же богу, их было четверо! – твердил Прокоп.
– Ну, а среди этих который Савицкий? – допрашивал становой, стараясь говорить спокойнее.
– Бог его знает, который? Жили они четверо, а кто они такие – не сказывали мне; может, Савицкий и убег, господь его ведает!
– Отправить его в тюрьму! – приказал исправник.
Оторвав листок из блокнота, исправник написал донесение: «Штаб Савицкого уничтожен; следственным властям прибыть немедленно в село Красное».
На телеграф поскакал урядник.
Сквозь толпу провели Ивана Концевого со связанными на спине руками. Глаза его дико блуждали; спутанные, слипшиеся запекшейся кровью волосы в беспорядке ниспадали на лоб; лицо распухло от побоев и синяков. Расстегнутый ворот рубахи и изодранная свитка были покрыты пятнами крови.
Толпа народа молча расступилась.
Еле двигая босыми ногами по холодной росе, он прошел в кольцо полицейских. Увидев трупы, Концевой съежился, втянул голову в плечи и, казалось, остолбенел.
– Развяжите его руки! – приказал исправник.
– Подойди поближе и скажи, который Савицкий?
Как лунатик, пошел Концевой между трупами.
– Узнаешь разбойников? – громко спросил исправник в напряженной тишине.
– Разбойников? – глухо произнес Концевой.
– Да, разбойников, и который из них атаман Савицкий? Отвечай! – нетерпеливо продолжал допытываться исправник.
– Рази это разбойники? – озираясь блуждающим взором, произнес удивленно Концевой. – Вот кто разбойники! – громким голосом вскричал он, показывая широким жестом обеих рук на стражников.
– Ба..а..тюшки! Знать рехнулся? – раздались возгласы в толпе крестьян.
– Негодяй! Убрать его! – в один голос крикнули исправник и становой.
Концевого поволокли, стегая плетками.
Как только в городе узнали о событиях в Красном, на место происшествия прискакали товарищ прокурора, полицмейстер и другие важные лица. Вслед за ними понаехали корреспонденты, фотографы, толпы людей двинулись в село Красное. После краткого совещания власти решили допустить окрестных жителей к осмотру убитых с целью опознания Савицкого. Другие личности не особенно их интересовали. Савицкий – вот кто был их грозой. Отнять бы голову, а остальное отомрет само собой.
В губернию решено было сообщить, что имеются все основания полагать Савицкого в числе убитых. Из Новозыбкова вызвали его родных.
– Господа! – сказал в заключение товарищ прокурора. – Я полагаю, для большего удобства, обозрения и опознания личностей убитых следует привязать их во весь рост, не снимая одежды, к плетню гумна! Это, я думаю, не составит трудностей!
– Да, да, господа, я одобряю мнение господина товарища прокурора; и знаете, их можно в таком виде сфотографировать; каждый из нас может получить на память фотографию! – с добродушным смешком говорил полицмейстер.
Как ни чудовищно было это предложение, но палачи, не задумываясь, осуществили его.
Стражники привязали мертвые тела к стене гумна: Савицкий в середине, справа от него Калугин, слева Гуревич; в правые руки им вложили их же револьверы. Среди молодой зелени хлебов, освещенные лучами весеннего солнца, стояли мертвецы.
Страшное, потрясающее зрелище!
В течение трех суток, днем и ночью, шел народ мимо убитых. Обнажив головы, со слезами сотворяя крестное знамение, отдавали последний долг люди трем юношам, принявшим смерть во имя свободы!
Из Могилева прибыл вице-губернатор со свитой.
– Ваше превосходительство, имею честь доложить, что под моим личным командованием штаб Савицкого уничтожен! – рапортовал исправник, как только вице-губернатор вышел из фаэтона.
– Это что у вас? – величественным жестом показал вице-губернатор на фуражку исправника.
– Пулей пробило во время сражения, ваше превосходительство, – с гордостью пояснил исправник.
