Он молчит. Я поднимаюсь с пола.
— Меня и так посадят в тюрьму за убийство человека. Для меня жизнь закончена. Но у Натаниэля все впереди.
— Ты хочешь, чтобы твой сын рос без матери? — Голос Калеба ломается. — Можешь не утруждаться.
Он резко встает, выходит из комнаты и окликает Натаниэля.
— Эй, дружок! — слышу я его голос. — Нас ждут приключения.
Мои руки и ноги немеют, но мне удается добрести до спальни сына, и я вижу, как Калеб поспешно запихивает его вещи в рюкзак с изображением Бэтмена.
— Что… что ты делаешь?
— А на что это похоже? — отвечает Калеб — это мои собственные слова.
Натаниэль скачет на кровати. Его волосы разлетаются в стороны подобно шелку.
— Ты не можешь его у меня забрать.
Калеб застегивает молнию на рюкзаке.
— Почему нет? Ты же сама готова отобрать мать у сына. — Он поворачивается к Натаниэлю и выдавливает улыбку. — Готов? — спрашивает он, и Натаниэль прыгает в распростертые отцовские объятия.
— Пока, мамочка! — шумно радуется он. — Нас ждут приключения.
— Знаю. — Улыбаться с комом в горле ужасно трудно. — Я слышала.
Калеб проносит сына мимо меня. На лестнице раздается грохот шагов, потом громко хлопает дверь. Доносится звук двигателя грузовичка Калеба, когда он сдает задом по подъездной дороге. Потом наступает настолько гробовая тишина, что я слышу собственные дурные предчувствия — легкое шевеление воздуха вокруг меня.
Опускаюсь на кровать сына, зарываюсь в простыни, которые пахнут карандашами и имбирными пряниками. Все дело в том, что мне нельзя покидать этот дом. Как только я шагну за порог, за мной вдогонку пустятся патрульные машины. Меня арестуют раньше, чем я сяду в самолет.
Калеб выиграл: он уберег меня от деяния, которое я так страстно хочу совершить.
Потому что прекрасно понимает, что если я все-таки выйду сейчас в эту дверь, то не Артура Гвинна стану преследовать. Я буду искать собственного сына.
Прошло три дня, а Калеб так и не позвонил. Я обзвонила все гостиницы и мотели в округе, но если он где-то и остановился, то явно не под своей фамилией. Однако в канун Рождества они обязательно вернутся. Калеб благороден и соблюдает традиции праздника, поэтому я заворачиваю в подарочную бумагу рождественские подарки для Натаниэля — они весь год хранились на чердаке. Из скудных остатков продуктов в холодильнике я приготовила курицу и сварила суп из сельдерея. Накрыла стол, поставив наш модный свадебный сервиз.
Убрала в доме, потому что хочу, чтобы Калеб, как только войдет в дверь, тут же заметил, как здесь чисто. Возможно, если он заметит внешние изменения, то поймет, что и внутренне я тоже изменилась. Волосы я собрала в «ракушку» на затылке. Надела черные бархатные брюки и красную блузу. В уши вдела подарок Натаниэля на прошлое Рождество — маленькие сережки в форме снеговичков, сделанные из скульптурной глины.
Тем не менее это все — внешний глянец. Под глазами залегли круги — я не сплю с тех пор, как они уехали, как будто это наказание свыше за то, что я проспала все эти дни, когда мы жили вместе. По ночам я брожу по коридорам, пытаюсь разглядеть на ковре следы от бегущих ног Натаниэля. Разглядываю старые фотографии. Живу в собственном доме как привидение.
Елки у нас нет, потому что я не смогла выйти и срубить дерево. У нас традиция обходить участок в субботу перед Рождеством и всей семьей выбирать елочку. Но в этом году от нашей семьи немного осталось.
В четыре я зажигаю свечи и ставлю диск с рождественскими песенками. Сажусь, сложив руки на коленях, и жду.
Я учусь ждать.
В половине пятого начинается снег. Я переставляю все подарки для сына по размеру. Интересно, достаточно ли выпадет снега, чтобы он смог съехать с холма на санках, которые стоят у стены, перевязанные ленточкой?
Через десять минут я слышу тяжелое пыхтение подъезжающего к дому автомобиля. Вскакиваю с места, нервно оглядываюсь и с радостной улыбкой бросаюсь к двери. На пороге с посылкой стоит усталый, припорошенный снегом почтальон.
— Нина Фрост? — монотонно спрашивает он.
Я беру посылку, он желает мне веселого Рождества. Сидя на диване, я открываю посылку. Настольный календарь в кожаной обложке на 2002 год, на внутренней стороне обложки печать с названием адвокатской конторы Фишера. «С праздником! От «Каррингтон, Уиткомб, Хороби и Платт».
