он не видел в чертах Мэри ни когда одетая в белое девушка вошла в лабораторию вместе с доктором, ни в момент ее ужасного пробуждения, ни когда она лежала в кровати, глупо улыбаясь. Что бы это ни было: взгляд ли глаз, улыбка ли на полных губах, или все выражение лица в целом, – но Кларк содрогнулся пред ним в самой потаенной глубине души, и ему сами собой вспомнились слова доктора Филипса: «отчетливое ощущение воплощенного зла». Он машинально перевернул листок и посмотрел на обратную сторону.
– Бог мой! Кларк, в чем дело? Вы бледны как смерть!
Кларк со стоном откинулся на спинку кресла и выронил листок. Вильерс ошеломленно смотрел на него из своего кресла.
– Мне что-то сделалось дурно, Вильерс. Я подвержен подобным приступам. Налейте мне немного вина; спасибо, хватит. Сейчас мне станет лучше.
Вильерс поднял оброненный рисунок и перевернул его так же, как это сделал Кларк.
– Видели, да? – сказал он. – Так я и понял, что это портрет жены Герберта – или, верней сказать, его вдовы. Ну что, как вы?
– Лучше, спасибо, это была всего лишь минутная слабость. Не думаю, что я вас понял. Так что, вы говорите, позволило вам определить, чей это портрет?
– Так вот же, имя, «Хелен», написанное на обороте. А я вам не сказал, что ее звали Хелен? Да, Хелен Воан.
Кларк застонал; никаких сомнений не оставалось.
– Так вот, не правда ли, – сказал Вильерс, – в этой истории, которую я вам рассказал нынче, и в той роли, что сыграла в ней эта женщина, есть нечто очень и очень странное?
– Да, Вильерс, – пробормотал Кларк, – история и впрямь странная; очень странная история. Дайте мне время как следует над ней подумать; возможно, я сумею вам помочь, а возможно, и нет. Но вам, наверное, пора? Что ж, Вильерс, спокойной ночи, спокойной ночи. Зайдите ко мне снова на той неделе.
V. Письмо с советом
– А знаете, Остин, – сказал Вильерс, когда двое друзей спокойно прогуливались по Пикадилли славным майским утром, – знаете ли, я уверен, что та история про Пол-стрит и чету Гербертов, которую вы мне тогда рассказали, – не более чем эпизод в череде экстраординарных событий. Должен сознаться, в тот раз, когда я спросил вас о Герберте несколько месяцев назад – я ведь незадолго до этого виделся с ним.
– Вы с ним виделись? Где?
– Однажды вечером он подошел ко мне на улице и попросил милостыню. Он был в самом жалком состоянии, однако я его узнал и попросил рассказать мне свою историю – хотя бы в общих чертах. Короче говоря, суть в следующем: его погубила жена.
– Каким же образом?
– Этого он не сказал – поведал только, что она погубила его душу и тело. Теперь он мертв.
– А с женой его что стало?
– Это я и сам хотел бы узнать. Я намерен со временем ее найти. У меня есть знакомый, некто Кларк, настоящий сухарь, на самом деле серьезный делец, но при этом весьма проницательный. Не поймите меня неправильно: «проницательный» не в чисто деловом смысле. Это человек, который действительно разбирается в людях и в жизни. Так вот, я изложил ему все это дело, и на него оно явно произвело большое впечатление. Он ответил, что ему надо подумать, попросил прийти снова где-нибудь через неделю… А спустя несколько дней я получаю вот такое удивительное письмо.
Остин взял конверт, достал письмо и с любопытством принялся читать. В письме говорилось следующее:
Дорогой Вильерс! Я поразмыслил над тем рассказом, который вы мне поведали на днях, и вот мой вам совет. Бросьте в огонь этот портрет и сотрите из памяти всю эту историю. Никогда больше о ней не вспоминайте, Вильерс, а не то горько пожалеете. Вы, несомненно, решите, что я владею некими секретными сведениями – и до какой-то степени так оно и есть. Но мне известно слишком мало: я будто странник, который лишь заглянул в пропасть – и отшатнулся в ужасе. То, что мне известно, достаточно странно и достаточно жутко, однако за пределами моих познаний простираются бездны ужаса, куда более страшные и куда более невероятные, чем любые байки, что рассказывают у огня зимними вечерами. Я принял решение не делать дальше ни шагу, и решимости этой ничто не поколеблет. И если вы дорожите своим счастьем, вы примете то же решение.
Как бы то ни было, заходите, поболтаем; но давайте впредь выбирать более радостные темы, нежели эта.
Остин аккуратно сложил письмо и вернул его Вильерсу.
– И в самом деле, письмо удивительное, – промолвил он. – А что за портрет, о котором он упоминает?
– А! Совсем забыл. Я побывал на Пол-стрит и нашел там одну вещь.
Вильерс пересказал всю историю теми же словами, как рассказывал ее Кларку. Остин молча выслушал его. Он выглядел озадаченным.
– Право, занятно, что вы испытали столь неприятные ощущения в той комнате! – заметил он наконец. – Я как-то сомневаюсь, что то был всего лишь плод воображения. Скорее некое отвращение?
– Да нет, это ощущение было скорее физическим, нежели духовным. Как будто бы я с каждым вдохом вбирал в себя некие смертоносные испарения, которые, казалось, проникали в каждый нерв, в каждую кость, в каждую жилу моего тела. Я чувствовал себя изломанным с головы до ног, в глазах у меня начинало темнеть – это походило на приближение смерти.
– Да-да, в самом деле, очень странно. Сами видите, ваш друг считает, что с этой женщиной связана какая-то чрезвычайно мрачная история. Вы не заметили, чтобы он выказывал какие-то особенные чувства, пока вы ему все это рассказывал?
– Как же, заметил. Он чуть было не упал в обморок. Но он меня заверил, что это всего лишь мимолетный приступ, которым он подвержен.
– И вы ему поверили?
– В тот момент да, но теперь сомневаюсь. Он слушал все, что я ему говорил, почти безразлично – до тех пор, пока я не показал ему портрет. Вот тут-то с ним и случился тот приступ, о котором я говорил. Могу вас заверить, выглядел он прескверно.
– Значит, он, видимо, встречал эту женщину прежде. Но возможно и другое объяснение: быть может, ему было знакомо не лицо, а имя. Как вы думаете?
– Не могу сказать. Насколько я помню, он чуть было не упал с кресла после того, как перевернул портрет. А на обороте, как вы знаете, было написано имя.
– То-то и оно! Но в целом, в таком деле до конца уверенным быть
