class="p1">Ели, сидя кружком на соломе. Завтрак был небогатый: кислое молоко, отварная картошка, вареные яйца и хлеб. Предварительно выпили по рюмке водки и угостили хозяина. Говорили мало. Каждый обдумывал про себя предстоящую поездку.
– Какие слухи? – спросил Калугин.
– Ничего не чутно, только что-то стражники забегали по селу; все спрашивают: не видел ли кто цыгана с конем? Этой ночью около суседней деревни в лесу посек он стражника.
Друзья переглянулись.
– Ти быв сянни у вас Концевой?
– Да, был, а что?
– Чув я, што его схватили стражники…
– Когда? – тревожно спросили все в один голос…
– Бытцым учора!
– Нет, не верно, сегодня рано утром он был здесь, – успокоенным тоном сказал Абрамов…
– Я и сам думаю: сянни утром быв тута, а учора его забрали, не получается!
– Ты все же, Прокоп, проверь хорошенько, где Концевой, – заметил Калугин.
– Мы задолжали тебе за харчи и за квартиру, – с улыбкой сказал Савицкий, показывая жестом на подосеть. – Придется отдать долг после, сейчас у нас нет денег.
– Не сумневайтесь, родненькие! Даст бог талань – будут у вас гроши, а долг ваш вы давно уже отдали, еще залетось, коли выручили из беды – дали гроши на хату!
– Хорошо, за нами не пропадет; завтра до рассвета мы уедем в другое место. Вот эту записку передай Петру Кочке!
– Ах ты, боже мой! Коли б знатте, я бы приготовил на дорогу чего-нибудь!
– Нет не нужно! Сам видишь, стражники всполошились! Ты, друг мой, не хлопочи и сегодня сюда больше не ходи. На обед у нас кое-что осталось, а ужинать не будем. Будь здоров, Прокоп! – Савицкий подал руку, крестьянин крепко пожал ее, порукался с остальными и вышел, прикрыв за собой ворота.
В течение дня обсуждали маршрут, наметили пункты остановок; условились, что Абрамов вечером отправится к Концевому. Там они запрягут лошадь и в полночь подъедут к перелеску у села. К этому времени туда подойдут остальные и все вместе отправятся дальше.
Почистили оружие, пересчитали патроны, их было более чем достаточно, привели в порядок одежду. Незаметно дождались захода солнца. Когда спустились сумерки, Абрамов ушел. Все шло обычным порядком, никто не нарушал покоя вокруг старого гумна. Но тишина весенней ночи таила в себе зловещие приготовления. По дорогам к селу скакали верховые стражники, шли отряды пеших вооруженных полицейских. Как на облаву за красным зверем, собирались темные силы в эту роковую последнюю ночь.
В ожидании подводы Савицкий посоветовал соснуть до первых петухов. Легли, не раздеваясь, на соломе у простенка – не хотелось спускаться в мрачную подосеть, да и ночь выдалась теплая. Добротные ватные куртки и высокие сапоги надежно предохраняли от холода. Как всегда, спали по очереди. Савицкому спать не хотелось, поэтому он решил бодрствовать первым. Товарищи его скоро уснули. Оставшись наедине со своими мыслями, Савицкий стал перебирать в памяти события прошлого.
– Да, время не то, это верно! Многое упущено; могу ли я упрекнуть себя в ошибках? Что мог я еще сделать? Ведь я был молод и неопытен в пятом году. Будь тогда у меня партия с ее боевыми отрядами, дела пошли бы иначе. А теперь?… Все миновало! Надо летом побывать в столице, разобраться в ряде вопросов, поближе познакомиться с научным социализмом.
Наша программа не имеет научной основы. Труды Маркса, Энгельса – вот источник научного социализма! Напрасно мы в свое время не связались теснее с социал-демократами, большевиками и их вождем Лениным. Нет! Крестьянства сейчас не поднимешь! Надо идти к рабочему классу; устроюсь сам, устрою товарищей на крупные заводы и начнем все сначала! Увижу Ольгу… Перед ним всплыл образ, как живой. Часто в лихорадочном бреду тянулся он к ней, говорил ласковые слова; товарищи с изумлением наблюдали его бред, не зная, с кем он говорит. По приезде из-за границы он получил от нее письмо, переданное через Акинфьевну. Она писала ему слова нежной любви, умоляла приехать к ней, она готова была оставить все и уйти с ним хоть на край света.
Мещерский лежит разбитый параличом; случилось это с ним в вагоне после случая в дубраве; с тех пор он немощен, речь его невнятна; надежды на выздоровление нет.
– Ольга, родная! – писал он ей в ответ. – Как тяжело мне расстаться с тобой! Не так давно я умолял тебя бежать со мной, а теперь – все изменилось. Ты зовешь меня к себе, но я не имею права уйти, оставить партию. Я думал, надеялся победить; мечтал о свободной и счастливой жизни с тобой, но судьба сулит мне иное. Предчувствие скорой гибели не покидает меня…
Он уже сожалел о написанном; лучше бы зайти сказать ей это все, увидеть бы ее хоть на миг! Невольно пришла на память ария Ленского перед дуэлью. В каждой строке чувствовал он безвозвратную утрату личного счастья и свою обреченность. Переполненный чувством безысходной тоски и горькой печали, он склонился на руки. Рядом спокойно и безмятежно спали его друзья. «Пусть отдыхают, не буду их тревожить; до первых петухов осталось не так уж много времени», – решил он.
Затихли последние звуки в крестьянских дворах, село мирно спало. Но где-то на другом конце его злобно залаяли сторожевые собаки. Какой-то глухой отзвук донесся до слуха; земля передавала далекий топот скачущих лошадей.
Савицкий приник ухом к своему ложу, солома мешала слушать, под нею пискнула мышь. Поднявшись на колени, он пригляделся в щель плетня: на фоне белой полосы горизонта западной стороны неба он увидел силуэты людей, идущих цепью.
– Ребята, вставайте! – разбудил он товарищей.
– Что, уже пора? – спросил Калугин.
– Да, друзья, пора настала, нас окружают полицейские!
– Не может быть, откуда ты это взял?
– Тихо! Слушайте!
Явственно были слышны шорохи шагов многих людей.
– Осмотрите гумно кругом, только не шумите! Обнажив револьверы, Калугин и Гуревич двинулись вдоль стены, всматриваясь в темноту через щели. С западной стороны Гуревич увидел то же, что уже заметил Савицкий, но с других сторон ничего нельзя было разобрать в темноте.
Савицкий быстро взобрался по углу осети на ее потолок, разрыл руками солому крыши на вильчике и, высунув голову, осмотрелся. Кругом гумна шагах в 70–80 густою цепью двигались люди с винтовками в руках; вот они остановились. В сторону ворот гумна выдвинулся один:
– Разбойники! Вы окружены, сдавайтесь! – закричал он.
– Савицкий не сдается! – раздался откуда-то сверху спокойный голос. В цепи произошло движение; многие задирали головы к небесам.
– Лучше уходите сами, опричники, а то я вас всех перестреляю!
– Господа, он на крыше, в атаку! – раздался голос команды.
Савицкий выстрелил. Выбежавший вперед стражник пал