– А! Похвально, весьма похвально! Каковы потери личного состава?
– Двое убитых и шесть человек раненых, ваше превосходительство!
– Да, печально, весьма печально! Но Савицкий – противник, конечно, серьезный! Ваши заслуги, господин исправник, будут отмечены особо!
– Рад стараться, ваше превосходительство!
Вице-губернатор, окруженный свитой, проследовал к гумну.
– Это что за шествие? – вопросительно поднял правую бровь вице-губернатор.
– Для большего удостоверения и опознания допущена публика, ваше превосходительство! – пролепетал полицмейстер.
– Как для опознания? Разве вы не уверены?
– Никак нет, ваше превосходительство, мы уверены, но народ не убежден!
– А..а! – протянул вице-губернатор, – гм… но это следует делать иначе! Необходимо оповестить через печать, распространить фотографии разбойников, но не устраивать паломничество, это недопустимо!
Полицейские бросились разгонять народ. Блестящая толпа чиновников и полицейских чинов подошла к гумну.
– Который же Савицкий? – спросил вице-губернатор с брезгливой миной.
– Один из трех, ваше превосходительство! – отупело произнес исправник. Некоторые невольно улыбнулись.
– Ваше превосходительство! – вмешался товарищ прокурора, – мы с часу на час ожидаем прибытия родных Савицкого из Новозыбкова для окончательного удостоверения его личности; убитые изувечены ранами и поэтому весьма затруднительно судить об их личности!
– По всем признакам Савицкий вот этот, – указывая на среднего, говорил товарищ прокурора. В это время на дороге показалась карета, запряженная парой гнедых.
– Вот, наконец, едут! – с облегчением произнес исправник.
Карета подъехала; из нее вылез седой исправник. Он отрекомендовался.
– Ваше превосходительство, господа! Родственники Савицкого не пожелали приехать сюда; я прибыл по долгу службы, так как хорошо знаю его с малых лет.
Вице-губернатор милостиво подал ему два пальца.
– Благодарю вас за усердие, господин исправник; ваши труды будут вознаграждены!
– Слуга царю и отечеству, ваше превосходительство! – прошамкал старый исправник.
Он приблизился к мертвецам, долго всматривался в каждого, затем остановился перед Савицким.
– Да, он! – произнес он уверенным тоном. Потом подошел вплотную к трупу, взял за правое ухо и повернул ему голову.
– Сомнений быть не может! Вот рубец от старой огнестрельной раны за ухом.
– Поздравляю вас, господа, и благодарю за службу! – обратился ко всем вице-губернатор. – Разбойников поскорее похоронить. Мне представить поименный список отличившихся полицейских чинов и агентов полиции к награждению!
Величественно раскланиваясь, вице-губернатор направился к своей карете.
– Ему, злодею, и цены не было бы, будь он на нашей стороне! – говорил старый исправник полицейским.
Один из корреспондентов записал в блокноте: «Нет сомнения, в лице покойного Александра Савицкого общество потеряло выдающегося человека и деятеля, а сцена потеряла в нем великого актера, художника слова и сатирика».
Скоро в городе появились фотографии погибших революционеров. В некоторых магазинах выставили портрет Савицкого во весь рост; успели также выпустить несколько сот фотографий с надписью «Герой Савицкий».
Но полиция поспешила прекратить эти проявления сочувствия среди населения к памяти Савицкого.
Похоронили погибших героев в Ямищах около старинного могильника. В давние времена отсюда брали песок на постройку барской усадьбы. С тех пор по краю ямищ выросли развесистые ракиты и кряжистые дубы.
Здесь закончился оборванный у Синего Камня романс Александра Савицкого:
Надо мной, чтоб вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел!..
Но среди народа не утихла молва, что Савицкий жив, а убит был один из его товарищей. По-прежнему продолжались экспроприации помещиков и богатых торговцев, писались письма чиновникам от имени Савицкого.
13-го мая 1909 года в «Могилевских
