– А мужчина может прийти к жене?
– Да. Она же его жена. Он может прийти к ней или пригласить её к себе. Сыновья, которые рождаются у них, до определённого возраста живут с матерью на женской половине, а потом...
– Верделл рассказывал мне.
– Ну конечно, Верделл. Что он ещё рассказывал тебе, кирья?
– Не отвлекайся, Конда!
– Не дерзи! Ты пытаешься командовать мной! – прищурился Конда.
– Прости. Продолжай, пожалуйста.
– На чём я остановился? Ах, да. В общем, они переезжают на мужскую половину, и мать должна спрашивать разрешения, чтобы прийти к сыну.
– И ей могут не разрешить?
– Могут. Некоторые отцы, если считают, что мать балует ребёнка, запрещают ей видеть его.
– А твоя мама могла видеть тебя, когда хотела?
– Нет. Кирья, это сделает мне больно. Не надо.
– Не буду. А...
– Слишком много вопросов. Мой черёд. Что это за причина?
Аяна смущенно встала и прошлась по комнате, обхватив себя руками за плечи.
– Обещай, что ничего ей не скажешь.
– Обещаю.
– Ей не нравится твой запах.
Он ошарашенно замолчал, и она искоса посмотрела на него. Он пытался незаметно наклониться носом к плечу, и это немного рассмешило её.
– Конда, успокойся! От тебя не воняет.
– Да уж надеюсь, – сказал он, и видно было, как ему неуютно. – И что же ей не нравится?
– Она... Она говорит, что ты пахнешь как лесной зверь, который повалялся в разных травах.
Он снова помолчал, нахмурив брови.
– Я что, правда пахну как зверь? Тебе тоже так кажется, кирья?
Она молчала, отвернувшись к окну.
– Ты обещала не лгать, когда мы мирились.
Аяна хотелось закричать. Он измучил её за эти недели, ведя себя так, будто они просто старые приятели. Дыхание сбивалось, когда она вспоминала тот вечер, но он упорно избегал любых намёков на эту тему. Она даже пыталась дразнить его, как он это тогда назвал, но у неё не выходило. А может, выходило, только он не подавал виду.
– Я обещала не лгать, но не обещала всегда отвечать тебе, Конда.
– Почему ты не хочешь ответить на мой вопрос?
– Потому что не хочу расстраивать тебя.
Он зарычал и соскочил с кровати, подобрав больную ногу и держась за изголовье, потом в два неловких прыжка подобрался к ней. Аяна повернулась.
– Когда я увидел тебя впервые, ты была как маленький белый цветок посреди огромного тёмного моря. Как птенчик среди бушующей летней бури! Когда ты стала такой дерзкой и колкой, и почему?
Он стоял достаточно близко, чтобы она хорошо видела каждый волосок его красивых подвижных бровей, которые сейчас были возмущённо сведены к переносице. Аяна посмотрела куда-то посередине между ними и сказала, прищурившись:
– Кир, ты слишком близко.
Конда очень давно не подходил настолько близко. Он подался к ней, и она, вместо того, чтобы испугаться его нахмуренных бровей, сделала еле заметное движение ему навстречу, немного задирая подбородок. Он успел заметить это и остановился, сжав челюсти.
Аяна стояла и вдыхала аромат перца и смолистой дымной сладковатой стружки, исходящий от него. Она видела, как бьётся жилка под смуглой кожей на его шее, слышала его дыхание.
– Ты не боишься меня, – удивлённо сказал он, прищурившись. – совсем не боишься.
– Почему же ты боишься меня? – спросила Аяна. – Я не обижу тебя.
– Это я тебя обижу, кирья. Я!
Она вдруг сама сделала шаг вперёд, её сердце сжалось.
– Хорошо, – сказала она. – попробуй.
Конда схватил её и поцеловал так же жадно, как охотник, блуждавший весь день по склонам в погоне за дичью, приникает к прохладному лесному роднику. Он упивался ею, она чувствовала это, и это ещё больше раззадоривало её саму.
– Ты опять сбежишь? – умоляюще прошептала она ему на ухо.
Он помотал головой. Аяна чувствовала его дыхание на шее.
– Я теряю рассудок от твоего запаха, – прошептала она, стыдясь того, что произносит это вслух, и одновременно удивляясь, как эта мысль ещё несколько недель назад могла казаться ей неправильной.
Конда шумно, со стоном выдохнул, приподнял её одной рукой и посадил на стол.