— После того как меня посадят, календарь мне точно пригодится, — произношу я вслух.
Когда на вечернем небе начинают робко появляться звезды, я выключаю магнитофон. Смотрю в окно, как засыпает снегом дорогу к дому.
Еще до того, как Патрик развелся, он добровольно оставался дежурить на Рождество. Иногда даже оставался на повторное дежурство. Вызовы в праздник чаще всего поступали от пожилых граждан, которые сообщали о странном шуме или подозрительной машине, исчезнувшей до приезда Патрика. Больше всего этим людям не хотелось оставаться одним в такой вечер, когда остальные собираются вместе семьями.
— Веселого Рождества! — желает он, отходя от дома Мейзи Дженкинс, недавно овдовевшей восьмидесятидвухлетней старушки.
— Да хранит вас Господь! — отвечает она и входит в дом, такой же пустой, как и дом, куда собирается вернуться Патрик.
Он мог бы поехать к Нине, но Калеб явно привез на вечер Натаниэля. Нет, Патрик не станет мешать. Вместо этого он садится в машину и едет по скользким улицам Биддефорда. На крыльце, в окнах, словно драгоценные камни, мерцают рождественские огоньки, будто весь мир усыпан драгоценностями. Он медленно едет по улице, представляя спящих детей. Что такое, черт возьми, драже?
Внезапно в свете фар автомобиля возникает какое-то яркое пятно, и Патрик резко тормозит. Машину заносит, и она уходит от столкновения с перебегавшим дорогу человеком. Патрик вылезает из машины и бросается к упавшему.
— Сэр, — окликает он, — вы не пострадали?
Мужчина перекатывается на спину. На нем костюм Санта-Клауса, а от накладной ватной бороды разит спиртным.
— Санта-Клаус… к твоим услугам… парень. Заруби себе на носу.
Патрик помогает ему подняться.
— У вас где-нибудь болит?
— Да отстань ты! — вырывается Санта. — Я мог бы в суд на тебя подать.
— За то, что я вас не сбил? Сомневаюсь.
— Неосторожное вождение автомобиля. Наверное, ты пьян.
При этих словах Патрик смеется:
— В отличие от вас?
— Я не брал в рот ни капли!
— Ладно, Санта. — Патрик рывком поднимает его на ноги. — У тебя есть дом?
— У меня есть сани.
— Кто бы сомневался! — Поддерживая Санту одной рукой, Патрик ведет бедолагу к патрульной машине.
— Северные олени сжуют поводья, если оставить их одних надолго.
— Конечно.
— Я сюда не полезу. Я еще не закончил, понимаешь?
Патрик распахивает заднюю дверцу:
— Я все же рискну, папаша. Полезай. Отвезу тебя на уютную, теплую койку, где ты сможешь проспаться.
Санта качает головой:
— Моя старуха меня убьет.
— Миссис Клаус как-нибудь переживет.
Его улыбка увядает, когда он смотрит на Патрика.
— Бросьте, господин офицер. Войдите в положение. Вам ли не знать, как возвращаться домой к любимой женщине, которая только и мечтает, чтобы ты провалился к черту?
Патрик усаживает его в машину, возможно, чуть грубее, чем следовало. Он не может отмахнуться от первой части предложения: «Вам ли не знать, как возвращаться домой к любимой женщине?»
Когда они подъезжают к участку, Санта уже отключился, и его приходится затаскивать в участок. Патрик отмечается у дежурного (смена закончилась) и садится в свою машину. Но едет не домой, а в противоположном направлении, мимо Нининого дома. Просто чтобы убедиться, что все в порядке. С тех пор как он вернулся в Биддефорд, а Нина уже вышла замуж за Калеба, Патрик не часто так поступал. В ночную смену он проезжал мимо и видел, что свет горит только в их спальне. Тогда он убеждал себя, что перестраховываться не вредно.
Спустя годы он все еще в это не верит.
Натаниэль знает: это будет большой праздник. Ему не только разрешат в канун Рождества лечь спать попозже, но и дадут развернуть столько подарков, сколько он захочет, — а он хочет посмотреть все. Сейчас они живут в настоящем старинном замке, а новая страна называется Канада.
В их номере в этом замке-гостинице есть настоящий камин и птичка, которая выглядит как живая, но она мертвая. Набитое чучело, как сказал папа. Может быть, и похоже, что птичка слишком много съела, хотя Натаниэлю кажется, что от набитого желудка не умирают. Еще здесь стоят две огромные кровати, а подушки, когда на них ложишься, приминаются, а не пружинят.
Все говорят на другом языке, которого Натаниэль не понимает, и это заставляет его вспоминать маму.
