унтер-офицер Щеколдаев? Мелкая сошка, маленький человечек, в смысле его значимости в обществе, пустяк? Но тут хочу заметить, друг мой Меркурий, что в нашей с тобой службе нет пустяков, все, что попадает в поле нашего зрения, важно. Стал я копаться, изучать унтер-офицера, и первое, что мне удалось узнать, так это то, что мачеха Савотеева Ефросинья Карловна знакома с унтер-офицером Щеколдаевым, более того, они являются очень-очень близкими знакомыми… вот такими! – Фон Шпинне прижал открытые ладони друг к другу. – Тут-то горизонт стал проясняться. Подул свежий ветер, черные тучи задвигались, луч солнца заглянул в наш кромешный мрак. Ну, а после того, как выяснилось, что кто-то поменял набалдашник на губернаторской трости, тут уж, как говорится, все сложилось, свиток сам и развернулся. Бери его и читай, если можешь. Ну что, теперь тебе все понятно?
– Нет! – упрямо мотнул головой Кочкин. – Как вам удалось связать Савотеева с унтер-офицером? Вот что хотите со мной делайте, а не понимаю, как вы это смогли? Я бы не смог.
– Ну… Я тебе уже сказал, что мне стало известно о близком знакомстве Щеколдаева и мачехи Савотеева. Говорил?
– А как вы узнали об этом близком знакомстве?
– Все-таки какой ты въедливый человек, все тебе расскажи, все поведай. Порой ведь знаешь… – лицо начальника сыскной сделалось мечтательным и сентиментальным, – хочется выглядеть перед окружающими эдаким провидцем, все знающим. А для этого, – мечтательность пропала, глаза Фомы Фомича опять смотрели холодно и колко, – приходится что-то недоговаривать, туману напускать, кое-какие моменты и вовсе не упоминать.
– И как же я буду учиться, совершенствоваться в ремесле? На чем, на недомолвках? – с упреком в голосе спросил Кочкин.
– Согласен, все, что ты говоришь, справедливо. Так и быть, расскажу! – рассмеялся Фома Фомич. – Куда от тебя деваться! Помнишь, я под видом профессора из столицы посетил дом Савотеевых, познакомился, поговорил с ними. Впрочем, больше говорил с мачехой, потому что она очень ловко уводила меня от разговора с Всеволодом. Сама отвечала на вопросы, которые я адресовал пасынку, останавливала его, если он хотел что-то сказать или возразить. И делала это все в очень категоричной форме. Он выглядел подавленным, каким-то вялым, точно его опоили. Мне показалось это странным. Пришлось вспомнить молодость и проследить за Савотеевой. Вот она и вывела меня на некую знахарку, которая и рассказала (не сразу, правда, пришлось уговаривать), что продает Савотеевой дурманящий настой. Ну, нетрудно было догадаться, зачем он ей. Вначале я думал, все это было затеяно ради наследства отца Савотеева Петра. Но потом, когда ознакомился, что это за наследство и сколько там причитается, то понял, здесь что-то другое. Стал я рыть да копать. И привели меня эти раскопки на почту, чтобы узнать, с кем вели переписку Савотеевы. А это, заметь, очень важно. Почтмейстер Спиридонов рассказал мне по секрету, что Савотеевы получали письма из города Дерпта, и адресованы они были Ефросинье Карловне. А вот последнее пришло на имя Всеволода.
– Такие запутанности, прямо голова кругом, – проговорил восхищенно Кочкин. – И что же дальше?
– Пришлось мне, Меркуша ехать в город Дерпт, по обратному адресу, который значился на конвертах, получаемых Савотеевыми. Вот там-то я и узнал про наследство господина Карла Стубе, отца Ефросиньи Карловны.
– Еще одно наследство! – воскликнул Кочкин.
– Да. И какое наследство! Господин Стубе был владельцем шорной фабрики, но это не главное, а главное, что он получал огромные заказы на пошив кавалерийской сбруи на все расположенные в тех местах полки. Деньги не просто большие, деньги огромные! И вот все это состояние переходило по завещанию Карла Стубе…
– Ефросинье Карловне Савотеевой! – догадался Меркурий.
– Нет! – улыбнулся во весь рот фон Шпинне.
– Неужели это Всеволод?
– Да! Меркуша, это Всеволод Савотеев!
– Но как, ведь он никакого отношения к этому богатому шорнику не имеет?
