другими пациентами.
– Не понимаю, как вам, ребята, это удается, – сказал он. – Правда не понимаю.
– Наутро я буду выглядеть как кусок дерьма.
Внимание Бенни переключилось на телевизор, и я машинально проверил свой пейджер. Мне было неловко добиваться его сочувствия. Ему было неинтересно слушать, сколько часов я уже нахожусь в больнице или насколько измученным буду утром. С учетом всего, что происходило вокруг него, я сомневался, что ему удавалось нормально поспать ночью. Тем не менее, подобно многим другим интернам, у меня уже вошло в привычку постоянно жаловаться. Возможно, это было даже одной из стадий процесса, который приводил к срыву. Полный энтузиазма интерн становится язвительным интерном, который потом становится сломанным интерном.
– В этой работе много хорошего, – добавил я, – но немало и трудностей.
Бенни выключил телевизор, и я воспринял это как знак того, что мне позволено выговориться. Мне столь многое хотелось рассказать про тихий ужас, которым была наполнена жизнь интерна. Почему именно Бенни должен все это выслушивать? Потому что мои коллеги и без того знали, каково это, а людям не из больницы не понять. Бенни Сантос же, профессиональный пациент, был особенным человеком.
– Рассказывай, – разрешил он.
Я снял свой белый халат, давая понять, что теперь буду говорить с ним как друг, а не как врач.
– В работе врача множество составляющих, – начал я. – Общение с пациентами, медицинские знания, проведение разных процедур – и в каждый отдельно взятый день можно сказать, что ты с чем-то из этого не справляешься. Либо не справляешься со всем, – он закивал. – Можно корить себя вплоть до того, что уже хочется покончить с этим. С другой стороны, правда… В любой момент можно оглянуться и сказать: «Я лучше этого парня. Он худший врач, чем я».
– Хм.
– Все дело в настрое.
– Могу представить.
– Не сомневаюсь, что можешь.
– Это как в спорте, – сказал он, показав на свою голову. – Все зависит от настроя.
– Словно нужно обманом заставить себя поверить, что следует продолжать. Кроме того, по правде говоря, меня возмущает тот факт, что некоторые из моих приятелей – которые в жизни бы не поступили в медицинскую школу – зарабатывают чудовищные суммы денег, в то время как у нас с Хезер долг в сотни тысяч долларов.
Когда вместе живут два врача, личная жизнь не может быть спонтанной – ее приходится планировать, причем задолго.
Бенни отвернулся в сторону, и я осознал, что сказал лишнего. Я глянул на свой список задач, постыдившись, что жалуюсь человеку, у которого гораздо больше поводов для жалоб. Было приятно выговориться, но в тот момент мне стало не по себе.
– Как дела у Хезер? – спросил Бенни. – Она в порядке?
– У нее все замечательно.
Я не стал упоминать, что интернатура отразилась и на моей личной жизни. Интимную жизнь теперь практически всегда приходилось планировать. И когда выяснялось, что мы можем вместе провести ночь, это было чудесно. В остальном это напоминало отношения на расстоянии с человеком, с которым вместе живешь. Я смотрел на Бенни, потерявшись в его больших влажных карих глазах. Я знал, что говорю лишнее.
– Расскажи мне про «Никсов», – предложил я.
Он не стал мне рассказывать про «Никсов». Вместо этого поднял ладони, словно собирался помолиться:
– Вы, ребята, – сказал он, – вселяете в меня надежду. Я чувствую, что вы столько вкладываете в меня. Вкладываете в то, что происходит.
Его слова застали меня врасплох. Я попытался придумать какой-нибудь емкий ответ:
– Само собой.
Бенни поменял позу в своем кресле.
– Хотел спросить, Мэтт, как там анализ?
Я мысленно перебрал в голове все возможные анализы, но так и не понял, о чем он.
– Какой анализ?
– Пару недель назад я наткнулся на тебя в вестибюле, и ты сказал, что должен сдать какой-то анализ. Или получить результаты. Анализ крови.
Ах, да. Этот анализ.
Когда я закончил свой многострадальный курс таблеток, мне сделали ряд анализов крови, чтобы определить, заразился ли я гепатитом С или ВИЧ. Несколько дней ожидания результатов были одними из самых нервных в моей жизни. Я не мог спать, не мог сконцентрироваться во время обхода, а когда слишком углублялся в мысли о возможной жизни с ВИЧ, у меня срабатывал рвотный рефлекс. Я пронесся мимо Бенни в больничном вестибюле, когда направлялся на встречу с Бандерасом, чтобы узнать результаты.
– Точно, – сказал я. – Я и забыл, что мы тогда наткнулись друг на друга.
Я ненадолго закрыл глаза, задумавшись о том, что сказал Бенни и что я хотел ему рассказать. Я столько всего знал о нем, о его болезни и личной жизни, мне были так хорошо знакомы контуры его кожи, его аллергии и особые шумы его сердца, однако ему обо мне было известно совсем мало. Я упомянул между делом про свой случайный укол, но не стал рассказывать о риске заражения ВИЧ и таблетки. Мне казалось нечестным нагружать Бенни своими проблемами, когда ему приходится иметь дело с куда более серьезными. Хотя, возможно, и стоило все рассказать. Разве не так поступают настоящие друзья?
В то утро, про которое говорил Бенни, я проснулся в четверть пятого и выскочил из кровати, вспомнив, что скоро получу результаты. Я достал из шкафа рубашку с галстуком, представив себя больным юношей, врачом с хроническим заболеванием, которому пришлось обновить свой гардероб одеждой меньшего размера и футболками с длинными рукавами, чтобы скрыть нарывы, которые неизбежно должны были появиться на руках. Я не стал завтракать и приготовился к худшему.
Когда пришло время сдавать анализы на ВИЧ, я так боялся узнать плохие новости, что предпочел услышать результаты от коллеги, а не посмотреть их самостоятельно.
В метро, по дороге на работу, я ехал, опустив голову, молясь про себя, чтобы все обошлось. Между молитвами я окидывал взглядом вагон в поисках Али – моего духовного наставника-шарлатана, – хотя и не совсем понимал зачем. Возможно, я искал утешения в чем-то знакомом. Мне нравились воображаемые способности, которыми я его мысленно наделил. Он был для меня признаком нормальности. В тот момент я готов был ухватиться за любой знак, указывавший на то, что со мной все будет в порядке. Я убеждал себя, что если чудаковатый Али окажется в поезде, то в мире все будет в порядке.
Во время обхода я считал про себя минуты до открытия отдела охраны труда и при первой возможности помчался в кабинет Бандераса. Я чуть не сбил Бенни с ног, когда повернул за угол и наткнулся на него в вестибюле.
Сидя