– А я – от твоего, – прошептал он, отрываясь от неё. – Запах твоих волос сводит с ума. Я схожу с ума от тебя, кирья... Аяна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она будто задохнулась от того, как Конда произнёс её имя. Пальцы потянулись к завязке воротника его рубашки.
Он резко замер и слегка отодвинулся. Аяна с осоловелыми глазами, не замечая ничего кругом, подалась за ним, но он приложил палец к губам, а потом к уху, и она тоже замерла. Через мгновение скрип ступеней прозвучал громче, а ещё через одно Аяна уже сидела за столом, оперевшись щекой на ладонь, а Конда лежал в своей кровати к ней спиной и тихо морщился от боли в ноге.
– Добрый вечер, кирья, – сказал Воло тихо. – Он спит?
– Дремлет, – сказала Аяна. – Он дремлет. Я пойду.
Она вышла из комнаты и медленно дошла до купальни, где долго плескала на лицо теплой водой. Потом посидела на откидной скамье, завивая на палец прядку своих волос, и вспомнила, что хотела зайти к Тили.
Рафу лежал внизу, у лестницы, а это значило, что мама уже вернулась. Аяна прислушалась. Двери в детскую и в комнату родителей были плотно закрыты, и она поднялась во двор.
Фонарь, который Аяна взяла у очага, всё время норовил погаснуть. Она дошла до двора Вагды и осмотрелась. Свет горел почти везде, так что она направилась в комнату Тили.
– Тили, я пришла!
Она подошла по коридору к закрытой двери и постучала.
– Тили! Это я!
– Да-да. Заходи, – послышалось из-за двери.
Тили была не одна – к ней заглянул Коде. Аяна закрыла за собой дверь, поставила фонарь на столик и посмотрела на подругу, сидевшую на кровати с вышивкой в руках, потом медленно перевела взгляд на всклокоченного Коде, который сосредоточенно рассматривал свои ногти, сидя за столом.
– Ты чего, Айи? Проходи! Ко мне тут Коде заглянул.
– Ничего. Привет, Коде. Тили, ты держишь вышивку изнанкой. Тебе точно хватает света? У тебя темно.
– Ой! А! Да. Я распарывала тут несколько нитей.
Аяна посмотрела на иголку в её руках и промолчала. Розовые пятна, которые всегда выступали на шее Тили, когда она волновалась, стали ещё ярче.
– Коде, как там Анкан и Ани?
Коде повернулся к ней и прокашлялся.
– Хорошо. Они в порядке. Ничего так. Поют. Постоянно.
– Да ты садись, Айи! – сказала Тили. – Чего ты стоишь?
– Ты знаешь, – задумчиво сказала Аяна, – мне кажется, я что-то забыла сделать дома. Я пока не знаю, что, поэтому лучше вернусь и посмотрю. Думаю, это что-то важное.
– Ну хорошо, – улыбнулась Тили. – Увидимся тогда завтра.
Аяна вышла во двор и оглянулась на окна подруги, вздохнув. Может, показалось.
Ей не хотелось думать ни о чём. И она могла бы поклясться, что давно уже не спала ночью так крепко.
42. Почему ты меня не боишься?
Белая птица кричала, удаляясь от берега, и била крыльями, борясь с ветром. Аяна кричала в ответ, и ветер уносил её слова, но не давал ей ничего расслышать. Волосы путались и летели на лицо, она убирала их назад, но они снова летели вперёд, и ветер свистел в ушах, а птица всё кричала, и только отзвуки крика доносились до Аяны, тревожа её сердце.
Она открыла глаза и лежала так, глядя в окно, за которым падали снежинки. Серое небо нависло над землёй, и крохотные белые звёздочки падали вниз и таяли, не долетая до земли.
Было светло, это значило, что она проспала, и Воло уже ушёл. Она натянула рубашку и сунула под мышку кафтан. Дверь её комнаты стукнула о косяк как раз тогда, когда последние ступени лестницы скрипнули под её ногами.
– Ты влетела сюда, как белый мотылёк на свет фонаря, – сказал Конда, отпуская её. – Я недавно проснулся и ещё не ел. Тут есть варёные клубни, их принёс Воло, и вот это странное, что так любит кир Ансе.
– Он заходил к тебе? – спросила Аяна, садясь за стол и жуя принесённые младшим братом медовые палочки из нарубленных орехов, расплющенных зёрен авены и сушёных яблок. – Возьми, это вкусно.
