Губернских Ведомостях» появилось на первой странице крупным шрифтом официальное объявление:
«Ввиду того, что в повременной печати левого направления от времени до времени появляются заметки о том, что организатор шайки разбойников Александр Савицкий жив и скрывается от властей, а злонамеренный элемент, пользуясь его именем, рассылает должностным и частным лицам подметные угрожающего характера письма, объявляю во всеобщее сведение, что 30-го апреля с. г. в с. Красном, Гомельского уезда, разбойник Савицкий и два его соучастника чинами Гомельской уездной полиции убиты.
Личность Савицкого установлена следственной властью.
И.Д. Губернатора вице-губернатор Шидловский».
Вскоре последовал высочайший указ по докладу министра внутренних дел о награждении «вне правил» полицейских – убийц Савицкого, орденами Станислава и Анны разных степеней, помимо денежных наград.
Так отметило самодержавие гибель Савицкого.
Послесловие
Последние отзвуки революции 1905 года угасали среди болот и лесов Белоруссии.
Партия Савицкого, оставшись без руководства, стала быстро распадаться. Разрозненные отряды, называвшие себя «детьми и внуками» Савицкого, также постигла печальная участь. В ноябре 1909 года в Минском военно-окружном суде предстали последние сподвижники Савицкого из Полесья.
Абрамов и Василевский бежали за границу. Среди народа осталась лишь легенда, что Савицкий бежал вместе с ними и снова объявится, когда настанет пора…
Но Савицкий спал вечным сном в сырой земле; образ его растаял в дымке времени, заслонился суровой действительностью.
Прошло четыре года.
В майский день, под вечер, на дороге у древнего могильника показалась карета, запряженная тройкой. На козлах рядом с кучером сидел наш старый знакомый цыган Игнат. Сгорбился и поседел лихой наездник! Жеребец его давно пал. Много дорог изъездил, исколесил Игнат по югу России, Бессарабии, побывал в Румынии. Но нигде не покидала его тяжелая дума! На груди, как ладонку, хранил Игнат письмо атамана. Не пришлось передать его Акинфьевне – она умерла вскоре после гибели Савицкого. Много раз возвращался цыган из далеких странствий, шел в знакомый город, бродил вокруг дома предводителя и кого-то искал глазами в окнах особняка. Наконец он дождался! Умер внезапно Закалинский, и из Москвы приехала его дочь, вдова. За гробом в толпе шел в одежде нищего и цыган Игнат. Но как передать письмо? Наконец, он догадался… Однажды, на дорожке могильника он увидел женщину в глубоком трауре. Цыган стал усиленно молиться, делая вид, что ничего не замечает. Женщина на минуту остановилась, затем приблизилась и опустилась на колени рядом с молящимся нищим. Цыган вынул из-за пазухи письмо, положил его перед женщиной.
Она удивленно посмотрела на нищего, тот продолжал истово класть поклоны:
– Успокой, господи, раба твоего Николая и помяни во царствии твоем мученика Александра! – внятно шептал он, скосив глаза на письмо.
Она всмотрелась в адрес письма, дрожащей рукой взяла его, раскрыла…
Беззвучно шептали губы строки, написанные четыре года тому назад! Слезы часто закапали на пожелтевший листок.
– Боже праведный! За что так много горя выпало на мою и его долю? – горестно вздохнув, она поднялась.
Цыган тоже встал, оперся на посох и застыл на месте, опустив седую голову.
– Знаешь ли ты, где он похоронен? – спросила она.
– Знаю, бывал там не раз!
– Зайди в кучерскую к Анисиму, завтра утром проводишь меня на его могилу…
Цыган низко поклонился и побрел в город.
Так сдержал свое слово цыган Игнат.
Тройка свернула с дороги, остановилась на лужайке перед могильником.
Цыган соскочил с козел, помог женщине в трауре выйти из кареты.
– Анисим, заверни лошадей на дорогу, – приказала она кучеру.
Вспомнились маевка и первая встреча с Савицким… Так же, как тогда, сиял майский день, зеленели хлеба, цвели цветы! Но как много событий унесло время! В каком глубоком трауре жили люди на этой прекрасной земле!
Цыган, сняв шапку, пошел впереди.
– Вот их могила! Все трое праведников зарыты тута, – указал он на холмик на дне ямы.
Женщина с букетом полевых цветов в руках спустилась по пологому краю ямы, подошла к холмику и, став лицом к востоку, опустилась на колени.
Торжественно возвышались столетние сосны на древнем могильнике, многие поколения тружеников земли покоились под их вековой сенью.
По весне на Радуницу сюда приходят семьи крестьян покатать красное яичко на могилках своих предков, помянуть их блинами с медом и чаркою горелки. А прохожие старцы поют под звуки лиры поминальные молитвы.
Над этим же безвестным погостом лишь склонялись ивы, тихо шелестя своими плакучими серебристыми ветвями, да величественно и спокойно шумели листвой дубы. В их густых кронах беззаботно щебетали маленькие птички.
Цыган стоял, как изваяние; тяжелая слеза скатилась по его седым усам, упала на зеленую траву.
Из села двигались люди; жители заметили тройку и из любопытства спешили поглядеть на приезжих.
– Барыня! – произнес цыган… Она не откликнулась.
– Ольга Николаевна! Сюда идут люди!
Она встрепенулась, положила цветы на могилу, припала к ней, затем поднялась и осенилась троекратно крестным знамением. Скорыми шагами они поспешили к карете.
С той поры никто уже не посещал эту одинокую могилу. Она была заброшена и поросла травой забвения.
Невдашечка[22] Анюта
повесть
I
Уездный город, в котором я когда-то учился, находится в глухом углу Белоруссии, вдали от железных и даже шоссейных дорог.
Центр города с юга и с запада окружал полуразрушенный, довольно высокий, с глубокой канавою, земляной вал. С остальных сторон, по рассказам, существовал такой же вал, но его уничтожили при расширении городского участка и возведении новых построек.
К центру города примыкали обширные форштадты, населенные мещанами-земледельцами. Это была настоящая голытьба, бедняки, сидевшие на плохой песчаной земле и кое-как, с горем пополам занимавшиеся сельским хозяйством и извозным промыслом.
Форштадты от города отделяла небольшая речка, перехваченная незатейливой плотиной, образовавшей небольшое озеро. При озере торчала старая мельница, никогда при мне не работавшая и, по-видимому, брошенная хозяином.
Лучшие городские дома принадлежали окольным помещикам. Помещики строили их, насаждали при них сады и садики и сдавали в аренду евреям. Все постройки были деревянные, крытые деревом, за исключением двух казенных двухэтажных каменных домов с железными крышами красного цвета, высившихся на противоположных концах городского бульвара.
В одном из этих домов, в первом этаже, помещалось казначейство, а наверху – полицейское управление, второй же дом целиком занимала уездная тюрьма.
В городе было две церкви. Одна – большая каменная на базарной площади с вишневым садом, огороженная высокой каменной оградой. Эту церковь называли собором. Другая – небольшая, деревянная – стояла на городском бульваре, вблизи казначейства с полицейским управлением и уездной тюрьмы. Эту называли старой
