«Боже, — щурюсь я. — Выключи свет».
Но Фишер начинает выкладывать на одеяло документы и прошения, как будто каждый день встречается с подзащитными, которые обессилели настолько, что не в состоянии покинуть собственную спальню. Но, с другой стороны, откуда мне знать? Может быть, он так и поступает.
— Уходите, — со стоном прошу я.
— Нижняя строка: он перенес трансплантацию костного мозга, — быстро говорит Фишер. — Вы застрелили не того священника. Поэтому необходимо решить, как использовать это в наших целях и вытащить вас из тюрьмы.
Прежде чем ему удается взять себя в руки, наши взгляды встречаются и он не может скрыть ни своего удивления, ни отвращения — да-да! — от моего теперешнего вида. Неумытая, непричесанная, махнувшая на себя рукой.
«Да, смотри, Фишер, — думаю я. — Сейчас тебе легко представить, что я не в себе».
Я поворачиваюсь на бок, и бумаги соскальзывают с кровати.
— Нина, со мной играть нет нужды, — вздыхает он. — Вы наняли меня для того, чтобы не сесть в тюрьму, и, черт возьми, вы туда не сядете. — Он замолкает, как будто собирается добавить еще что-то важное, но все его слова не имеют никакого значения. — Я уже направил ходатайства о суде присяжных, но вы же знаете, что мы можем отказаться от них в последнюю минуту. — Он меряет взглядом мою ночную сорочку, спутанные волосы. — Возможно, проще убедить одного человека… в вашей невменяемости.
Я натягиваю одеяло на голову.
— Мы получили результаты от О’Брайена. Вы отлично справились, Нина. Я оставлю вам ознакомиться…
В темноте под одеялом я начинаю мурлыкать, поэтому не слышу его.
— Что ж…
Я затыкаю уши пальцами.
— Кажется, мы все обсудили. — Я чувствую шорох слева, когда он собирает бумаги. — Я позвоню после Рождества.
Он направляется к двери, и его дорогие туфли шуршат по ковру, словно молва.
Я убила человека, я убила человека… Это стало такой же частью меня, как цвет глаз или родинка на правой лопатке. Я убила человека, и ничто не способно этого изменить.
Я срываю одеяло с лица, когда он уже у двери.
— Фишер! — Это первое, что я произнесла за несколько дней.
Он с улыбкой оборачивается.
— Я буду давать показания.
Его улыбка гаснет:
— Нет.
— Нет, буду!
Он возвращается к кровати:
— Если вы встанете за свидетельскую трибуну, Браун живого места от вас не оставит. Если решите давать показания, даже я не смогу вам помочь.
Я целую вечность смотрю на него.
— И что? — отвечаю я.
— Тебя к телефону, — сообщает Калеб и швыряет мобильный на кровать. Когда я даже не шевелюсь, чтобы протянуть руку, он добавляет: — Это Патрик.
Однажды, когда мы отдыхали на пляже, я разрешила Натаниэлю закопать меня в песок. Он так долго возился, что кучи песка вокруг моих ног — именно с ног он и начинал — высохли и затвердели. Пляж всей тяжестью давил мне на грудь, и я помню, как стала страдать клаустрофобией, пока маленькие ручки возводили вокруг меня дюну. Когда я в конце концов пошевелилась, то почувствовала себя титаном, восставшим из земли и обладающим скрытой силой, способной низвергнуть богов.
Сейчас я вижу, как моя рука ползет к телефону, и не могу ее остановить. Как оказывается, существует все-таки средство, и достаточно сильное, которое заставило меня забыть о моем старательном параличе и жалости к себе, — возможность действовать. И даже невзирая на то что я смотрела последствиям прямо в их желтые волчьи глаза, похоже, я все еще не соскочила.
«Привет, меня зовут Нина, и мне просто необходимо знать, где он живет».
— Патрик… — Я прижимаю трубку к уху.
— Нина, я нашел его. Он живет в Луизиане. В городке под названием Бель-Шасс. Он священник.
Из моих легких тут же исчезает весь воздух.
— Ты его арестовал?
Повисает молчание.
— Нет.
Я сажусь на кровати, отбросив одеяло.
— Ты…
Я не могу закончить. В глубине души я отчаянно надеюсь, что он скажет мне что-то ужасное, то, что я так сильно хочу услышать. Но мое второе «я» надеется, что чудовище, в которое я превратилась, не заразило и Патрика.
— Я побеседовал с ним. Но я не мог дать понять, что приехал по его душу, что я вообще из Мэна. Вспомни, мы уже это проходили в самом начале, с Натаниэлем — предупредишь педофила, и он избежит наказания, мы никогда не добьемся признания. Гвинн еще более скрытен, потому что знает: его сводного брата убили из-за того, что он обвинялся в растлении ребенка — преступлении, которое совершил сам Гвинн. — Патрик замолкает. — Поэтому я сказал, что собираюсь жениться и присматриваю церковь для проведения церемонии. Первое, что пришло мне в голову.
