в палате Бенни той холодной декабрьской ночью, я хотел поделиться с ним всем этим, рассказать ему, как представлял Бандераса приходящим на работу и проверяющим свою электронную почту. Как он смотрит результаты моих анализов, приложив руку к лицу и размышляя, можно ли сообщить мне дурные вести по телефону или же лучше рассказать обо всем лично. Мне хотелось сказать Бенни, что я мог сам проверить результаты в компьютере, но боялся это сделать. Мне хотелось пересказать ему каждую пережитую мной секунду в мельчайших подробностях.
Но, посмотрев Бенни в глаза, я решил ничего из этого не говорить. Человеку, получившему в своей жизни столько плохих новостей, не было нужды выслушивать театральный пересказ того, как я получил хорошие.
– Все разрешилось, – сказал я.
– Ох, – его лицо озарилось улыбкой. – Ох, это же чудесно. Я так рад за тебя. В чем бы там ни было дело.
Он встал, чтобы меня обнять, однако капельница не давала ему отойти от кронштейна, так что он махнул, чтобы я подошел к нему. Я нагнулся и вытянул руки, и как по сигналу в этот самый момент затрезвонил мой пейджер. Меня вызывали на вводный семинар в отделение интенсивной терапии.
Глава 32
Первое мое ночное дежурство на практике в отделении интенсивной терапии выпало на середину января, когда Вашингтон-Хайтс окутал легкий снегопад. Я лежал на черном кожаном диване в ординаторской, изучая стопку ЭКГ, как вдруг дверь распахнулась.
– Отдых окончен, – услышал я, смахнув со своей груди банановую кожуру и подскочив на ноги. – Кажется, к нам подвалила работенка.
Это был мой наставник Дон – ординатор второго года со светлыми взъерошенными волосами, сменивший Байо и Эшли в роли моего учителя. Одной из сбивающих с толку особенностей интернатуры была постоянная смена куратора. Только я успевал привыкнуть к манере поведения одного, как на меня сваливался новый с другим подходом к работе. Из-за столь частой смены начальства я сталкивался со всевозможными методиками обучения и постепенно стал понимать, насколько особенным был Байо. Каждый преуспевал в чем-то своем – одни проворно обращались с иглами, другие были мастерами переговоров, – однако никому не удавалось так наглядно демонстрировать все прелести практической медицины, как Байо.
Я слышал про Дона еще до нашего первого разговора. Он был малость сентиментальным – этот застенчивый паренек со Среднего Запада любил демонстрировать всем подряд сделанные на телефон фотографии своего восьмимесячного сына, – но в последнее время он прославился в больнице как парень, который распознал врожденную сосудистую аномалию у молодой женщины, заметив небольшую разницу кровяного давления в левой и правой руке. Слухи о его наблюдательности быстро распространились, и теперь Дона считали мастером диагностики. Я подозревал, что он, подобно Байо, был особенным, и мне не терпелось с ним поработать. Дон укрепил мою веру в то, что профессиональная репутация может быть создана или разрушена одним-единственным пациентом.
– Новое поступление из приемного покоя, – объявил Дон, скользя по линолеуму. Его лицо казалось сморщенным – словно все его черты собрались вокруг шрама, оставшегося после операции по исправлению заячьей губы, – и я пока не был уверен, станет ли он важничать передо мной своей безупречной репутацией. Он взял черный пластмассовый телефон и включил громкую связь.
– Ребята, – послышался голос на другом конце линии. Это был Байо.
– Чувак, – ответил Дон. – Я тут с Мэттом Маккарти. Что у тебя для нас?
– Привет от меня доктору Маккарти.
Я подошел ближе к телефону, сел на оранжевый пластиковый стул и сказал:
– Привет!
– У меня тут в приемном покое молодой парень, – протараторил Байо, – девятнадцать лет, крайняя степень ожирения, астма. Поступил с приступом одышки. Анализы – полное дерьмо. Флюорография – полное дерьмо. Я думаю, это…
– Грипп? – спросил Дон.
– Ну Дон, – произнес Байо, не особо впечатленный его дедуктивными способностями.
– Прости, прости, – сказал Дон, взяв в руки маркер. – Я замолкаю.
– Мы думаем, это вирусная инфекция на фоне бактериальной пневмонии. Скорее всего, спровоцирована обострением астмы. Возможно, придется его интубировать.
– Черт, – тихо выругался я. На моей памяти никому в столь юном возрасте не требовался аппарат ИВЛ.
– Что ж, присылай его, – сказал Дон. – Он займет нашу последнюю койку. Реанимация битком.
На этом разговор закончился. Дон встал и подошел к небольшой белой маркерной доске.
– Глупая ошибка, – бросил он. – Никогда не торопись с диагнозом. Давай составим список всего, что может быть у этого парня, помимо инфекции. Начинай.
Профессиональная репутация врача может быть создана или разрушена одним-единственным пациентом.
Жизнь в отделении интенсивной терапии была жутко непредсказуемой. Порой за ночь к нам поступало до полудюжины новых чрезвычайно больных и чрезвычайно сложных пациентов. Работа в отделении интенсивной терапии требовала глубоких познаний в физиологии, а также способности сохранять спокойствие и уверенность в себе, имея дело со сложными, ужасно больными пациентами. Это было идеальное место для людей вроде Байо, но не для меня. Пациенты в отделении интенсивной терапии зачастую были в настолько плачевном состоянии, что было невозможно описать события, которые привели к их поступлению сюда, и задачей было не столько их вылечить, сколько стабилизировать состояние. Врачам, для которых важна личная связь с пациентами, здесь поживиться особо нечем.
К счастью, ночь обещала быть относительно спокойной. Отделение было почти под завязку, и Дон за вечер уже потушил большинство пожаров, так что у нас было время поговорить. Следующие полчаса мы занимались составлением до безобразия длинного перечня всего, что могло быть не так с нашим новым пациентом, пока не раздался стук в дверь. Медсестра просунула голову и сказала:
– К вам катят нового пациента, Дэррила Дженкинса.
Дон бросил маркер.
– За дело.
Глава 33
Я пристально наблюдал, как Дон осматривает Дэррила, который держится за грудь, хватая ртом воздух. Огромное тело пациента заняло всю больничную кровать. Он весил, должно быть, килограммов сто пятьдесят, однако лицо все равно было детским – он был похож на мальчика, застрявшего в слишком большом для него теле. Выглядел Дэррил паршиво. Его сопение было слышно через всю палату. По щекам ручьями струился пот со лба, пока медсестра натягивала ему на лицо кислородную маску и проводила ингаляцию, чтобы помочь раскрыть его пораженные астмой легкие. Было страшно видеть человека в его возрасте в столь плачевном состоянии. Дон встал сбоку от Дэррила, уставившись на ногти на руках пациента. Я вытащил из кармана халата стетоскоп и протер его проспиртованным тампоном, пытаясь понять, что делает Дон.
– Сейчас быстро тебя послушаю, – сказал я Дэррилу. – Нужно проверить твои легкие.
Он закрыл
