Байо требовалось принимать нового человека каждые двадцать минут. Один незадачливый пациент, которого некуда было положить, мог привести к затору и увеличенному ожиданию для остальных.
– Слушай, – сказал Байо. – Я в курсе, как у вас там устроено. Должен быть кто-то, от кого можно избавиться.
Ординаторы отделения интенсивной терапии вроде Дона находились под не меньшим давлением. Места там пользовались большим спросом, и пациентов, которые шли на поправку, переводили в отделение общей медицины, как только они были к этому готовы. Проблема заключалась в том, что если перевести кого-то раньше времени, то есть риск возникновения опасной ситуации, когда пациент возвращается в палату интенсивной терапии в течение двадцати четырех часов после выписки. Прикрыв трубку рукой, Дон прошептал мне:
– Мы можем положить Сантоса в угловую.
Я покачал головой.
– Нет! – прошептал я в ответ.
Была в отделении интенсивной терапии одна палата, в правом ближнем углу, куда, как говорили, пациенты отправлялись умирать. Дон сказал мне, что на его памяти никто не покинул угловую палату живым. Все понимали, что это было лишь совпадением, однако работа в больнице делала некоторых из нас, включая интернов из моей группы, все более суеверными. Я ни за что не мог позволить положить туда Бенни.
– Посмотрим, что можно сделать, – сказал Дон. – Мы дадим тебе знать.
– Как я уже сказал, буду и дальше пытаться поместить Сантоса в кардиореанимацию, – ответил Байо. – Я поговорю с Диего и перезвоню. До скорого.
Дон посмотрел на меня и сделал глубокий вдох:
– Видимо, ночка предстоит сумасшедшая. Давай пробежимся по списку, пока страсти не накалились.
Мой разум зацепился за сказанные Байо про Бенни слова: «Маккарти его знает». Откуда ему было это известно? Он что, помнил, как мы вместе ухаживали за Бенни несколько месяцев назад, или же это было частью моей репутации? Люди что, знали, что я заскакивал к нему поболтать? Если Дон был мастером диагностики, то меня знали как приятеля Бенни?
Мой бывший пациент и друг нуждался в койке в отделении интенсивной терапии, но их не было. Я мог освободить одну, переведя пациентку на исключительно паллиативную помощь.
Но был ли вправе?
Я достал свой список, пробежался по всем двенадцати пациентам отделения интенсивной терапии, готовясь выполнить поручения. Глаза уже были тяжелыми, хотя ночь только началась.
– Давай разделять и властвовать, – предложил Дон. – Сначала мистер Джонс, сорок один год, ВИЧ. Поступил к нам с пневмоцистной пневмонией[78]. Ты изучил его флюорограмму?
Я Дона едва слышал: все еще думал про Бенни в приемном покое. Наверняка он сейчас держался за грудь, хватая ртом воздух. Я должен сохранять профессионализм. Нужно сосредоточиться на пациентах в реанимации, да и Бенни в надежных руках Байо. У меня не могло быть любимчиков. Я должен быть прагматичным, стремиться оказать максимальную пользу наибольшему числу пациентов, а для этого нужно сосредоточиться на текущих задачах, а не на парне в приемном покое. Я безуспешно пытался вытрясти из головы образ Бенни.
– Мэтт, – громко сказал Дон, – ты просмотрел его флюорограмму?
– Да-да, посмотрел, – ткани легких были замещены воздушными пузырьками, именуемыми буллами, похожими на множество крошечных мозолей. Никогда ничего подобного не видел.
– Нам следует готовиться к худшему, – предупредил Дон. – Что ты будешь делать, если давление мистера Джонса сегодня ночью внезапно упадет?
– Физраствор, – сказал я, вспомнив вводный урок Байо по шоку. Я отчетливо помнил его, даже спустя все эти месяцы. – Скорее всего, сепсис.
– Может быть, – сказал Дон. – Или…
Я уже немного набил руку с подобными обменами мнений. Дон был в этом хорош, и я надеялся, что однажды тоже к этому приду.
– Сердечная недостаточность? – предположил я.
– Его легкие! Они наполняются буллами, готовыми вот-вот лопнуть. И если хотя бы один из них лопнет, пациенту не поздоровится.
– Точно, – сказал я, выбросив пустую банку из-под газировки в мусорное ведро. – Буллы.
– Итак, доктор Маккарти, в три часа ночи лопается булла, а я отлучился в туалет. Ваши действия?
Именно из-за этого год интернатуры был таким сложным. Стоило только набраться немного уверенности, решить, что освоил необходимый объем знаний, как тебя непременно ждал какой-нибудь сюрприз, ситуация, с которой ты никогда не сталкивался прежде. И все приходится начинать сначала. В этом не было моей вины – просто физически невозможно за первые шесть месяцев повидать все возможные заболевания, – однако мне это не давало покоя. Предстояло покрасить очередной пустой участок стены.
– Я не уверен, что знаю.
Дон обхватил меня рукой.
– Все в порядке, здоровяк, я тут именно для этого, – он встал у маркерной доски. – Напряженный пневмоторакс. Его грудь будет наполняться воздухом, но он не сможет им дышать. Он задохнется в считаные минуты. А то и быстрее.
В тот день, когда жуткие процедуры вроде введения огромной иглы в оболочку сердца станут для меня рутиной, я потеряю частичку человечности.
Я начал записывать. В медицинской школе я читал про буллы и напряженный пневмоторакс и запомнил, что в таком случае нужно делать. Дело между тем было совсем в другом. Каждый раз, переходя в новое отделение, мне нужно было знакомиться не только с новыми наставниками и медсестрами, но и с новым оборудованием. Даже если бы я знал, что делать при пневмотораксе, я мог не знать, где лежит необходимое оборудование. Кладовые с инвентарем в каждом отделении отличались, и материалы располагались по-разному.
– Твоей задачей, – сказал Дон, проведя руками по волосам, – если ты решишься на это, будет вставить иглу в грудь мистеру Джонсу, всего на пару сантиметров ниже ключицы, чтобы выпустить воздух.
– Понял, – сказал я, вспомнив учебное видео на сайте «Медицинского журнала Новой Англии». Это была непростая процедура, и я надеялся, что смогу выполнить ее правильно. Я задумался о том, станут ли когда-нибудь эти манипуляции для меня рутиной, перестанет ли когда-нибудь у меня подскакивать пульс от мысли о том, чтобы вставить в другого человека иглу. Надеюсь, что этого не произойдет. Я вспомнил врача-азиата, который несколько месяцев назад на моих глазах ввел толстую иглу в оболочку сердца какому-то пациенту. Эти необычайные спасительные процедуры были чем-то противоестественным, и в тот день, когда они станут для меня обыденностью, я потеряю частичку человечности.
– Да. Печально, – сказал Дон. – Всего этого можно было бы избежать, если бы мистер Джонс просто принимал свои таблетки от ВИЧ.
Я закрыл глаза и подумал: «Не так уж это легко, как тебе кажется».
– Возможно, удастся перевести десятую кровать, миссис Хансен, – сказал Дон.
– Это та, что из Канады? – спросил я. Временами пациентов отделения интенсивной терапии было
