сегодня или завтра. Он решил прийти пораньше и обнаружил Вильерса, как обычно, у окна, по всей видимости, погруженным в наблюдение за сонным уличным движением. Подле него стоял бамбуковый столик, фантастическая вещица, украшенная позолотой и странными рисованными сценками, а на столике лежала стопка бумаг, разложенных по порядку и надписанных так же аккуратно, как любое досье из конторы мистера Кларка.
– Ну что, Вильерс, удалось вам что-нибудь разузнать за эти три недели?
– Думаю, что да; вот у меня здесь пара выписок, которые показались мне особенно любопытными, и свидетельство, на которое я хотел бы обратить ваше внимание.
– И все эти документы имеют отношение к миссис Бомон? И вы в самом деле видели тогда на крыльце дома на Эшли-стрит именно Крэшоу и никого иного?
– Что до этого, я по-прежнему остаюсь при своем мнении, однако ни мои
