– Что... что ты только что сделал?
Он с размаху хлопнул себя руками по лицу.
– Кирья... кирья...
– Зачем ты укусил меня?!
– Я разозлился на тебя, кирья! Я был зол! Я не сдержался!
– Знаешь, если бы я кусала тебя каждый раз, когда ты злишь меня, ты бы весь был синий!
Он замолчал и повернулся к ней спиной.
– Хватит вертеться в кровати! Ты сместишь повязку! Неужели тебе не больно постоянно перекладывать ногу?
– Больно.
– Тогда зачем ты повернулся?
– Чтобы не видеть тебя.
– Ты хочешь, чтобы я ушла?
– Нет. Нет.
Снова тишина.
– Если я обойду кровать и снова окажусь перед тобой, ты опять отвернёшься?
– Нет. Поворачиваться и правда больно.
Она обошла кровать и села на плотный коврик у изголовья.
– Расскажи мне что-нибудь, Конда.
Она прислонилась головой к его матрасу. Его глаза были в трех или четырёх ладонях от её, и она смотрела прямо в них.
– Кирья... – начал он.
– ...Ты слишком близко, – закончила она за него.
Он удручённо закатил глаза, а его ноздри раздулись.
– И что? Что ты сделаешь? Укусишь меня за это снова? – спросила она.
Он приподнялся на локте, оперевшись виском на ладонь и ещё больше приблизившись к ней. Его дыхание слегка щекотало ей кожу.
– Как ты это делаешь? – спросил он с интересом.
– Что?
– Ты хоть представляешь, что ты делаешь со мной?
– Нет. Я злюсь на тебя, и хочу, чтобы ты тоже разозлился.
– Я не разозлился. Ты дразнишь меня.
– Да?
– Да.
Он смотрел на Аяну, его зрачки расширились. Его взгляд и его запах заставляли кровь приливать к её лицу.
– Воло сказал, что ты дитя. Он ошибается. Ты как пирог, вынутый из печи. Укусишь — обожжёшься.
Она резко встала и отошла к столу. В горле стоял комок.
– Ты обсуждал меня с Воло?
– Я пытался тебя обмануть, но навредил себе. Я больше не буду так делать. Клянусь не лгать тебе. Да. Я говорил с Воло. Он считает, что я не способен справиться с собой. – Он опёрся лбом об ладонь и зажмурился.
– У тебя вполне получилось. Ты вполне способен попроситься вон из комнаты, как кот просится по нужде.
– Ты злишься на меня. Я понимаю. Понимаю! Но ты злилась бы больше, если бы я остался.
Она в каком-то порыве отчаянной досады снова нагнулась к нему, близко-близко, и оперлась руками о кровать, ощущая колючий ком в груди и горле.
– Но мы теперь этого никогда не узнаем, не правда ли? – горько проговорила она.
Конда открыл глаза, и его зрачки были как две пропасти во мраке. Ей показалось, что он сейчас поцелует её, но он скрипнул зубами и рухнул на подушку.
– Я способен справиться с собой, кирья. Но это невыносимо. Может быть, простим друг другу всё, что говорили и делали до этого момента?
Она долго глядела на него, потом отвела глаза и тихо кивнула.
Он протянул ей согнутый мизинец.
– Начнём с этого, – с грустной улыбкой сказал он.
41. Зверь в травах
– Это немыслимо, – горячился Конда. – Я не согласен.
Аяна сидела у стола со скучающим видом, подперев щёку рукой, и стучала пальцем по столу.
– Я уже больше трёх недель сижу здесь один.
– Не один. Со мной.
– Я уже три недели сижу здесь один с тобой... Кирья! Это не смешно!
– Мне тоже не смешно. Я просто передаю тебе его слова. Он сказал — ещё по меньшей мере десять дней. По меньшей мере! Конда, это значит, что может потребоваться и больше.
– Я устал тут сидеть.
– Иди погуляй по коридору, – пожала плечами Аяна, отвернулась и стала обкусывать ноготь на указательном пальце.
– Не грызи ногти!
– Не указывай мне, что делать!
– Не дерзи!
– Иди в... Конда, прости! Я не буду грызть ногти.
– И ты прости. Я злюсь не на тебя.
– Так ты пойдёшь ходить по коридору?
– Там темно и скучно. Давай поиграем в «Поймай слово».
– Мне надоело. Конда, расскажи мне ещё что-нибудь.
– Тебя расстраивают мои рассказы.
– Что-то, что меня не расстроит. Расскажи мне о доме. Что-то, что тебе самому приятно.
