непросто отличить друг от друга. Большинство лежали под наркозом со вставленными в горло трубками, облаченные в больничные сорочки или накрытые электрическими одеялами для поддержания нормальной температуры тела. Мне неприятно это признавать, но многие пациенты реанимации выглядели одинаково.
– Ага, – отозвался Дон, записывая что-то на руке. – Несколько дней назад ее нашел без сознания в гостиной сосед. Ребята в приемном покое не смогли поставить ей центральный катетер в бедренную вену, так что вставили иглу ей прямо в лодыжку, – мы оба поморщились. Введение иглы между костями было ужасно болезненной процедурой, однако другого способа быстро ввести необходимые препараты не существовало. – Никаких пожеланий по поводу отказа от реанимационных мероприятий высказано не было. Скоро придет ее законный представитель. Кажется, дочка. Попробуй убедить ее дать согласие на исключительно паллиативную помощь.
Статус «исключительно паллиативная помощь» означает, что мы, по сути, опускаем руки. Никаких агрессивных попыток реанимировать пациента больше предприниматься не будет, а поддерживающие жизнь процедуры вроде диализа прекращаются. Мало кто задумывается о том, на какие виды вмешательства они были бы согласны, если случится немыслимое, а еще меньше поручают кому-то проследить за выполнением своих пожеланий. Родным пациента зачастую приходится сталкиваться с этими вопросами, когда он попадает в реанимацию. Вынужденные принимать тяжелое решение в непростой ситуации, многие законные представители просто просят, чтобы мы «сделали все возможное». Вместе с тем это не всегда в интересах пациента. «Все возможное» может привести к дорогостоящим и бесполезным процедурам, которые лишь растянут процесс умирания. Тактичное объяснение подобного требует определенных навыков. Ввиду отсутствия каких-либо рекомендаций в учебниках интернам приходится учиться этому так же, как и всему остальному, – наблюдать и тренироваться, иногда допуская ошибки.
– Хорошо, – согласился я. – Я пропустил обсуждение пациента во время обхода. Было принято решение, что у миссис Хансен нет шансов на выздоровление?
– Она умирает. Она страдает. Родные отказываются это признать. Они продолжают нас просить сделать все возможное – так им проще спать по ночам.
Упоминание им страданий напомнило о моем разговоре с доктором Филипсом. После выписки его пациентки он перевелся в другую больницу. Ходили слухи, что это была больница не при университете, где ему не придется иметь дело с интернами.
Порой близкие родственники оказываются настолько далекими друг от друга людьми, что не могут ответить, чего желал бы пациент, находящийся без сознания в критическом состоянии.
– Сложная ситуация, – сказал я, думая о том, что сделал бы сам, если бы в реанимации меня попросили принять за нее это решение. Еще я подумал о Бенни. Если семья пациентки примет решение отказаться от мер по поддержанию ее жизни, Марлен Хансен больше не понадобится койка в отделении интенсивной терапии. У нас появится свободное место для Бенни, и я смогу спуститься в приемный покой, чтобы самому его забрать.
– Ничего сложного тут нет, – сказал Дон. – Возмутительно, что ее родные делают это со своей матерью. Причем наши руки связаны.
– Неужели?
У меня не было никакого решения, зато Байо научил меня задавать больше вопросов, когда не удается получить четких ответов.
– Мы разве не можем сказать, что с нее достаточно? – спросил я. – В смысле, разве не мы тут всем заправляем?
– Лучше тебе прямо сейчас пойти поговорить с ее дочерью, – сказал Дон. – Если она согласится на исключительно паллиативную помощь, мы сможем перевести Хансен из отделения. Тогда у нас освободится место для пациента из приемного покоя, понимаешь?
Неужели он намекал на мою эмоциональную привязанность к Бенни? От этой мысли мне стало не по себе.
– А все точно согласились на обходе, что ей следует перейти на исключительно паллиативную помощь?
– Да. Она перенесла обширный инфаркт, и ее мозг был так долго лишен кислорода, что умер. Ее почки отказывают. Вскоре понадобится диализ. Приходил невролог и подтвердил отсутствие мозговой активности.
– Вот как.
– Мы можем поддерживать в ней жизнь, – сказал Дон. – Но ради чего?
– Хорошо. Мне только пару раз доводилось проводить такие беседы с родственниками пациентов. Какие доводы ты обычно используешь?
– При ее текущем статусе, если у миссис Хансен остановится сердце, мы должны будем провести СЛР. Сломанные ребра и все прочее. Попробуй описать эту сцену как можно более красочно. Одно дело – реанимировать тридцатилетнего… А у этой женщины наступила смерть мозга, – он положил мне на плечо руку. – Не существует какого-то правильного способа проводить такие разговоры. Не указывай родственникам, что делать. Помоги им понять, как лучше поступить.
Я представил, как ломаются под моими ладонями сырые спагетти, и снова спросил себя, что бы я сделал, окажись в такой ситуации моя собственная мать. Если бы я отключил ее, будь хотя бы ничтожный шанс на выздоровление, смог бы я с этим жить? И стал бы я это делать, основываясь на рекомендациях какого-то интерна? Люди же иногда выходят из вегетативного состояния, не так ли? Я был уверен, что за всю историю с кем-то такое да случалось. Так ведь?
– Попробуй расслабиться, – посоветовал Дон, закинув себе в рот горсть сырных крекеров в форме маленьких рыб. – Для тебя это будет полезной практикой.
Иногда спасение одного человека предполагает отказ от помощи другому. Вряд ли это правильно, но таковы условности системы здравоохранения.
Я подумал о том, была ли какая-то другая профессия, в которой практика подразумевала бы убеждение человека в том, что ему лучше дать своей матери умереть. С другой стороны, может, я неправильно подходил к этому разговору? Был ли способ утешить дочь миссис Хансен, при этом убедив ее, что надежд не осталось? Я начал прикидывать, с чего начать разговор, представляя, каким бы я хотел его видеть. Подобной сюжетной линии на моей памяти не было ни в одном фильме или сериале. Я закрыл дверь в ординаторскую и направился к палате миссис Хансен, начав по пути с силой скрежетать зубами.
Глава 34
– Я не врач, – сказала Ингрид Хансен, сидя на оранжевом пластиковом стуле рядом со своей матерью. – Я все еще пытаюсь осмыслить случившееся.
Я принес в палату еще один стул и уселся.
– Неделю назад с ней все было в порядке.
Она смотрела на пол, и ее зеленые глаза бегали из стороны в сторону. У нее были кожаные сапоги до колена и кольцо в носу – на вид ей было не больше двадцати одного. Глотнув из большой чашки кофе, она потянулась за своим шарфом, лежавшим в сумке. Судя по внешнему виду, она уже несколько дней толком не спала.
Я попытался прикинуть, насколько близко будет уместно с
