нас окружает…
— Тем не менее, твоим первым движением было спасти его, а не
выяснить цвета его знамени, — заметил я вслух.
— Ты прав, — признала Эвьет, явно недовольная собой. — Как-то не
подумала, что он может быть с той стороны. Здесь уже довольно далеко от
границы графства…
— Войска опять пришли в движение, границы больше не актуальны, -
возразил я. — Он, кстати, тоже не подумал, что мы можем быть не из его
стана. Чуть было не рассказал нам, где расположены их части. Ему, должно
быть, просто не пришло в голову, что враги могут оказывать ему помощь…
— Обыщи его как следует, Дольф. Может, у него с собой какая-нибудь
секретная депешa.
Но никакой депеши у молодого Гринарда, погибшего столь нелепой
смертью, не оказалось. Его доспехи мне тоже были не нужны — по ряду
причин, включая и ту, что я не люблю таскать на себе лишнюю тяжесть, да
и толку от нее, как показывает практика, немного — а вот меч, фамильный
он или нет, я решил взять себе. Уж всяко лучше моей железяки, даже с
чисто эстетической точки зрения. Свой старый я решил просто бросить
здесь. В другое время я бы, наверное, все же попытался его продать в том
же Комплене (а заодно и стоивший явно больше доспех, и сбрую несчастной
Клаудии), но, имея полный кошель, туго набитый золотом и серебром, решил
не мелочиться и не обременять Верного лишним грузом. Хоронить мертвеца,
несмотря на укоризненный взгляд Эвелины, я, конечно же, тоже не стал. Я
лишь уложил его ровно и воткнул в изголовье свой старый меч -
вертикально, на манер креста; такова была максимальная дань
бессмысленным условностям, которую я согласен был заплатить.
Мы вновь выехали на дорогу, по-прежнему безлюдную, на сколько
хватало глаз (малолетние бандиты, очевидно, скрывались где-то в дебрях
травы), и продолжили наше путешествие по описанному Гюнтером маршруту.
Вскоре мы, наконец, покинули пределы земель, опустошенных мятежом; вновь
стали попадаться бедные, но все же не лишенные жителей деревеньки. К
вечеру мы выехали к постоялому двору, больше напоминавшему деревянный
форт, обнесенный крепким и высоким частоколом; ворота были заперты, и
мне пришлось довольно долго стучать в них кулаками и ногами, прежде чем
с той стороны кто-то подошел, шаркая ногами, и, осмотрев нас через щель,
более походившую на бойницу, сиплым голосом изрек:
— Беженцев не принимаем!
— Мы не беженцы! — оскорбленным тоном возразил я.
— У вас одна лошадь на двоих.
— Нам так удобней. И вообще, это не ваше дело. Вам что, не нужны
наши деньги? — я поднес к его смотровой щели золотой. Демонстрировать
более крупные богатства было небезопасно.
— Ладно, проходите… — донеслось спустя несколько мгновений, и
заскрипел отодвигаемый засов.
Отперевший нам ворота (и тотчас вновь задвинувший засов, едва мы
вошли) оказался средних лет бородатым мужичонкой, единственной
примечательной чертой коего были ноги, точнее, обутые в грубые башмаки
ступни: они словно достались ему от человека на две головы выше ростом.
Этими лапищами он загребал при ходьбе, поднимая пыль. На поясе у
мужичонки висел не то длинный кинжал, не то короткий меч — что, прямо
скажем, не входит в обычный наряд трактирного слуги, но в наше время
чего только ни насмотришься.
В трапезной зале с маленькими мутными окнами царил полумрак — не
иначе, здесь экономили свечи. Я заметил, кстати, что в качестве люстры
тут используют тележное колесо, подвешенное на трех цепях под потолком.
За одним из столов сидели какие-то крестьяне, все — мужчины; угрюмо и
сосредоточенно они в молчании хлебали деревянными ложками из мисок
какое-то не слишком аппетитное, зато, очевидно, дешевое варево. Иных
гостей в зале не было. За монументальным прилавком, об который, должно
быть, во время трактирных драк разломали не один табурет, было темнее
всего, ибо в этой части помещения окон не имелось вовсе. Все же сумрак
был еще не настолько густым, чтобы скрыть очертания грузной седоволосой
фигуры, сидевшей по ту сторону прилавка.
— Это хозяин? — спросил я у приведшего нас.
— Да, но ужин и комнату у меня заказывайте…
— Я предпочитаю договариваться с хозяевами, а не со слугами, -
холодно возразил я, направляясь к прилавку. Ногастый, однако, топал
рядом, вероятно, не потеряв еще надежды сорвать с меня лишние несколько
хеллеров.
Коротко поприветствовав трактирщика, я сообщил ему наши скромные
потребности — ужин без вина для нас, овес для коня и комната с двумя
кроватями на одну ночь — и спросил о цене. Тот кивнул, но ничего не
сказал, а заговорил опять-таки ногастый:
— Комнаты всякие есть, на втором попросторней по четвертаку, на
третьем потеснее и попроще за пятнарик, свечи отдельно. Мера овса
дешевле чем в гривенник не обойдется, сами знаете — засуха…
— Любезный, я не с тобой разговариваю! — возмутился я, но хозяин
постоялого двора лишь снова кивнул, подтверждая полномочия своего слуги.
До меня стало доходить. Выслушав местные цены, явно завышенные по
сравнению с качеством услуг (но что поделать — так сейчас везде, кроме
совсем уж кошмарных притонов), я заказал ужин (бобы и яичницу с луком -
мясо здесь стоило совсем запредельно, как видно, скота в округе почти не
осталось) и комнату на третьем этаже. Я не из тех, кто шикует, даже
когда у меня есть деньги. Эвьет тем более не привередничала, наслаждаясь
уже одним запахом свежезажаренной яичницы — в лесу она, правда, нередко
питалась птичьими яйцами, но обычно выпивала их сырыми.
Мы сели поближе к окну, выходившему на закат; впрочем, вечерний
свет, пробивавшийся сквозь толстое — явно местного кустарного
производства — и вдобавок грязное стекло, выглядел скорее зловеще, чем
красиво. Ужин нам принес все тот же слуга, и, когда он ставил тарелки, я
негромко спросил его, верно ли я понял, что его хозяин немой.
— Да, — буркнул тот, — а что?
— Да ничего, — пожал плечами я. — Просто ни разу не видел, чтобы
немые становились трактирщиками. Повар или конюх — куда ни шло, а…
— А как трактирщики становятся немыми, вы видели? — сердито перебил
слуга.
— А, так он лишился речи в результате… травмы? — понял я.
— Ну да. Кажется, ученые доктора так это называют.
— Такие случаи могут быть излечимы, — заметил я, чувствуя
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