Он прилёг на кровать, опираясь на локоть.
– Наш большой дом стоит на высоком берегу над портом, в окружении вечнозелёных кипарисов, на правом берегу залива. С балкона моей спальни видно море. Каждый вечер солнце закатывается за горизонт, как лепёшка, которую ты прячешь в карман своей большой сумки. Дом стоит так высоко, что портовая вонь и шум не долетают до нас, но и настолько близко к порту, что из окон и с балконов всё ещё видны корабли на ряби залива и живописные огни ночных улиц. Я люблю посидеть весенним вечером на балконе, глядя, как зажигаются на небе звёзды, гадая, какая из них и куда может привести меня. На противоположном берегу бухты стоит очень старый маяк. Если засидеться до утра, можно увидеть, как его свет прячется в утреннем тумане. У нас за домом разбит ухоженный парк, не такой большой, как у некоторых других больших домов, но и не маленький. В детстве я играл в нём в прятки с Воло и другими детьми. У нашего дома три этажа, и он покрыт старой штукатуркой приятного глазу желтого цвета. Не такого жёлтого, как желток варёного яйца, а как...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Конда поискал глазами по комнате нужный цвет, но не нашёл.
– Кирья, дай мне свою корзинку. Вот он, – он вынул моточек ниток нужного цвета и показал ей. – Вот такого цвета мой дом. Он оплетён ползучей цветущей лозой, которая свешивает свои розово-фиолетовые соцветия над окнами и балконами. По ночам они наполняют воздух сладким ароматом. Парк окружён высоким светлым забором из тёсаного ракушечника, а с фасада — красивая кованая решётка с вензелями. Перед входом в дом, за воротами, у нас большая клумба с цветами. Они похожи на внезапно выросшие из земли звуки летней песни, яркие и радостные, и садовник летом каждый день поливает их, чтобы они не увяли от солнца.
– Ты говорил как-то, что у вас есть женская и мужская половина.
– Я уже сказал, что не хочу говорить об этом.
– Тебе придется.
– Нет.
– Ты обещал.
– Кирья, почему ты такая дерзкая со мной?
– Я не дерзкая, – пожала плечами Аяна. – Я злюсь и не понимаю тебя.
– Я не хочу расстраивать тебя, – сказал Конда в тысячный раз, и она уронила голову на стол.
– Можно, я сяду к тебе?
Он сжал челюсти.
– Нет.
– Конда...
В дверь постучали.
– Заходи! – крикнул Конда.
Тили тихонько зашла в дверь и улыбнулась, увидев Аяну, уныло лежащую головой на столе.
– Я не хочу сегодня больше работать. Айи, ты пойдёшь со мной?
Аяна подняла голову и посмотрела на Конду. Он опустил глаза.
– Тили, милая, я приду к тебе в гости вечером, хорошо? – сказала она. – Или завтра.
– Ну смотри. Ладно, я пойду, Айи.
– Твоя подруга ни разу не осталась тут с нами, – заметил вдруг Конда. – Я сейчас пытался вспомнить, сколько раз она за эти недели задерживалась надолго, но не смог.
– Она помогала Соле с больными этой вашей потной лихорадкой. А ещё она работает каждый день, в отличие от меня. Я за это время успела вышить только четверть от наброска, – вздохнула Аяна. – И есть ещё одна причина, но я не скажу тебе, потому что это тебя расстроит.
– Ты не только вышила четверть от наброска, но ещё и выучила все арнайские буквы и несколько фраз, а это – ключ к освоению языка. Не надо преуменьшать мои способности наставника.
– Я из-за тебя пропускаю занятия в учебном дворе. А там, говорят, в этом году интересно.
– Ты же говорила, что почти не ходишь туда из-за работы.
– У тебя хорошая память, Конда.
– Да. Я слышу каждое твоё слово. Какая причина меня расстроит?
– Та, которую я тебе не назову, потому что она расстроит тебя.
– Назовёшь.
– Нет. Сначала ты рассказываешь про ваши половины, а потом я говорю тебе причину.
– А она существует?
– Да. Помнишь, мы обещали не обманывать? Она существует, и она расстроит тебя.
– Ладно. Ладно! У нас мужчина и женщина не живут вместе, – сказал он, держась за переносицу. – Когда они заключают брак, то есть, по-вашему, устраивают праздник, то первое время они... наслаждаются обществом друг друга. Но спустя несколько месяцев, а бывает, что и сразу, они перебираются в комнаты, которые находятся в разных частях дома. Женщина не может без разрешения заходить на мужскую половину.