Мои глаза наполняются слезами. Он был рядом — рукой подать, — и ничего не произошло!
— Арестуй его. Ради всего святого, Патрик! Бросай телефон, возвращайся туда и…
— Нина, прекрати. Луизиана — не моя юрисдикция. Преступление совершено в другом штате. Мне необходимо получить ордер на арест в Мэне, прежде чем получить ордер на арест Гвинна, скрывающегося от правосудия, в Луизиане, и даже тогда он может опротестовать свою выдачу. — Опять повисает молчание. — Как думаешь, что скажет мое начальство, когда узнает, что я, используя служебное положение, раскапываю информацию по делу, которым даже не занимаюсь официально?
— Но, Патрик… ты нашел его.
— Знаю. И он будет наказан. — Молчание. — Только не сегодня.
Он спрашивает, как я себя чувствую. Я отвечаю неправду. Разве я могу чувствовать себя хорошо? Я опять вернулась к тому, с чего начинала. За одним исключением: после того как меня осудят за убийство невинного человека, Натаниэля втянут в очередное судебное разбирательство. Пока я буду сидеть в тюрьме, ему придется лицом к лицу встретиться с насильником, оживить кошмары. Натаниэль будет страдать, ему будет больно.
Патрик прощается и отключается. Минуту я разглядываю телефон, поглаживаю края гладкой пластмассы.
Впервые мне есть что терять.
— Что ты делаешь?
Я просовываю голову в вырез свитера и вижу стоящего в спальне Калеба.
— А на что это похоже?
Я застегиваю джинсы. Засовываю ноги в сабо.
— Патрик поднял тебя с кровати, — говорит он, и в его голосе звучат обиженные нотки.
— Патрик сообщил новости, которые заставили меня подняться с постели, — уточняю я. Я пытаюсь обойти мужа, но он преграждает мне дорогу. — Пожалуйста, я должна идти.
— Нина, ты никуда не пойдешь. Браслет.
Я смотрю на лицо мужа. На лбу залегли морщинки, которых я раньше не видела. С немалым изумлением я осознаю, что они появились из-за меня.
Я перед ним в долгу.
Поэтому я кладу руку ему на плечо, подвожу к кровати и усаживаюсь рядом с ним на постели.
— Патрик узнал имя донора костного мозга. Это священник, который приезжал в октябре в церковь Святой Анны. Святой отец с кошкой. Его зовут Артур Гвинн, он служит в церкви в Бель-Шасс, штат Луизиана.
Калеб бледнеет:
— Зачем… зачем ты мне все это рассказываешь?
«Потому что первый раз я действовала в одиночку, хотя должна была по крайней мере поделиться с тобой своими планами. Потому что, когда тебя спросят в суде, ты не обязан давать против меня показания».
— Потому что еще не конец, — отвечаю я.
Он отшатывается.
— Нина… Нет! — Я встаю, но он больно хватает меня за руку и притягивает к себе. — Что ты задумала? Сбежать из-под домашнего ареста и убить еще одного священника? Или тебе недостаточно пожизненного срока?
— В Луизиане смертную казнь не отменили, — бросаю я в ответ.
Мои слова — гильотина, разделяющая нас. Калеб так резко выпускает мою руку, что я не удерживаюсь и падаю на пол.
— Ты к этому стремишься? — негромко уточняет он. — Ты такая эгоистка?
— Эгоистка? — Я захлебываюсь рыданиями. — Я делаю это ради нашего сына!
— Ты делаешь это ради себя, Нина. Если бы ты думала о Натаниэле — хотя бы чуть-чуть! — то сосредоточилась бы на том, чтобы быть ему хорошей матерью. Встала бы с кровати и продолжала жить, предоставив системе правосудия разбираться с Гвинном.
— Системе правосудия? Ты хочешь, чтобы я ждала суда, чтобы предъявить обвинение этому ублюдку? Пока он изнасилует еще десять, двадцать детей? А потом еще ждать, пока губернаторы наших штатов будет решать, кому «выпадет честь» вершить правосудие? И опять ждать, пока Натаниэль даст против этого сукиного сына показания? Видеть, как Гвинн получит срок, который закончится раньше, чем нашего сына престанут мучить кошмары о том, что с ним произошло? — Я глубоко, прерывисто вздыхаю. — Вот она, твоя система правосудия, Калеб. Разве стоит ждать ее решения?
Он молчит. Я поднимаюсь с пола.
— Меня и так посадят в тюрьму за убийство человека. Для меня жизнь закончена. Но у Натаниэля все впереди.