– Точно не имеет, он пасынок Ефросиньи. Пришлось мне там побегать, поискать, но не зря старался. Одна старая родственница поведала, что когда Августа, будущая Ефросинья, сбежала из-под венца, это был не просто побег, а рухнули грандиозные планы Стубе, так как отдавал он дочь за владельца кожевенных заводов. Жених был стар, но для дела это даже хорошо, скорее бы помер, а там всю власть захватил бы через Августу ее отец.
– Получается, разрушила она дело, сулящее миллионы, – проговорил Кочкин.
– Именно так, – кивнул фон Шпинне. – Поэтому-то проклял старик Стубе свою дочь и сказал, что деньги свои скорее зимой в прорубь выкинет, чем они ей достанутся. А потом, спустя какое-то время, он ее простил. И как выяснилось, простил потому, что она его обманула. Ведь Стубе, как ни крути, остался без наследников. Кому все передавать? Некому, жена к тому времени померла. А тут Августа с покаянной головой, мол, так и так, есть у тебя внук, наследник, и выдала Всеволода за своего родного сына. Ну, будто бы она его родила. Старик поверил, последние дни вообще счастливым жил. Но наследство, как и обещал дочери, ей не оставил, а записал все на Всеволода.
– А как же Щеколдаев, как вы поняли, что он полюбовник Савотеевой?
– Тоже поездка в Дерпт мне помогла. Там я выяснил, что последний раз Августа ездила к отцу, уже когда узнала, что он наследство Всеволоду отписал, потому как перехватила письмо, адресованное пасынку. И поехала она не одна, по словам местных, сопровождал ее мужчина, военный, видный. А я с собой брал некоторые фотокарточки, предъявил, опознали Щеколдаева.
– И зачем она его с собой брала?
– А вот ты мне скажи зачем? Зачем брать с собой убийцу и душегуба?
– Наверное, для этого, для душегубства.
– Однако к моменту их приезда старик тихо помер. Как быть? Такой куш ушел! Вот они и придумали всю эту карусель, на которой мы с тобой последнее время катались. И что получается – и скорость, и шум в ушах, и ветер в лицо, и лошади под нами, можно шашку выхватить и размахивать ее направо и налево. А на деле что? Все ненастоящее, и не мчимся мы вперед, а крутимся на месте. Нет, хитер, ох как хитер унтер-офицер, – сказал начальник сыскной и замолчал. Потом, чуть подумав, добавил: – Но и мы тоже ведь не лаптем консоме хлебаем!
– Умный вы, Фома Фомич, – спокойно, без подобострастия, сказал Кочкин.
– Ну, не то чтобы умный… – начальник сыскной сощурил глаза и посмотрел поверх головы своего чиновника по особым поручениям. – Хотя это, конечно, нескромно, но я, пожалуй, соглашусь с тобой.
Глава 45
Визит вдовы
Начальник сыскной сидел в своем служебном кабинете и просматривал какие-то документы, когда дежурный доложил, что его хочет видеть графиня Можайская.
– Графиня Можайская? Ну что же, проси!
Придерживая рукой юбки, Елена Павловна вошла в кабинет фон Шпинне, откинула с лица вуаль:
– Здравствуйте, господин полковник, не прогоните? – Графиня была в трауре, но лицо ее не выражало особой скорби по умершему мужу. Оно несло печать усталости и более ничего.
– Только после того, как узнаю о цели вашего визита, – пошутил Фома Фомич, затем вышел из-за стола, провел Елену Павловну к свободному стулу и вернулся на свое место. – Итак, я вас слушаю.
– Привело меня к вам, Фома Фомич, исключительно любопытство, женское любопытство… – Елена Павловна замолчала, очевидно раздумывая, как высказать начальнику сыскной свою просьбу.
– Да, да, продолжайте, – кивнул он.
– Я хотела бы из первых уст услышать всю эту историю, ну вы понимаете, о чем я…
– Да, я понимаю вас, и когда же вы желаете ее услышать?
– Если вам будет удобно, то прямо сейчас.
– Ну что же, слушайте, – со вздохом в голосе сказал фон Шпинне. Собрал в стопку лежащие перед ним бумаги, сунул в верхний ящик стола и начал свой рассказ:
– Сложность этого дела, госпожа графиня…
– Обращайтесь ко мне «Елена Павловна».
– Сложность этого дела, Елена Павловна, заключалась в том, что никто не покушался на его превосходительство…
– То есть как никто? – удивленно вскинула плечами графиня.
– А вот так, никто. Целью преступников был совсем другой человек.
– И кто же это, позвольте узнать?
– Савотеев Всеволод Петрович.
