мертвецов было изрублено, но из некоторых торчали обломанные стрелы;
уцелевшие боеприпасы рачительные победители, очевидно, выдернули, дабы
использовать снова. На заливаемых солнцем камнях кровь уже засохла, но в
сточной канаве, куда ее натекло больше всего, еще стояла вязкой массой.
В горячем неподвижном воздухе висел густой тяжелый запах пролитой крови
и начавшей уже гнить плоти. В южном климате все растет быстро. И
разлагается тоже.
Верный встал, как вкопанный, не желая шагать по телам. Мы с Эвьет
молчали, потрясенные увиденным. Лишь негромкое жужжание мух нарушало
тишину мертвого города.
— Гюнтер был прав насчет ополченцев, — пробормотал я наконец.
— Что? — переспросила Эвьет, словно очнувшись.
— Это даже не был бой. Это было избиение. Взгляни, решетка поднята,
и на створках ворот не было следов тарана. Очевидно, ворота открыли
изнутри.
— Думаешь, они сами их пустили?
— Ну это вряд ли, только в первые годы войны защитники городов
велись на обещания "вы нас пропустите, а мы вас не тронем". Теперь
последний дурак знает, что таким посулам верить нельзя… Скорее группа
обученных вояк, заранее проникшая в город под видом мирных жителей,
ударила защитникам ворот в тыл. Едва ли эта группа была многочисленной,
но компленцы не смогли ее остановить. А уж когда в город вошли основные
силы… Судя по тому, как лежат тела, ожесточенное сопротивление было
только здесь. А потом началось беспорядочное бегство — и добивание
бегущих…
— Дольф, нам надо не рассуждать, а убираться отсюда! — спохватилась
Эвелина, но я покачал головой:
— Судя по состоянию тел и крови, штурм состоялся, самое позднее,
вчера утром. Не думаю, что грифонцы еще в городе.
— Я слышала, что обычно дают три дня на разграбление.
— Это устаревший стереотип, — усмехнулся я. — Ты слышишь
какие-нибудь звуки, напоминающие разграбление?
— Вообще ничего.
— Вот именно. Не говоря уже о том, что, будь они здесь, они бы
выставили своих часовых. Здесь никого нет. Комплен не был их целью,
просто лежал у них на пути. Они уничтожили его и пошли дальше. При той
нехватке сил, которую теперь испытывают обе стороны, они не могут себе
позволить роскошь оставлять гарнизон в каждом взятом городе. Приходится
выбирать приоритеты. К тому же они, кажется, не заинтересованы в лишних
слухах о своем походе.
— Ты что же, хочешь сказать, здесь вообще никого не осталось в
живых?!
— Очень может быть. Сколько здесь было жителей — тысяч пять? Для
того, чтобы вырезать их всех, профессиональным солдатам не нужно очень
много времени.
— Ты говоришь так, словно речь идет о скоте!
— О нет! Скот убивают только тогда, когда необходимы мясо и кожа.
Если кто-то забьет пять тысяч голов скота из ненависти, ну или чтобы
бросить их туши гнить во славу знамени определенного цвета — его назовут
сумасшедшим. Но если он проделает такое с людьми, его назовут героем.
— Лангедарг! — с ненавистью процедила Эвелина. — И за это он тоже
ответит!
Я тронул ногами бока Верного, и он осторожно шагнул вперед по еще
липким от крови камням.
— Ты уверен, что нам нужно туда ехать? — спросила Эвьет.
— Ну, ты ведь не боишься мертвецов?
— Не боюсь, но… это так отвратительно… и этот запах…
— Наш путь, так или иначе, лежит через этот город. Свернуть на
площади между ратушей и церковью, и мы окажемся на дороге, ведущей в
сторону Нуаррота… Можно, конечно, отыскать ее снаружи, объехав город
вокруг, но я не уверен, что в той стороне имеется только одна дорога -
недолго и перепутать. К тому же, если здесь все-таки остался кто-то
живой, неплохо бы узнать, куда и как давно ушли грифонцы.
— Ты прав, — вздохнула Эвьет. — Поехали.
— Закрой глаза, если тебе тяжело смотреть. Я скажу, когда мы выедем
наружу.
— Ну нет! — живо возразила Эвелина. — Тут надо смотреть в оба! И ты
тоже не расслабляйся. Я совсем не уверена, что здесь никого нет.
Пока что, однако, наши голоса и шаги Верного, переступавшего через
мертвецов, были единственными звуками в могильной тишине Комплена — если
не считать периодически доносившегося гудения мух. Но я хорошо понимал
настроение Эвьет. Казалось, что сам город сопротивляется нашему
присутствию; ехать по нему было тяжело даже физически. Жара, которая
совсем не чувствовалась на открытой равнине, но здесь сгустилась, словно
в печи, отражаясь от раскаленных камней и не находя выхода в узких
лабиринтах переулков; резкие, контрастные тени, стены, такие белые на
солнце, что больно было смотреть, ослепительно сверкающие стекла — и в
уцелевших окнах, и в виде осколков на мостовой; плотный удушливый
воздух, где жирный сладковатый дух разложения мешался с сухим и горьким
запахом гари… В Комплене почти не было деревянных строений, поэтому он
не выгорел дотла — но все же пожары похозяйничали во многих домах,
облизав белые стены черными языками сажи и обрушив кровли. Сейчас огонь
уже догорел, но что-то еще тлело под обломками, и слабые агонизирующие
дымки, издали принятые мною за дым очагов, кое-где еще тянулись в пустое
небо.
Хотя улица, по которой мы ехали, была достаточно широкой и прямой,
представляя собой продолжение проезжего тракта, узкие и кривые улочки
вокруг давали, в принципе, защитникам города неплохие возможности для
обороны. Но, как я и предположил в самом начале, городское ополчение
пыталось дать отпор лишь у ворот, а, когда там заслон был прорван,
организованное сопротивление прекратилось. Погибшие у ворот встречали
врага лицом к лицу, но почти все, кого мы видели теперь, были убиты
ударом или выстрелом в спину. Большинство мертвецов лежали в том виде, в
каком упали, не ободранные мародерами — как видно, победители и впрямь
очень спешили. Но, несмотря на это, почти ни на ком из ополченцев не
было доспехов (в лучшем случае — кожаные), и оружие их было по большей
части такого рода, что грифонские солдаты на него не польстились — я
заметил лишь несколько сломаных мечей и копий, а в основном кто сжимал
простой мясницкий или плотницкий топор, кто дубину, а кто-то и вовсе
оглоблю.
— Кажется, я знаю, куда не доехала телега торговца, утонувшая в
Аронне, — сказал я вслух.
Но, чем дальше мы углублялись в город, тем меньше попадалось даже и
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
